что вопросы нужно решать быстро! Не снимай куртку. Поедем, я тебе покажу площадку.
Жигули-трешка Кирилла – это не моя копейка. Всякие штучечки, ароматизаторы и прочий набор чехлов, призванный подчеркнуть, что владелец – достойный человек! Моя копейка по сравнению с его авто – жалкая погремушка. А я-то думаю, что это институтских девиц мой авто не впечатляет? Да и то, голая функциональность и магнитола. Ни тебе бахромы, ни розочки на ручке кпп. Тока странно задранная задница машины. Что в эти времена вызывает скорее недоумение.
На задах Лиговки, между проспектом и ЖД, недалеко от Московского вокзала, огромный ангар. Закрытый хоккейный стадион. Кажется ДЮСШ. Я и забыл, что он здесь есть. В нулевые, на этом месте понастроят офисных центров. А эту хоккейную площадку снесут через пару лет. Директор сооружения провел внутрь и показал. Три яруса сидений. Четыреста посадочных мест. Со стоячим партером получится раза в четыре больше. Но зал перегородим. Тыща человек влезет. Сам лед закрывается спецпокрытием. Электричество от подстанции. Заезд грузовиков с Обводного.
— Мужики. На первый взгляд очень подходит. Но я пришлю парня, он проверит, что с наводками и помехами. Рядом ЖД линия, и может быть здесь просто нельзя выступать. Если все нормально, то пятого, шестого и седьмого концерты.
— Когда подъедет?
— Часа через три.
Директор сооружения, назвавшийся Борис Сергеевич, пояснил, что несколько раз здесь выступала самодеятельность с аппаратурой. Вроде бы, все было нормально.
— Ну и ладно. Но мы все равно проверим. А так — отлично.
И мы уехали.
В комитете комсомола не чинясь заказал Хельсинки. Пока суть да дело, позвонил Юрику. Юрик поведал, что вопрос наводок выясняется элементарно. Он приедет со своим магнитофоном и запишет тишину. Если будут помехи, то увы. Он позвонит через пару часов. Дал ему телефон комитета.
Соединили с чухной. Потрепались с Пеккой за жизнь, сказал ему, чтоб высылал остатки, в расчете на прибытие в пятницу. Он попросил сразу отправить людей обратно. Ну а чего им здесь делать? Да, Пека я прослежу, чтоб до посадки в поезд — ни грамма алкоголя. Оказывается, приехавшие с первыми площадками двое водителей, бухали в Питере неделю.
Киря, с любопытством прослушав мой диалог, проронил, что я его все больше удивляю.
— Ну чему ты удивляешься? Лучше подумай, что есть живые люди, которые драли уши маленькому Михаилу Сергеевичу!
— Мостовский, ты на что намекаешь?
— Орешь ты на меня, Кирилл. Так что, когда я возглавлю ООН, то поставлю тебя на Африку. Куратором Европы от ООН тебе уже не быть.
— Хорошо-то как. Простые негры. Всех дел – еда и вода. И на тебя можно орать сколько хочешь.
— Гм. Антарктида. Совершенно не защищена. Страдает и мерзнет. Пингвины под угрозой. Жизнь в палатке в минус пятьдесят.
— Годится. Офис уполномоченного по Антарктиде разместим в Париже. Хотя, можно и в Рио.
— Вот ничем вас, комсомольцев, не напугаешь.
— Потому что автоответчик нужно слушать. И оперативно реагировать на критику старших товарищей. А не сбегать в ООН.
— Я поехал. А то вижу, еще пара фраз, и выговором с занесением не отделаюсь.
— С людьми работать приятно. Особенно когда они осознают значение руководящих органов.
Нет, матерого комсомольца мне не переспорить. Я уже просто забыл. В рекреации, у зеркала стояла Катя. Надевала вязаную шапку.
— Кать, привет. Поехали, в «Севере» посидим. Кофе, пирожные. Я тебе что-нибудь интересное расскажу. В кино еще можно.
Услышав мой голос, Катя вздрогнула и резко надвинула шапку поглубже. С шапки что-то отвалилось. Она резко повернулась.
— Мостовский! Чего тебе нужно? Никуда я не пойду. А поеду домой. В Шувалово.
И ушла. А я остался стоять. На полу лежала нарядная пластиковая заколка. Нагнулся поднял. У неё каре. И она подкалывает ей волосы справа. Я и так знаю, где она живет! Заколка пахла чем-то удивительным. Лето, загорелая кожа, море …
Вышел из института. Мимо деловито бежала какая-то дворняга.
— Вот такая вот Катя, из Шувалова. — сообщил я ей. Дворняга выслушала меня и побежала дальше.
А я поехал домой. Нужно сделать кучу документов.
Сидя то за пишушей машинкой, то за компьютером, я периодически отвлекался. И размышлял о причинах её пренебрежения. В пол-десятого не выдержал и позвонил. Нет дома. А где же это она? Нет, это все не дело. Я оделся и поехал в Шувалово. Запарковавшись у дома, я сразу пошел в парадное. Второй этаж. Вдруг она вернулась пока я ехал?
Дверь открыл рослый блондин. Её брат Лешка. Холодно окинув меня взглядом, он сообщил что Кати нет дома.
Вышел на улицу и закурил. Подожду. Нужно уже поговорить, а то фигня какая-то. Сзади хлопнула дверь парадной. Я обернулся. Ко мне подошла Катя. С голыми ногами и в накинутом пальто.
— Антон Мостовский! Если ты приехал увидиться, я не сержусь на тебя. Но если опять начнутся твои шуточки, ты схлопочешь по морде!
— Кать, у меня твоя заколка, как ты без неё? И вообще. Я отдам все что хочешь, за то, что у тебя под халатом.
А она подошла совсем близко и сказала:
— Дурак ты. Зато теплый.
И я почувствовал кристальную ясность.
— Так. — сказал я. – Это все нужно заканчивать.
Схватил её, затолкал в машину, и рванул к себе на Обводный.
Где-то часа в три ночи мы сломали кровать. Катька залезла мне на спину и потребовала везти её за книгами. Пришли в гостиную взяли три толстых экономических справочника, и подсунули вместо ножки. Это была какая-то диффузия. И вообще она ведьма. Потому что я вообще ничего не понимал и не помнил. Только иногда приходя в сознание. Вот я лежу голый на животе, на спине у меня сидит голая Катя и лупит своими кулачками.
— Нельзя быть таким придурком, Мостовский. Я себе ногти до локтей сгрызла, глядя как ты с нашими красотками кокетничаешь! Не смей делать вид что ты ничего не видел!
Ловким приемом переворачиваюсь и вскакиваю на ноги уже с девушкой на руках. И тащу
