лица у меня загорелый, подкопченный, от местных почти не отличается.
Это в порядке вещей для человека, проводящего дни напролет на открытой местности, где избыток ветра и солнца. За щеки я заложил валики из хлопковой ваты. Теперь меня не узнать, а Мары — местный мегаполис, там приезжему человеку затеряться легко. Прикрыл я, что называется задницу, со всех сторон.
Пешком прибыл в Мары, преодолев последние четыре километра. Так и сдохнуть можно на жаре. Но мне пыль в глаза пускать нельзя, приходится терпеть неудобства.
Потом пошел к гостинце, где когда-то останавливался сам. Она здесь одна приличная, так что немец стопудово остановится там же. Это же самое центровая хата для этих лет. Быстро прошел до места, нашел подходящий дом на дороге от гостинице к центру. Да, это то, что надо!
Дождавшись пока на улице не будет свидетелей, а время уже к одиннадцати, народ по жаре мало ходит, подпрыгнул схватился за ветку могучей и раскидистой чинары, дающей тень возле дома, и полез вверх. Далее, перебрался на плоскую крышу строения. Там и затаился. На самом деле это было единственное подходящее место. Мне потребуется ровно пятнадцать секунд после выстрела, чтобы спрятать рогатку, спрыгнуть вниз. Пока чекисты спохватятся, я уже буду в двух километрах отсюда.
Папаху я снял, халат тоже, как слишком приметные. На голову надел серую кепку, на тело набросил запыленный плащ цвета хаки.
И приготовился ждать. Поменьше тестостерона и экстрагена. Погрыз взятый с собой чурек. Попил воды из фляги. Рано или поздно немец должен появиться. Время к обеду. Перед харчевнями уже задымились узкие жаровни, на которых с треском и шипеньем жарился бараний шашлык. Густой синий чад, разносившийся оттуда, вызывал у меня неукротимый аппетит.
Приближается адмиральский час. А немцы, капиталисты проклятые, везде возят с собой целые чемоданы шмотья. И, в отличии от нашего человека, не упустят возможность переменить запотевшую рубашку на свежую.
Конечно, возможно журналиста увезли на целый день в какой-нибудь колхоз. А может даже в какие-нибудь «дамские баньки» на притаенных дачах, где обслуживать гостя будет женский персонал из семей «врагов народа». Но далеко иностранца возить не будут. Все же граница не так уж далече от нас. Нечего иностранцу там делать. Город покажут ему и довольно. А если и повезут, то куда-нибудь в ближайший совхоз. В часе-двух пути.
В общем, я тупо надеюсь на везение. Возможно, немца вообще вчера напоили в слюни, и сегодня он только к обеду из номера вылезет. Тут не угадаешь.
За время ожидания я двадцать раз прокрутил в голове каждую деталь плана — и выстрела, который предстоит сделать, и безопасного отхода, который, хочется надеяться, последует за выстрелом. Линия прицеливания. По правде говоря, важнейший фактор из всех. Имеется.
Надежды мои оправдались. Через три часа, после того как я занял позицию на крыше, показался явно иностранный тип. Все в точку. Красная спесивая рожа, белесые волосики, полностью заграничная одежда. В колониальном стиле. Мой клиент. Настоящий фриц с удлиненной лошадиной харей, характером мокрицы и чувством юмора червя. Короче, обычный тевтонец до мозга костей.
Мужик был в хорошей физической форме, где-то лет тридцати пяти. То есть чувак мобилизационного возраста. Истинный ариец, вероятней всего член Национал- социалистической рабочей партии Германии с двадцать лохматого года…
Ах да, еще для полного антуража на боку у нациста висела планшетка из коричневой кожи. А на ней — конечно же, «рейхадлер», то есть распростерший крылья германский орел, сидящий на кругу, в котором была нарисована свастика.
Вот и хорошо. А то я уже упарился. На пальцах у меня слой обычного канцелярского клея. Это чтобы не оставлять отпечатков пальцев. Я приготовился. Взял рогатку, достал «пульку». Пульку я заранее соединил из двух небольших гвоздиков. Один согнул острым углом, это будет у меня оперение. Другой, остро заточенный, будет острие. Глиняный шарик соединил все в одну конструкцию. Плюнул в пузырек. Намочил ядом острие пульки. Задание идет полным ходом. Вдох — выдох. Можно стрелять.
«Покойник на подходе», — пронеслось в голове.
Немец идет с явно советским сопровождающим. Прикрепленным переводчиком. Это был крепкий, серьезный чувак. Вероятней всего вооруженный. Возможно, еще имеется и негласное наблюдение. Со стороны. Люди в штатском. Но по жаре они не маячат.
Немец с переводчиком уже удаляются от меня в сторону гостиницы. Прекрасно. Если стрелять в лоб, то на пульку могут обратить внимание. Если в зад, то могут на автомате сделать несколько шагов, прежде чем начать оглядываться. А если и заметят мою пульку, то подумают на мальчишек.
Все факторы учтены. Расчеты траектории завершились. Перекрестье на конечном пункте. Солнце у меня за спиной светит им в глаза. Никаких бликов оптики. Дело в шляпе. И, помоги мне Боже, попасть в цель.
Покойник подоспел. Медлить больше нельзя. Мишень может выскочить из поля зрения в мгновение ока, а чтобы поймать ее снова, потребуются драгоценные секунды, и провал гарантирован. Так что я быстро прицелился, натянул свою рогатку и метко выстрелил. Выстрел с дальним прицелом, но именно такие и поражают цель. И — бам! Кульминационный момент.
Немец на ходу сбился с ноги. И немного подпрыгнул. Это мой отравленный снаряд вонзился ему в зад. Словно оса ужалила. Иностранец оглянулся, но, ничего подозрительного не заметив, пошел дальше. Отлично. Советским врачам немчура не доверяет, если почувствует себя плохо, то будет пить свои импортные таблетки. А когда журналиста привезут в больницу, то кто же поймет, что ему надо колоть «антигюрзин». А потом станет поздно. Коли все, что хочешь — этого журналюгу уже не откачать.
Так что, когда целевая группа удалилась, я снова сменил плащ и кепку на халат и папаху и, при помощи дерева, резво спустился с крыши. Пошел к месту попадания. Там раздавил сапогом глиняный шарик, согнутый гвоздик оставил на месте, а ядовитый — осторожно поднял и взял с собой. И целеустремленно пошел прочь из города. Маршрут следования был у меня в голове. Все шло своим чередом. Жизнь продолжалась.
Для всех, кроме типа в гостинице. Что же, один фриц готов. Осталось всего-то шестьдесят миллионов.
По пути я кинул гвоздик в грязь ливневой канализации. После чего смело разжал булки. Все, улики уничтожены.
