имении. Миллионы какие-то сумасшедшие сулите… Вы, лорд Лотфус, вообще представляете каков себе общий годовой бюджет Великобритании? Пятьдесят два миллиона фунтов. Всего! У нас уже в прошлом году было существенно больше. Да и вообще…
— Так сто миллионов, это вы всерьез? — скривил губы посол. — Это не шутка? Не попытка начать торг с предельной суммы? Вы всерьез полагали, что ваши миллионы солдат могут стоить два годовых бюджета Британской Империи?
— А я русских людей не продаю, — вскричал я, понадеявшись, что уже вот-вот наступит момент, когда можно будет взять этого напыщенного индюка за шиворот и, смеясь от восторга, спустить с лестницы. — Да я вам, господин посол, больше того скажу: для меня, как для премьер-министра Империи, и вовсе нет ни какого резона обсуждать с вами эту чужую войну!
— Это официальная позиция правительства России? — надменно оттопырил губу британец. — Вы принципиально не намерены сотрудничать с Британской Империей в деле установления прочного мира в Европе?
— Помилуй Бог, — взмахнул я руками, и улыбнулся почти ласково. — Какое там?! Разве мы ныне в Малом Эрмитаже? Разве не сидим за чаем в моем особняке? Какие тут, на набережной Фонтанки, могут быть официальные позиции?
— Но позвольте! В противном случае, вы, Герман Густавович, могли бы и не упоминать вашу должность…
— А вы, сэр Август, могли бы и не указывать вице-канцлеру Российской Империи, что должно ему говорить или как поступать.
— Хорошо-хорошо, — англичанин показал пухлые морщинистые ладошки. — Этот спор не имеет смысла. Да и весь наш разговор… Хорошо, ваше высокопревосходительство! Вы решительно не намерены способствовать вступлению России в войну. Но ведь существуют и иные способы сотрудничества двух заинтересованных в одном и том же держав. Особенно, когда они готовы пойти друг другу на определенные уступки. Экономика в наше просвещенное время не менее острый меч, не так ли?
— Это вы так изощренно на блокаду Германии намекаете?
— Именно, дорогой Герман Густавович. Именно на нее. В начале века, во время войны с корсиканским чудовищем, прекращение всяческой торговли с Францией значило не меньше сотни пушек в сражении. И мы все еще отлично помним, что сталось с самозваным императором…
— О, да, — хмыкнул я. — Мы тоже отлично все помним. В особенности то, как наши братья по оружию, те с кем мы плечом к плечу сражались с Бонапартом, сорок лет спустя, высаживали десанты на наших берегах.
— Такое случается, — пожал плечами посол. — Что с того? Вчерашние враги становятся союзниками, а братья по оружию поднимают ружья друг на друга. Так всегда было и, как бы ни прискорбно это звучало — будет.
— «У Англии нет ни постоянных союзников, ни постоянных врагов. У Англии есть только постоянные интересы». Так кажется?
— Что поделать. Лорд Палмерстон был известным оратором…
— Еще он однажды посетовал, что ему особенно тяжело жить, когда Россия ни с кем не воюет…
— Так именно ко всеобщему миру я вас и призываю.
— О! Принуждение к миру на кончиках миллиона штыков?! Где-то я такое уже слышал.
— Мы, кажется, обсуждали континентальную блокаду Германской Империи, а не вступление России в войну.
— Да? Интересно. А зачем, собственно, это нам?
— Например, затем, чтобы ваши пожелания воспринимались в Стамбуле, скажем — более благожелательно. Нам не составит труда поспособствовать этому. Что откроет для ваших кораблей свободный проход к южным портам Франции. Снабжение участвующих в войне держав, несомненно, принесет казне России дополнительные средства.
— Да что вы говорите! Непременно принесет? И вы, Британия, действительно сможете это сделать для нас? — он глупец или считает идиотом меня? Какая, к Дьяволу, торговля, когда мы стоим на пороге войны с Турцией!? — Быть может, обменяем блокаду на Европейскую часть Блестящей Порты? Вы же не можете не знать, к чему все идет на наших южных границах?
— Не знал, что в ваших планах завоевание континентальной части Турции.
— А почему бы и нет, сэр Август? Почему нет? Тем более что Стамбулу совершеннейше нечего противопоставить нашему миллиону штыков. Не с их дышащей на ладан экономикой. Если бы не ваши… да еще — французские, кредиты, империя Османов уже давно превратилась бы в территорию сцепившихся в бестолковой сваре провинций.
Уж что-что, а за финансовым положением основных игроков за мировым карточным столом я следил очень внимательно. Тем более что в эти наивные времена никто никакого секрета из этого и не делал. Долги в четыре миллиарда франков? Ах, какие, право, пустяки. Поднимем налоги. Смерды стерпят. Нет возможности обслуживать кредиты? Позволим этим глупым гяурам устроить военно-морскую базу на Кипре. За этакую-то услугу они еще лет десять о долгах вспоминать не будут.
Это не шутка. Все именно так и обстояло. Русский посланник при дворе турецкого султана, граф Игнатьев, докладывал, что, дескать, и великий визирь, и прочие министры дивана, откровенно гордятся столь значительными задолженностями своей державы. Мол, для великого государства и кредиты должны быть великими!
Ежели же пытаться описывать методу сбора налогов, бытующую в Империи Османов, так цензурных слов и не сыщется. Полнейшая, беспросветнейшая глупость и бред, на уровне полюдья времен первых русских князей. И это в так называемом — просвещенном — девятнадцатом веке. Мы тут с Толей Куломзиным головы два года подряд ломали, прежде чем измыслили боле или менее удобоваримую схему налогообложения. Чтоб и торговлю с промышленностью излишними поборами не придавить, и казну не опустошить. А эти турки — иначе и не скажешь — попросту продали иудеям право сбора средств с населения. Этакий фьючерсный метод государственного рэкета.
Нужно признать: пока в Северной Америке бушевала гражданская война, дела у османов шли относительно не плохо. Хлопок изрядно поднялся в цене, и мировой промышленности требовался в огромных количествах. Но ведь даже последнему бродяге понятно — внутренние конфликты никогда не длятся особенно долго. И уж точно никогда — вечно. А американский хлопок и дешевле и качеством выше. Так что, как только развеялось последнее облако порохового дыма, через океан потянулись караваны, немедленно утопившие все надежды диванных аналитиков на какую-либо экономическую стабильность.
И, что самое печальное, не существовало бы у Турции общих границ с Россией, никто бы Стамбул прикармливать кредитами бы не стал. Как, собственно, никому нет еще дела до нищих пустынь на арабском полуострове, или, скажем, до какой-нибудь Бангладеш. А так — совсем другое дело! Европейским политикам кажется выгодным изо всех сил стараться сохранить на южных границах России зубастого исторического врага.
Вот вам, кстати, и основная причина, по которой мое предложение — обменять континентальную блокаду Германии на Балканы с Грецией — иначе как не слишком умной шуткой и
