– А не обманешь? – Сидор был ошарашен свалившимся счастьем.
– Иди, собирай самое необходимое. Всё остальное брось, купим в Нижнем. Через два часа корабли отходят.
Сидор рванул, как на стометровку. Потом вернулся, собрал аккуратно поделки и вручил мешок княжичу, а потом снова рванул.
Пётр до самой пристани вспоминал Марию Долгорукую. Жалко девку, такую красоту отравили. Ей бы чуть волосы потемнее, и будет близнец Орнеллы Мути, самой красивой актрисы из прошлой жизни генерала.
Событие восемьдесят шестое
Симон Майр был крайне разочарован. Москва была просто большой грязной деревней с кривыми улочками и нечистотами на дорогах. Ну, может, чуть сглаживали впечатление белоснежные соборы непривычных для европейца очертаний. Они были, в отличие от готических соборов Европы, как-то сглажены, да и ещё купола привлекали внимание. Что ж, это было красиво, но всё остальное… Варварство и запустение.
Он поделился своими мыслями с Иоганном Кеплером.
– У них почти двадцать лет шла война с Речью Посполитой, да ещё и гражданская война. Будем надеяться, что маркиз Пожарский не обманул, и в Вершилове всё по-другому.
Их привезли в немецкую слободу. А куда ещё должны привезти немцев в Москве? Здесь было почище и благоустроеннее, чем в остальных частях города. При разговоре с хозяином постоялого двора, в котором они остановились, оказалось, что в Вершилово въезд иностранцам запрещён под страхом смертной казни. Кто-то из купцов попытался попасть в сказочную Пурецкую волость, несколько человек были пойманы и на самом деле колесованы. Это казнь у московитов такая.
– Что же нам делать? – посетовал Майр. – У нас есть письмо с приглашением приехать в Вершилово от маркиза Пожарского.
– Попробуйте обратиться к царёву дьяку Фёдору Борисову и добиться разрешения посетить царя, – посоветовал немец Йозеф Геринг, содержатель постоялого двора.
К удивлению астрономов, после обращения к дьяку царь и великий государь всея Руси принял их на следующий день. Михаил Фёдорович Романов был молод и находился явно в хорошем настроении, когда они вошли в зал для приёмов. Всё вокруг было в золотой росписи и подавляло своей византийской роскошью.
– Позвольте представиться вам, ваше величество, – начал Симон Майр. – Я – астроном Симон Майр, а это – Иоганн Кеплер, придворный астроном и астролог австрийского императора. – Они поклонились сидящему на троне государю Московского царства.
– Я так понимаю, – через толмача заговорил царь, – что у вас есть приглашения в Вершилово учить крестьянских детей? – Михаил по-доброму улыбался.
– Точно так, ваше величество. Мы с мэтром Кеплером приняли приглашения маркиза Пожарского и хотим поработать в Вершилове, – ещё раз поклонился Майр.
– Что же может сей учёный преподать детям в Вершилове? – Улыбка царя расползлась до ушей.
– Я мог бы учить детей астрономии и геометрии, – ответил Кеплер.
– Есть ли у вас, господин Кеплер, напечатанные книги? – спросил царь.
– Да, ваше величество, мною написаны и изданы двенадцать книг, и сейчас я готовлю тринадцатую, которая называется «Копернианская астрономия». Это будет книга в трёх томах, – поклонился вполне довольный собой Кеплер.
– Фёдор, подай господам астрономам книги, – повернулся государь к стоящему чуть сбоку и за спиной немцев дьяку Борисову.
Дьяк подал астрономам две книги. Одна явно была азбукой, вторая написана на таком же непонятном языке и была оформлена как церковная книга. Книги были напечатаны на великолепной белоснежной бумаге, очень гладкой и скользкой на ощупь. Переплёт был непривычен. Вообще было непонятно, как скреплены листы. Книги были непривычного для европейцев формата, уже и чуть ниже, чем книги, издаваемые в Европе. Таких красивых книг делать в Европе не умели. Это были шедевры книгопечатания. А бумага была даже лучше китайской, стоящей сумасшедших денег. А рисунки на азбуке… Качество книг было выше похвал.
– Хотели бы вы, господа, чтобы ваши книги издал этот книгопечатник? – поинтересовался царь, внимательно следящий за астрономами.
– Ваше величество, что нужно сделать, чтобы мою новую книгу издал этот книгопечатник? Это не книги, а настоящие произведения искусства. В Европе даже представить себе таких великолепных книг не могут, – просиял Кеплер.
– Если маркиз Пожарский сочтёт нужным издать ваши книги, то он их издаст, – усмехнулся царь.
Майра с самого начала аудиенции у монарха не покидало ощущение неправильности того, что происходит. Царь рассматривал их не как великих учёных, а как простых претендентов на должность учителя крестьянских детей. Но ведь так и есть.
– А у вас, господин Майр, есть изданные книги? – переключил Михаил Фёдорович внимание на него.
– Да, ваше величество, у меня изданы две книги.
– А сейчас чем занимаетесь?
Я придворный астроном и математик при дворе маркграфа Бранденбурга и Ансбаха Иоганна Георга Бранденбургского, – расшаркался Симон.
– Что же вы, господин Майр, собираетесь преподавать нашим детишкам в Вершилове? Медицине будет учить ван Бодль, математике – Стивен Симон, рисованию – Пауль Рубенс, астрономии – господин Кеплер. Что можете вы? – И хитрый прищур византийца.
Симон Майр считал себя одним из известнейших учёных Европы. Но рядом с этими именами он терялся. На самом деле, говорить, что он лучший математик, чем Стивен Симон, или что он лучше ван Бодля знает медицину, или лучше Кеплера – астрономию, будет явным преувеличением.
– Я бы мог учить детей оптике, и я делаю лучшие в Европе телескопы, – смутившись, сказал Майр.
– Делать телескопы? Это хорошо. Телескопы в Вершилове ещё не делают. Пусть будут телескопы. – И царь повернулся к дьяку. – Выдай им, Фёдор, грамотки до Вершилова. И пошли с ними ещё десяток молодых стрельцов. Уж больно много знаменитостей собираются у Петруши, охранять их от разбойников надо.
Событие восемьдесят седьмое
Пётр Дмитриевич Пожарский остановился в Чебоксарах с намерением посетить мастеров по литью колоколов. Ещё в начале путешествия он отметил в заведённом блокнотике, что в Чебоксарах льют хорошие колокола и решил попробовать переманить мастеров в Вершилово. Оказалось, что мастера жили и работали не в самом городе, а в посаде на правом берегу с непонятным название Пихтулино. То ли от слова «пихта», то ли от слова «пихать».
Мастер был один – Иван Самсонов. С ним вместе трудились два его сына и ещё пять мужичков. Всё, на взгляд Петра, выглядело убого, и даже непонятно было, как они умудрялись отливать 25- пудовые колокола. Сам же Иван Самсонов говорил, что отливал и 50-пудовый колокол для монахов из Астрахани.
Пётр осмотрел колокола. Он привык, что на всех фотографиях и картинах колокола были с надписями и ликами святых, здесь же был голый металл без всяких украшений.
– Добавляете ли вы серебро в колокол при литье? – спросил Пожарский.
Он помнил, что где-то прочитал, что этому русских колокольных дел мастеров научили иноземцы, но не объяснили, что при добавлении серебра и золота, которое жертвуют горожане для своего колокола, нужно драгметаллы бросать в расплав так, чтобы они как раз туда и не попали. Хитрых способов было много. Например, перегораживали основную лётку, а кидали в ту, что выводит драгоценности совсем не в плавящийся металл, а в специальный горшочек, который после застывания колокола достают из формовочной смеси и используют по прямому назначению.
Простодушные же русские мастера считали, что чем больше серебра, тем более серебряный звон у колокола. В царь-колоколе, что ещё не появился даже в проекте, будет обнаружено 72 килограмма золота и 525 килограммов серебра. Понятно, что часть золота попала туда вместе с медью, но всё равно вера людей в улучшение звучания с помощью серебра и золота поражала.
– Как же не добавлять, княжич, если и каноном заповедано, и люд православный собрал, – подтвердил его мысли Самсонов.
