китайскую классическую поэзию и обнаружил, что есть стихи, которые необычайно образные и превосходно передают настроение. Это очень круто, – восторгался Ван Ян, задумавшись о тех стихах. – О боже! Это потрясающе, восхитительно!
В этих стихах, написанных более тысячи лет назад, содержатся неописуемые чувства, которые прямо-таки бьют в самое сердце. А образность стихов настолько мощная, что по ним можно рисовать картины: эстетически прекрасные, одухотворённые, мрачные… Цельные картины с разной атмосферой. Ощущение “совместного блуждания мысли и материи” и ощущение “поэзии и живописи как единого целого” отсутствуют во многих западных классических стихах, включая романтизм.
Лишь в символизме, зародившемся в конце 19 века, и имажизме, вдохновлённом в начале 20 века японскими хайку и древней китайской поэзией, есть это глубокое, непостижимое настроение. Например, стихотворение Уильяма Батлера Йейтса «Остров на озере Иннисфри». Только по сравнению с китайским поэтом 14 века Тао Юаньмином, лирика Йейтса кажется довольно многословной, что влияет на образность.
Зато в англо-американском имажизме, главным представителем которого стал Эзра Паунд, нет многословности. В процессе изучения японских хайку и переведённой на японский язык китайской классической поэзии Паунд выделил три принципа, которыми должен обладать имажизм: “субъективно или объективно, но напрямую описывать вещи и явления”, это есть образность; “никакого пустословия” и “использовать разнообразные стихотворные размеры”.
Эзра Паунд считал, что образ формируется в конкретный момент времени, на основе интуитивного восприятия, у него нет никаких эмоциональных украшений, именно простое описание вещей производит на читателя впечатление. Он даже сказал, что «создать один-единственный образ за целую жизнь – ценнее, чем целые тома».
А его известный образцовый стих «На станции метро» добился этой цели:
The apparition of these faces in the crowd:
Petals on a wet, black bough.
(Видение этих лиц в толпе:
Лепестки на влажном черном суку)
Несмотря на невозмутимость, лаконичность, содержательность и специфичность имажизма, Ван Яну всё-таки казалось, что это ограничивает выражение настроения. Эта ограниченность и стала причиной скоропостижного затухания имажизма. А поскольку Эзра Паунд не знал китайского, не разбирался в китайской культуре и опирался на древнюю китайскую поэзию, переведённую на японский или дословно переведённую Эрнестом Феноллозой на английский, это привело к многочисленным ошибкам и утрате настроения стихов.
Сравнив одно из стихотворений Ли Бо и стихотворный перевод Паунда, Ван Ян почувствовал себя везучим. Он знал китайский, с детства изучал китайскую культуру и мог напрямую коснуться и ощутить “образ”, к которому Паунд стремился всю жизнь. Это было настоящее счастье!
Потому что перевод остаётся переводом. Неважно, отсутствуют ли ошибки, неважно, какое используется литературное направление, настроение китайской классической поэзии можно уловить, только понимая китайские иероглифы. Лишь чтение иероглифов способно вызвать в душе те тонкие чувства и яркие образы.
Эти живописные, утончённые стихи сейчас были у Ван Яна предметом обожания и служили коридором, ведущим к миру «Светлячка». Они позволили Ван Яну почувствовать и найти способ, как совместить ковбоев Дикого запада с восточной эстетикой, вдохновили его на создание многих кадров. Он уже придумал одну важную картину, которая непременно будет интересной.
Ван Ян раньше увлекался романтической и лирической поэзией, как раз в то время написал: «Натали в роли Матильды подобна эльфийке, снизошедшей в мир людей…» Впоследствии он почувствовал, что всего лишь выпендривается, так как не хотел быть таким, как все, в итоге вся поэзия ему наскучила, а в китайской классической поэзии у него всегда были поверхностные знания.
Однако по мере повторного изучения китайской культуры в последнее время, он теперь обнаружил и мог с полной уверенностью утверждать, что, по крайней мере для него самой завораживающей поэзией в мире является китайская классическая поэзия, насыщенная яркими образами и достаточно хорошо передающая настроение.
– Понятно, почему Кафка говорил, что китайская литература – океан, в котором ты можешь легко утонуть, – Ван Ян полностью раскрыл “болтливую” натуру режиссёра, много чего рассказал Натали, начав с романтизма, затем перейдя к символизму и закончив реализмом. Он как раз собирался затронуть произведения дадаизма и сюрреализма, например, «Начало» Кристофера Нолана, но вспомнил, что Нолан ещё не стал тем Ноланом, поэтому перевёл тему разговора.
Поначалу Натали задавали какие-то вопросы, но потом стала просто вертеть в руках академическую шапочку и слушать, как он рассказывает на одном дыхании. Пьяный румянец мало-помалу сходил с лица. Она обнаружила, что непрерывная болтовня волшебного юноши обладает отрезвляющим эффектом.
– Знаешь, ещё Кафка говорил, что изречения Лао-цзы подобны твёрдым орехам, которые почти невозможно расколоть, – Ван Ян по-прежнему не испытывал достаточного удовлетворения, поэтому закончив говорить о поэзии, переключился на Кафку.
Он продолжал возбуждённо говорить:
– Сколько бы усилий ты ни прилагал, до семян тебе не добраться. Философия Лао-цзы слишком глубокая, а мы слишком поверхностные. В последнее время я размышляю над связью между человеческой моралью и природой…
Натали, вытянув шею вперёд, уронила голову на стол и захныкала:
– Я только недавно выпустилась, дай мне отдохнуть от книжек и размышлений, ладно? Чувак, не сейчас, я тебя даже не вижу…
– Я всего лишь говорю… В этом заключается польза от учёбы. Много читаешь – получаешь много удовольствия, – улыбнулся Ван Ян, покачав головой, и прекратил вдаваться в пространные рассуждения.
Натали показала в камеру большой палец, с улыбкой сказав:
– Ха, это мудро! У меня поначалу кружилась голова, а сейчас такое чувство, будто я на экзамене! Ладно, видимо, и мне следует поизучать настроение этих стихов. Возможно, в глубине души я тоже китаец!
Она так сказала, потому что Кафка, будучи евреем, как-то сказал: «В глубине души я китаец».
– Не знаю, – Ван Ян отправил смайлик с рожицей. – Я ведь не психолог, ничем подсказать не могу.
Натали вдруг лукаво улыбнулась и спросила:
– Юноша, я в курсе, каким “поэтичным” ты был несколько дней назад на премии MTV. Прозвучало много шуток про какие-то большие задницы, жирные задницы… – она хихикнула и облизала губы. – А тут что за настроение?
– Конечно же, настроение задницы, – не удержался от смеха Ван Ян. И почему в последние дни у него было скверное ощущение, что “его осаждают задницами”?
Он добавил:
– Но не стоит недооценивать задницу. Она может рассмешить тебя до судорог во всём теле.
Натали шлёпнула по шапочке, лежавшей на столе, и, глядя в камеру, воскликнула:
– Вау! Ты намекаешь на свой стендап про задницы? Мне нравится такое! Но я ещё не смотрела, сегодня была на вечеринке, не было возможности посмотреть телевизор, а в интернете ещё нет… Может, так мне расскажешь? Хотя
