С машиной никаких проблем не возникло. Когда мы собрались и спустились к крыльцу, нас уже ожидала черная двадцать четвертая «Волга» с водителем средних лет. Я сел впереди, Соня с Леней и Бульбашом разместились сзади. А потом мы поехали по советскому Андроповску, который пока еще не успели переименовать обратно в Любгород.
Машин встречалось намного меньше, чем в наше время, зато было гораздо больше автобусов — желтые шестьсот семьдесят седьмые ЛиАЗы с «бутылочным» звуком двигателя, длинные венгерские «Икарусы» с гармошкой. Нам даже попался один шестьсот девяносто пятый ЛАЗ, который я в собственной реальной жизни видел только в старых советских фильмах и на фотографиях.
В голове промелькнула мысль: а может, все это — не сон? Слишком уж он подзатянулся, да и выглядит все как-то уж слишком реально. Но если мне ничего не чудится, то как тогда я попал в прошлое? Реинкарнация? Переселение душ? Не зря же я очнулся в теле Кашеварова…
— Приехали! — доложил водитель, отвлекая меня от нелегких раздумий.
Раньше в Любгороде было огромное старое кладбище под названием Успенское — в самом центре города, рядом с главным собором. Но в тридцатых годах прошлого века его взорвали, а вместо погоста построили парк. В свое время о нем ходили разные жуткие истории, даже люди, говорят, пропадали. Но в двадцать первом веке об этом уже просто не думали и каждый год теперь проводили день города, как в Твери. С мороженым, аттракционами и салютом.
А вот другое кладбище, которое называли просто городским или муниципальным, сохранилось, оставшись единственным действующим. Более того, остался в относительной целости и центральный вход — красивая арка из красного кирпича. Сейчас, правда, перед нами предстала довольно обшарпанная конструкция, и общее зрелище с учетом промозглой октябрьской погоды вызывало тоску.
— Соня, вы знаете, куда идти? — я повернулся к внучке знаменитого военкора, и тут же после моих слов пронзительно каркнула ворона. — А ты помолчи!
Птица возмущенно захлопала крыльями и улетела, а Леня подхватил ее на лету и сделал кадр с проводкой. Я про себя отметил, что именно сейчас, при мне, и рождается его профессиональный талант. Точнее, уже родился, а теперь только крепнет.
— От центральной входной группы по главной аллее, — ответила, провожая ворону взглядом, Соня. — Метров сто примерно, далековато довольно. Я покажу.
[1] «Жареный» материал — актуальный, сенсационный, вызывающий общественный резонанс.
Глава 5.
Соня шла первой, за нею я. Следом не отставал длинный Бульбаш, который затянул крепкую невкусную сигарету. Леня замыкал нашу небольшую процессию, периодически щелкая затвором. Лично я никогда не понимал кладбищенской эстетики, и особенно любви к ней у молодых готов, которые устраивали свидания под полной Луной у старинных могил…
Однако сейчас я во все глаза пялился на окружавший нас унылый ландшафт. Помимо советских обелисков с пятиконечными звездами здесь попадались старинные каменные надгробия времен Российской империи. Надписи поистерлись, но кое-где были видны «еры» и «яти», характерные для дореволюционной грамматики. Еще я заметил совсем уж непривычные надгробия, которые раньше мне не попадались: словно циферблаты часов на железном штыре. А внутри, под стеклом, не стрелки с числами, а фотографии покойных. Сами «циферблаты», судя по всему, были изготовлены из жести и при беглом рассмотрении казались похожими на старые тазики.
— Чтобы от дождя защищать портреты, — отметив внимательным взором мой интерес, пояснил Бульбаш. — Раньше таких много было, но ты, скорее всего, не помнишь.
Тонкий снова перешел на «ты», и мне стало интересно, какие у них с Кашеваровым отношения. Друзья-товарищи? Коллеги, которые начинали одновременно, а потом его, то есть меня повысили до главреда? Едва я об этом подумал, как память услужливо подсказала: Бульбаш был редактором, когда Кашеваров пришел в газету, учил его, правил тексты. А потом Бульбаша сместили из-за обидной, как он говорил, особенности организма — Виталий Николаевич пил. Даже бухал. По-черному. Газету сдавал без задержек и проволочек, тут к нему не было никаких претензий. Но каждую пятницу, а иногда и уже в четверг… В общем, в райкоме грохнули кулаком по столу, Бульбаша разжаловали, переведя в старшие корреспонденты. На его место поставили Бродова, но тот, тоже мужик талантливый, руководить не любил и часто брал бюллетени. Кашеваров его замещал и в итоге сам стал главредом.
— Вот она, эта могила, — Соня остановилась и указала до сих пор подкопанную плиту. — Ее не убрали, потому что милиция не разрешила.
— Бог ты мой, — пробормотал Бульбаш, быстро прикурил еще одну сигарету и достал из кармана помятый блокнот с огрызком карандаша.
— Леня, снимай! — приказал я. — Все снимай, тщательно, с разных планов. Больше фоток, потом отберем лучшие.
— Евгений Семеныч, у меня с собой только одна пленка на смену, — виновато сказал фотограф, и я опять мысленно чуть не треснул себя по лбу.
— Тогда действуй как считаешь нужным, — я повернулся к нему. — Самое главное, чтобы снимки были яркими, скандальными, чтобы бросались в глаза…
— Понял, — кивнул Фельдман и принялся за работу.
Я осмотрел место преступления — иначе и назвать такое безобразие было нельзя — и сразу отметил несколько ключевых точек. Могила и впрямь подкопана, а рядом валяются раздробленные кости. К счастью, явно животных, а не людей. Раз. К дереву, что росло рядом, туго примотан альпинистский трос. Причем не новый, только что из магазина, а старый, потертый и даже чем-то заляпанный. Два. И туша мертвой белой козы в яме, аккуратно приваленная еловыми ветками. Над трупом животного вились мухи, но запаха не было — ветер относил его в сторону.
— Какой ужас, — покачала головой Соня, но сразу же переключилась в рабочий режим и взялась за осмотр оскверненной могилы.
Бульбаш что-то строчил в блокноте, у него стерся грифель, и он расковырял карандаш ногтем. Я было удивился: почему бы не взять ручку, чтобы так не мучиться? А потом вспомнил — наша старая гвардия тоже предпочитала чернильным и гелевым навороченным ручкам простые карандаши. Как бы крута ни была канцелярия, чернила могли вытечь или, наоборот, высохнуть. Ручка могла промокнуть, сломаться, перестать писать, просто следуя закону вселенской подлости. А дешевый простой карандаш был незаменим и практически неубиваем.
— А это что такое? — размышления не мешали мне внимательно разглядывать окрестности, и я приметил у кучи веток с козой какую-то маленькую размокшую коробку.
Подошел ближе, нагнулся, раздумывая, брать ли эту дрянь в руки. Потом все же аккуратно поднял и тут же инстинктивно отбросил в сторону. Коробочка оказалась нестандартной, но очень знакомой формы: кто-то, обладающий нездоровой тягой к странным развлечениям, изготовил миниатюрный картонный гробик. Внутри него были набиты тряпки, из которых с намокшей и начавшей расползаться от сырости фотографии на меня смотрело лицо женщины. Улыбающейся и щурящейся от солнца. Но с учетом всей этой кладбищенской атмосферы улыбка виделась мне мрачным оскалом.
— Леня! — позвал я фотографа. — Иди-ка сюда! Сделай снимок и постарайся запечатлеть лицо. Нам надо будет найти эту женщину.
— Тьфу ты! — в сердцах выругался Фельдман, когда подошел ближе и увидел страшненькую коробочку. — Вот что в голове у того, кто так делает?
— Маргарин, Леня, — я покачал головой. — Если хотя бы он есть. Интересно, почему милиция это не забрала?
— Скорее всего, пропустили, — предположила Соня. — Тут все-таки их много валялось, могли не заметить.
— Может, и так, — Бульбаш выпустил струю дыма. — А может, просто не стали брать.
— Почему это? — изумился я.
— Так ведь преступления как такового нет, — Виталий Николаевич показательно развел руками. — Козу ведь убили, не человека. И гробы эти мелкие — скорее дурацкая шутка. Хулиганка и вандализм.
«И жестокое обращение с животными», — хотел было добавить я, но вовремя вспомнил, что в уголовном кодексе СССР такой статьи не было. А вот ненормальных, у которых в голове черт знает что, их уже хватало. И сейчас, в этом времени, в Ростовской области еще разгуливал Чикатило, а в Подмосковье — Фишер. С ними советской милиции еще предстоит схлестнуться по-настоящему, а пока в Союзе даже нет такого понятия как «серия». Серийный убийца. И кто знает, как далеко может зайти сумасшедший, который клепает миниатюрные гробики, кладет в них фотки людей и забивает животных среди могил?
