Мужиков после сорока частенько догоняет девятый вал некоего состояния, а затем крепко стукает по затылку. К кому-то так называемый «кризис среднего возраста» приходит достаточно рано, к кому-то намного позже, кому-то и вовсе некогда его переживать, он и так еле на жизненной поверхности держится. Кто-то попросту до кризиса не доживает, умирая навечно молодым.
Но у довольно многих мужчин в один совсем не прекрасный день начинается немедленный и зудящий аж до боли внутренний пересмотр собственного жития. Появляется смутная тоска по тому, что уже прошло мимо тебя и никогда не вернется. Внезапно, к своему беспредельному ужасу ты осознаешь, что на самом деле жизнь конечна, а ты еще ни хрена в ней не успел и уже никогда не успеешь. Вот как после этого прикажете жить?
Выходят из кризиса также по-разному и не всегда достойно. Кто-то из мужиков вовсе опускает руки и начинает пить, и пить безбожно. Кого-то, наоборот, это подстегивает к поистине сумасбродным поступкам. Завести любовницу, заняться экстремальным видом спорта — это еще нормально. У кого-то сносит башню окончательно, вплоть до смены ориентации или веры.
Но так или иначе, через прокрустово ложе переоценки себя проходят практически почти все. Кроме совсем уж невменяемых персонажей или завзятых трудоголиков. Первые никогда и ни о чем не переживают, тащатся в постоянной суете, как вечные жлобы, стараясь урвать, как можно больше. Вторые зачастую впопыхах и жизнь-то собственную не замечают.
Но далеко не всем дается шанс начать существовать заново, поимев в запасе омолодившееся тело и уже вполне взрослые мозги. Как распорядится этим бесценным запасом каждый решал сам. Особенно руководясь тем обстоятельством, что и эпоха для второй жизни совсем другая.
Холмогорцеву, влившись из Центра временного содержания в реальную жизнь семидесятых, было поначалу дико странно, что многие из его невольных товарищей по несчастью так безалаберно относятся к шансу совершенно иначе прожить второй срок. По его мнению, вести заурядное существование, попав на сорок лет назад, являлось настоящим преступлением! Кто-то ведь дал им новую жизнь и явно рассчитывает на них. И в его резонах просматривалась совсем не обычная и пошловатая романтика, а совершенно иные решения, космического масштаба.
Его увлечение историей заставляло смотреть на некоторые обычные с виду вещи совсем по-другому. Именно поэтому Степан согласился с Надеждой на переезд в шумную даже в семидесятые годы столицу, настоял на работе в закрытом, только открывшемся институте Проблем Электронных Технологий под эгидой Академии Наук. Москва открывала многие двери и возможности, и каждый был волен воспользоваться ими в полной мере. Пока у него хорошо все складывается — красивая жена, пусть и не самая престижная, но вполне уважаемая работа в хорошем месте.
И еще впереди ему маячила учеба на историческом факультете МГУ. Его несбыточной в той жизни мечте. Еще весной с ним побеседовали в деканате университета. Холмогорцев ожидал там неприятия или на худой конец настороженного внимания к собственной персоне. По факту же получилась вполне содержательная беседа с увлеченными и очень интересными людьми. Его стремление к науке поддержали, как и с огромным любопытством восприняли сообщения о возможных захоронениях и археологических находках. Особенно одного из практикующих в археологии профессоров заинтересовали его познания курганов Гнездово. Фактически первой столицы легендарной ПротоРуси.
В ПЭТе Холмогорцеву в целом понравилось. Он довольно быстро нашел общий язык с тремя уже работающими в нем попаданцами и занял собственную нишу в местном научном коллективе. Ребята в институте работали в основном молодые и задорные, поэтому на человека из будущего смотрели без излишнего пиетета. Могли и посмеяться при случае, могли и помочь безо всяческих обязательств и подначиваний. Дух товарищества, присущий пятидесятым и шестидесятым, еще не успел уйти из общества в более мещанские семидесятые. Но первые ростки уже просматривались в полный рост. Народец мельчал и нищал духом.
Хотя, как и в любом коллективе, в институте случалось всякое. Идеализировать здешнее сообщество Степан вовсе не собирался. Он мог бы без раздумий чохом наполнить целый блокнот всяческими недостатками. Начиная с вальяжного отношения к рабочей дисциплине, кончая некоторым самодурством, встречающимся в среде начальства.
Но, опять же, где этого не бывает? Какое общество идеально по факту? Ну уж в сказки про мнимую эффективность капиталистического способа производства он точно не поверит. Плавали, знаем. «Эффективные менегеры» только и занимались, как мухлевали с уровнем зарплаты персоналу и экономили буквально на всем. Зато себя любимых не забывали, как и о бюджете пиарщиков. Главное не как ты работаешь, а как выглядишь среди бизнес-сообщества.
И еще поначалу Холмогорцеву претило излишне фамильярное обращение к себе — «Стёпа, Стёп, Степаныч», потом он как-то быстро привык. Да и как еще можно было обращаться к вихрастому пареньку с моложавым лицом вчерашнего выпускника техникума? Люди довольно быстро забывали о том, что тебе давно за сорок и у тебя имеется некоторый жизненный опыт.
Да и он сам, в общем-то, не особо хотел выглядеть стариком. Холмогорцеву понравилась полученная в процессе переноса «молодежная» маска. Девушки опять же, мило улыбаются! Для них он интересная партия, а не какой-то занятный дяденька. Но принцип «не срать» на работе соблюдался неукоснительно. Максимум легкий флирт без обязательства. Сексуального голода он нынче совсем не испытывал, так что нечего по округам семенем разбрасывать!
Вот и сейчас его перехватили прямо в коридоре:
— Степ, зайдешь к нам в пятую? Что-то хваленый немецкий измеритель барахлит. Пока еще гарантийщики приедут!
— Володь, в очередь! У меня на целый день заявки набраны.
— Степыч, ну будь человеком! Нам без него вилы! Скоро отчет сдавать, а там муха не…
— Ладно, постараюсь после обеда выкроить время.
— Тогда здорово в столовке не наедайся, Маша пирожки принесла.
— О, вот с этого и надо было начинать!
Попрощавшись с сотрудником из пятой лаборатории, Степан улыбнулся молодой программистке, спешившей куда-то по своим делам, и натолкнулся на совсем нежелательное сейчас лицо.
— Холмогорцев, я когда от вас заявление дождусь?
Секретарь институтской комсомольской организации уже вторую неделю не слезал с него. Степан считал, что из-за реального возраста не может состоять в этой молодежной организации. Сухорылов же резонно возражал, что ориентироваться стоит на нынешний официальный документ, где Холмогорцеву был выбран возраст в двадцать один год. Вот же пристал, как репей!
— Извини, секретарь, но колхоз дело добровольное.
— Холмогорцев, ваш ход мысли идеологически неправилен.
Хотя им еще в Центре предлагали вступить в комсомол, но Надежда неожиданно резко высказалась против. Затем как-то в очередном «банном» разговоре Мерзликин признался, что вскоре грядет реформа как партии, так и прочих подобных организаций. Больно уж много лишних людей считают себя коммунистами.
Так что и возиться с комсомолом накануне его преобразования было не с руки. Но об этом же не скажешь прямо в лицо местному комсомольскому вожаку? Поливанов не зря сказал о дресс-коде.
— Месяц подождать можешь? Мне надо сначала вопросы с учебой решить. Сам посуди, когда мне к вступлению готовится? Ведь в райкоме наверняка каверзные вопросы будут? Я же не в зуб ногой!
Сухорылов завис на секунду.
— Ну да, надо подготовиться.
— Вот я о чем и говорю!
— Но только месяц, Холмогорцев.
— Договорились.
«Вот пристал. Как репей!» Это я еще в профсоюз не вступил. Любят здешние общественники лезть в личную жизнь. Ну а ты как хотел? Здесь общество еще в силе, корни деревенские еще не увяли. Всем до всех есть дело. Но, с другой стороны, потерявшийся ребенок никогда не останется один на один с собой, как в будущем, когда до него есть дело только полиции. Здесь же ему поможет первый попавшийся взрослый, не боясь глумливых обвинений в педофилии.
