в свои умозаключения. Не когда, а если. Если я переживу эту тренировку.
Следующие несколько минут слились в сплошную боль, время неслось рывками, то ускоряясь, то замирая в те моменты, когда я умудрялся пропустить над собой хук или уйти в сторону с траектории парового молота его прямого. Нет, это было не всухую, нельзя в нашем деле уйти в глухую оборону, это никогда не пройдет, отдавая инициативу сопернику ты просто даешь ему возможность выбрать способ, траекторию и угол атаки. Нет, настоящая оборона — проактивна. Ты контратакуешь, обозначаешь удары, работаешь на опережение, на сбив, на ошеломление, в конце концов удивляешь соперника… однако сделать это довольно трудно, если ты имеешь дело с человеком, вдвое тяжелее тебя, сильней и лучше технически подготовленным. Единственное, что я мог противопоставить ему сейчас — это грязные и не очень трюки. Невидимый удар, например. Однако любые удары в корпус Нобу попросту игнорировал, защищая только голову.
— Жизнь опровергает все твои хитроумные умозаключения — говорит Нобу, выпрямляясь и опуская руки. Он расслаблен и спокоен. Он может себе позволить стоять вот так — с опущенными руками, будто совсем не боится моих атак. Так оно и есть, думаю я, он не боится, что ему мои удары.
— Ты как этот… — Нобу поднимает перчатку и чешет себе подбородок, вспоминая: — Чжугэ Лян! Спящий Дракон! Слишком уж ты много всякой ерунды думаешь, а правда — вот она! — он снова делает шаг вперед, и я снова не успеваю никуда уйти, потому что готовлюсь уклонятся верхней частью тела, убирая голову, но он, ничтоже сумняшеся — бьет мне в центр массы, в то самое место, которое находится на месте во время этого «качания маятника» и «уклона корпусом». На этот раз это не удар, удар бы встряхнул мне внутренности, превращая их в кашу, нет, это — толчок. От толчка я отлетаю назад, качусь по рингу словно легкая пушинка, подхваченная ветром, раскидывая руки и понимая, как позорно выгляжу со стороны.
Я лежу на спине и гляжу в далекий, практически невидимый из-за света софитов металлический потолок ангара. Вставать категорически неохота, охота лечь и закрыться одеялом, а еще — заплакать и пойти домой, где рассказать маме и Хинате, как весь мир меня ненавидит и не понимает и что я тут хотел доброе дело Школе Бокса сделать, а Нобу-сенпай…
Я встаю. Поднимаю руки. Смотрю на Нобу-сенпая и кровь приливает к моим глазам, я чувствую, как они расширяются, и легкая дрожь проходит по телу, покрывая его мурашками. Прямо сейчас внутри меня происходит смещение образа «мудрый наставник и друг» в сторону «здесь и сейчас — враг!». Я наклоняю голову вбок, разминая шею. Я давно размят и согрет, но этот жест — символичен. Помните агента Смита из «Матрицы»? Он же искусственный интеллект, у него даже тела нет, но даже он в виртуальном мире матрицы — манифестируя готовность пойти «на ты» — повертел своей головой, разминая шейные позвонки. Это как «а вот сейчас я стал серьезен». Это движение у меня наполовину подсознательное, я боролся с ним, потому что давать противнику лишнюю информацию о своем состоянии — не очень-то дальновидно. Но в таких вот ситуациях это всегда вылезает впереди меня.
— О! — ухмыляется Нобу и с энтузиазмом хлопает перчатками друг о дружку: — наконец ты стал серьезен, Кента! Повеселимся!
Мы танцуем в центре ринга. Здесь и сейчас нет Кенты, обычного паренька из старшей школы, среднего в общем ученика, который любит маму и младшую сестренку, обожает курицу терияки с рисом и мечтает потрогать школьную медсестру за упругости. Нет и Нобу-сенпая, увальня, обычно немногословного и довольно закрытого, но все же доброго и неравнодушного человека. Здесь и сейчас на небольшом пятачке ринга — есть только я и соперник. Пока соперник — не враг. Зверь внутри меня бесится и это редкая удача, потому что Зверь — это адреналин, это тестостерон, это рефлекс «бить или бежать», переделанный мной в «что за идиотская дилемма, конечно бить!». Зверь — это гормональный баланс, а весь гормональный баланс летит к черту после первого же нокаута. Организм вроде как обнуляется и заново собрать в себе силы и ярость — почти никогда не удается. Адреналиновый откат. В нашем организме не так уж и много запасов всех этих гормонов и когда они опустошаются — нужно время для того, чтобы выработать и заполнить их снова. Никто не может драться тридцать минут подряд, как в фильме Джеки Чана, сам Джеки Чан не может так драться. А у меня все еще есть резервы, и это после того, как я такие удары словил. Хорошо, в голову не прилетело.
Мой соперник делает шаг вперед, я смешаюсь в сторону от линии атаки, одновременно атакуя корпус выпадом. Этот удар не повредит ему, и, возможно даже не заставит обратить внимание на такой тычок в корпус. Но в этом и цель. Такой вот удар никогда не получится если вы одного роста и веса с соперником, вам просто необходимо быть меньше, и при этом — пройтись по лезвию ножа. Благодаря тому, что после тычка в корпус моя рука остается там же, рядом с телом соперника — мне не нужно преодолевать все расстояние, выдавая себя движением плеч. Нет, я разворачиваю перчатку обратной стороной вверх, одновременно выпрямляясь после выпада в корпус и … мой соперник получает в лицо в первый раз. Отскакивает, трясет головой.
— Хм. Неплохо, неплохо. Может быть у тебя все еще есть шанс, малой. — говорит он: — но так нельзя бить на ринге. Разворот перчатки… шнуровка… засчитают удар открытой перчаткой. — он опускает руки и опирается спиной на канаты. Нобу-сенпай снова Нобу-сенпай.
— Знаю. — говорю я, в свою очередь опуская перчатки: — но только так я мог достать … вас.
— Все же стрит файтер — качает головой Нобу: — и куда ты полез? Самое главное — зачем? Ладно… у тебя телефон есть?
— У нас отбирают. Час вечером, перед отбоем дают на сообщения ответить и с родными пообщаться. — поясняю я, все еще не понимая, что тут происходит.
— Я напишу — коротко говорит
