он. Все-таки приятно знать, что этот школьный Макивелли — не всеведущ.
— Класс! Встать! — звонким контрастом звучит голос старосты: — поклон!
— Аригато годзаримасу! — кланяемся мы, благодаря учителя за то, что он снизошел до нас, поделившись своими бесценными знаниями об пяти стадиях реставрации, а также о том, что сам император Мейдзи на самом деле предпочитал мальчиков. Но, взяв пример с общей ориентации на Запад и европейские ценности — все-таки взял себе нескольких жен. Так, сказать, принес себя в жертву конъектуре и общественному мнению.
— До свиданья — неловко кланяется учитель по истории и уходит. Как только за ним закрывается дверь и звучит «динь-донн-динь» (историк всегда уходит раньше звонка) — в классе начинается гомон.
— Кента! — к моей парте тут же подскакивает крашенная в блондинку сплетница Мико, неугомонная заводила и душа компании. На самом деле сам Кента от нее сторонился, справедливо полагая, что даже между близкими друзьями должно быть расстояние, а уже между ним и Мико — лучше держать дистанцию в парочку парсеков. Во избежание нечаянной социализации, и как следствие — насмешек со стороны девочек и тумаков со стороны парней. Однако теперь я как Слоненок из сказки Киплинга — обладаю достаточным фаллическим символом, чтобы надавать тумаков кому угодно… как говорил Питон, Двухцветный Змей, потому что они выражаются именно так.
— Мико! — передразниваю ее я, и она на мгновение останавливается. Но только на мгновение. Мико — одна из черно-белых хищниц социального океана, она — косатка, кит-убийца. Хотя в стае черно-белых она не самая матерая, не самая главная и не самая-самая, но все же и не самая последняя. Их трое — Мико, Кэзуки и Натсуми. Вокруг них, бывают, вьются и другие барышни, но костяк охотничьей стаи, львиного прайда — эти трое. Кто из них какую роль играет и каковы взаимоотношения между членами группы — я не знаю, сам Кента держался от черно-белых хищниц подальше. И правильно делал. Нет ничего хуже, чем привлечь внимание таких вот … коллективов. В любом случае — потому что если невзлюбят — так жизни не дадут, бороться с общественным мнением, сформированным этими хищницами — все равно что ссать против ветра. А если вдруг — взлюбят, так лучше бы невзлюбили. Как там — иногда так повезет, что лучше б пешком пройтись. Это как раз про таких вот.
— Кента! — набрасывается на меня с еще большим энтузиазмом Мико: — это же ты, да? — и она тычет мне в лицо своим телефоном. Телефон у нее «одет» в какой-то желтый пластиковый чехол с кроличьими ушками и кучей брелоков на нем. Из-за этого он выглядит не как высокотехнологичный девайс для коммуникации и обмена информацией через сеть интернет, а как предмет культа в отсталых африканских племенах, не хватает только чьей-нибудь маленькой, засушенной головы на веревочке. Очень модная штуковина в центральной Африке, кстати.
— Я буду все отрицать — говорю я, складывая руки на груди: — какие ваши доказательства?
— Значит ты — тут же делает вывод Мико: — ух ты, здорово! Ты Акихиро из старшей школы Кайдзи поколотил? Ну ты даешь! Кэа-тян, Нами-тян! Идите сюда! — и ко мне приближается вся стая. У любого травоядного при этом зрелище сердце должно отказывать. Если Мико — среднего роста, с крашенными в платиновый блонд волосами, уложенными в идеальное каре, то Натсуми — высокая, спортивного телосложения, насколько я слышал, она играет не то в волейбол, не то в мяч. Волосы у Натсуми — черные, длинные, распущены по плечам. Кэзуки — самая низенькая из всех, у нее холодный взгляд и довольно короткие волосы — на грани приличия. Здесь в школе девочкам с короткими волосами нельзя… как и в штанах, допустим. Половая дифференциация без права на самовыражение, так сказать. Никаких тут тебе «а я себя так чувствую» — если девочка, значит в юбке. С другой стороны, тут же и закопана такая мина под все эти правила приличия, что мама дорогая. Ведь если верна формула «девочка — значит в юбке», то верна и обратная формула «в юбке — значит девочка». Уверен, даже если Дзинтаро, с его широкими плечами и грубыми чертами лица, если напялить на него юбку — вызовет лишь сочувственные «какая страшная девочка!», вместо «смотри-ка, какой дурак в девчонку переоделся». Вот такие вот стереотипы.
— Что такое, Мико-чан? — спрашивает Натсуми: — зачем ты надоедаешь нашему однокласснику? Как его там зовут?
— Ну ты чего, это же Кента! — говорит Мико: — тот самый, у которого трусы на тренировке видно было! С дыркой и белые! — память Кенты услужливо подсвечивает мне этот эпизод из его богатой коллекции «вещей, за которые все еще стыдно». По молчаливому кодексу школы — нижнее белье у парней всегда темное, а у девочек — белое. И даже моя мама об этом знает. Потому она аккуратно кладет одежду для школы на стиральную машинку… но однажды я об этом забыл. А дома-то можно ходить в чем попало, верно? Вот и приперся Кента в школу, а на нем труселя — белые. Да еще и с дыркой. Вроде бы все нормально, потому что, хоть дело и в средней школе было, но раздевалки у парней и девочек были отдельные. Но как назло, умудрился Кента еще и штаны порвать где-то и даже не понял сперва. Да и никто сильно не заметил. Если бы не Мико. Мико-тян сделала очень загадочное лицо и объявила во всеуслышание что «знает один секрет». Ну, конечно, все тут же захотели узнать ее секрет. И тут Мико-тян говорит, что хоть это и секрет, но она готова всем рассказать… всем, кроме одного мальчика. У которого трусы белые и с дыркой на жопе.
В этом месте память Кенты давала сбой. Смеялись ли над ним, показывали ли на него пальцами, давали шутливые прозвища — он не знал. После этих слов его мир словно обрушился, и он ничего уже не помнил. Как прошел урок физкультуры, как он добрался домой, что он сказал своей маме и почему потом неделю не ходил в школу. Кента знал одно — после этого случая все его трусы всегда были черного цвета. Наверное, после того случая Кента и стал нелюдимым. Казалось бы мелочь, а поди ж ты. Становится ясно, почему Кента старался держаться подальше от Мико и ее подружек. Что же, пора реагировать, нельзя
