В кабинете я оглядываю пятерых мужчин. Во главе дубового стола откинулся в кресле, должно быть, сам Анатолий Свиридов, насупленный господин за сорок. В руках Анатолия незажженная трубка, подле руки графин с водой. За приставным столом сидят доктор Николай Амосов и исправник Юрий Давыдычев. Обоих я узнал, так как Арсений их видел не единожды. Ну а на диванчике у стены уселся уже лично мой знакомец, а рядом с ним — наследник рода Павел. Последнему лет девятнадцать-двадцать, вид у наследника какой-то кровожадно-азартный. Виктору уже исцелили и нос, и руку. Его розовое лицо пышет здоровьем, а глаза горят злым весельем.
Во мне загорается огонь. Да, парниша, ты прав. Сейчас будет очень весело.
Когда я вхожу вперед Елизаветы, все удивленно приподнимают брови. Анатолий фыркает.
— Молодой человек, вас не учили пропускать даму первой? Тем более, вышестоящего члена рода, — упрекает старший Свиридов. — Елизавета Юрьевна, смотрю, процесс воспитания в роде Беркутовых сильно хромает.
— В роде Беркутовых хромает лишь моя нога, Ваше Благородие, — я сам отвечаю на оскорбление. — Что касается того, кто должен входить первым, вы тоже ошибаетесь, Анатолий Игоревич. Ибо не тот случай. Мы попали далеко не в благодушную атмосферу. В целях безопасности я решил сначала удостовериться, что ваш кабинет не таит угрозу жизни моей матери. — После этих слов низко киваю господам согласно этикету. — Юрий Иванович, Николай Викторович.
— Елизавета Юрьевна, Арсений, — добро улыбается мне доктор. Земский исправник обходится равнодушным кивком.
— Угрозу жизни?! — резко свирепеет Анатолий. — Теперь ты оскорбляешь мое гостеприимство?
Очередная уловка. Свиридов играет, под маской будто бы праведного гнева делает новый ход. Он, конечно, зол, но руководит им, в основном, прагматичный расчет. Елизавета смотрит на меня, она удивлена и, в то же время, знает, что я отобью и этот выпад. Даже сотню выпадов. Личное обаяние Префекта вселило в нее веру в родного сына, пускай раньше он и не проявлял подобных ораторских способностей.
— Нет. Лишь констатирую факт, — пожимаю плечами. — Нас вызвали извиняться по надуманному поводу. Конечно, я жду всего, что только возможно.
— Надуманному, значит. Теперь меня обвиняют во вранье, — усмехается Анатолий, обращаясь в первую очередь к земскому исправнику.
— Не вас — вашего сына, — поправляю, бросив взгляд в сторону его отпрысков. — Вас лично, Анатолий Игоревич, я могу обвинить лишь в невежливости. Вошла дама, стоит уже минуты две, а вы все еще сидите, — склоняю голову набок. — Очень некрасиво, Ваше Благородие.
Кабинет заполняет скрип отодвигаемых стульев. Доктор и исправник встают, их примеру приходится следовать Анатолию с отпрысками.
— Кхе-кхе… и правда, — виновато улыбается доктор Николай Амосов. — Прошу прощения, Елизавета Юрьевна. Слишком захватила полемика вашего сына и Анатолия Игоревича.
Не столько полемика, сколько опять же всплески моего магнетизма. Каюсь-каюсь. С самого порога я охватил присутствующих волнами своего непреодолимого обаяния. Поэтому старший Свиридов и раздражился в самом начале. Он хочет нас обобрать до нитки, и в его планы не входит инстинктивная симпатия ко мне.
— Ничего страшного, Николай Викторович, — любезно улыбается мама. — Я сама даже не заметила.
— Мда, меня тоже простите, — задумывается Юрий Давыдычев. — И всё же, Анатолий, я просил бы тебя оставить молодого человека в покое. Его поведение вполне культурно. Вернемся к вопросу встречи.
— Хорошо. Присаживайтесь, господа и Елизавета Юрьевна, — мрачнеет Анатолий, вертя в руках незажженную трубку. Первый раунд за мной. До виры еще не дошли, а уже приятно на душе. Земский исправник сделал выговор хозяину дома, пускай и в мягкой форме. К тому же, должностное лицо извинилось перед оппоненткой Свиридовых, хоть и по совсем другой причине.
Мы с матерью садимся за свободные стулья за приставным столом. Чувствую, как наследник рода прожигает огненным взглядом мой затылок. Не понравилось, как папку уели. То ли еще будет.
Размещаясь на своем месте, я не забываю поморщится.
— Арсений, нога все еще болит? — тревожится Николай Викторович, обволакиваемый моей магнетической харизмой.
Я слабо, словно через боль, улыбаюсь.
— В последнее время намного легче, спасибо. Всё благодаря вашим лекарствам.
— Лестно, конечно. Но ты сам молодец. — Всё, доктор мой. Остался исправник.
— Господа, да он же симулирует! — неожиданно выкрикивает с дивана наследник Павел. — Избил моего брата, а теперь строит из себя хворого! Жалкий притворщик!
У Анатолия чуть глаз не выпадает от выходки сына, а я с трудом сдерживаю усмешку. Таков он, личный магнетизм Префектов. Наша харизма словно приказывает любить ее обладателя, и друзья с близкими с радостью соглашаются с новым велением. А вот врагам это, конечно, не нравится, от нашего обаяния они еще больше раздражаются, всем нутром противятся ему, проявляют враждебность и норовят напасть. Вот Павел и сорвался. Агрессия — его способ защититься. Так он доказывает себе, что лучше меня.
— Это ужасная клевета, — холодно говорит Елизавета. — Вы позвали меня выслушивать поклепы на состояние моего сына?
Так их, мама!
Николай Амосов громко кашлянул, будто бы случайно, но в этом «кхе-кхе» звучит поддержка. Наш человек.
— Не для этого, конечно, — Анатолий пытается говорить ровно, быстро глянув на доктора. — Врачам здесь виднее. Но болезнь вашего сына не помешала ему напасть на моего. Ударить костылем и сломать ему руку. Это уже прямое оскорбление рода Свиридовых. Я требую извинений.
— Конечно же, материальных, — изгибает тонкую золотую бровь Елизавета.
— Это подтвердит искренность ваших намерений, — кивает Анатолий. — Поэтому компенсация будет весомой.
— Не будет, — Елизавета качает головой. — Ваши требования смешны.
— Хотите сказать, что ваш ребенок не ломал руку моему сыну? — Анатолий давит на единственный козырь. Руку я действительно ломал, солгать мы не вправе, ибо дворяне. Но и прямодушно сказать — да, ломал — глупости подобно. Тогда Анатолий получит аргумент в пользу своих требований, а то, что Виктор с другом устроили Арсению ловушку, будет отрицать и доказать истину мы не сможем.
Прекрасно понимает это и Елизавета. Мама застывает, в ее больших глазах я вижу зов о помощи, и она получает ее.
— Мы хотим сказать, что это Свиридовы с самого начала пытаются оскорбить Беркутовых, — бросаю я резонансное заявление. — И преуспели в этом. Ваш сын с другом увезли меня на Щучье озеро, избивали, обзывали «одноножкой», а теперь вы требуете за это еще и «извинений».
— Анатолий, это правда? — хмурится Давыдычев.
— Нет, конечно, Юрий, — отмахивается старший Свиридов. Но при этом поджал губы.
— Ага, а на чьей машине тогда меня доставили на озеро? — усмехаюсь. — Прекрасно помню, что ваша «Волга» оснащена видеорегистратором. Да не одним. Можете показать записи за вчерашний день? Помню, первую оплеуху я получил перед самым бампером.
Повисает тишина. Семейство Свиридовых молчит, мой знакомец с озера сидит бледный как бумага. Глаза бегают, пот бежит по вискам. Похоже, мне свезло. Записи еще не почистили, мальчишка Виктор не вспомнил, как рядом с «Волгой» расквасил Арсению лоб, а потом потащил его на причал. Анатолий смотрит на сына и тоже понимает его оплошность.
— Ана-то-лий! — земский исправник первым устает ждать конца детсада.
Видимо, по привычке старший Свиридов хватает со стола специальную бензиновую зажигалку и поджигает табак, набитый в трубку.
Оп-па. Ну дела. Еще один косяк, Свиридовы.
Грех не воспользоваться.
— Не курите при даме, — потянувшись, я быстро беру графин и наливаю воды в трубку Анатолию.
Его глаза едва не выпрыгивают на стол. Потушенный табак шипит, тонкая струйка дыма улетает в вытяжку под потолком. Пора надевать каски. Сейчас бомбанет.
Удар прилетает, откуда не ожидал, хотя нет, ждал-ждал, но во вторую очередь. Просто надеялся довести главу рода, но так тоже сойдет.
