Встав и покружив по Кабинету, нестарый еще Рюрикович довольно прищелкнул пальцами, хваля самого себя за столь хорошую идею. Задумался, машинально оглаживая бороду:
– Интересно, а что на сей счет говорят звезды?
Похмыкав в сомнениях, он все же вытянул с книжной полки толстенный том «Зиджи джадиди Гурагани»[228] Улугбека[229] – каталог звездного неба, переведенный с фарси на русский язык толмачами Посольского приказа и затем размноженный на Печатном дворе аж до полусотни штук. Добавил сверху «Эфемериды»[230] Региомонтана[231], едва не уронив их себе на ногу. Бухнул все это на стол и, вооружившись парой чертилок и стопкой листов бумаги, предвкушающе потер ладони:
– Полюбопытствуем…
Мало кто знал, но иногда могучего Борея, грозного и всевластного владыку белых пустошей Арктиды, неутомимого и необоримого погонщика туч… и прочая, и прочая, и прочая! Так вот, временами его одолевала скука. Не так чтобы очень часто, все же дел у северного ветра более чем хватало, но иногда он все же позволял себе ненадолго отвлечься и навестить какой-нибудь людской город ради немудреных забав и развлечений. Если был день, то он от души потешался, щипая прохожих за нос и щеки или бросаясь горстями колючего снега. Если же была ночь, то он выл басовитым голосом в дымоходы и печные трубы, наслаждаясь страхом людишек. Еще ему нравилось тоненько посвистывать сквозь щели и неплотно прикрытые двери, притворяясь слабым и безобидным ветерком, вот только мало кто из двуногих муравьев попадался на эту хитрую уловку. Увы!..
– Доброе утречко, пан Николай.
По причине студеной зимы вообще и раннего времени в частности прохожих на узких улочках Вильно было откровенно мало, и посему Борей поневоле заинтересовался суетой во дворе Большого дворца. Легонько подул, нагоняя стужи, затем дохнул посильнее и удивленно замер: дворня от его дыхания лишь ежилась да куталась в шубы поплотнее, но прекращать свои занятия даже и не думала! Наглость, конечно, но наглость, возбудившая его любопытство…
– Доброе ли, пан Григорий?
Двое вельмож, коих весьма срочно (и без малейшего объяснения причин) призвал к себе государь Димитрий Иоаннович, одновременно покосились на сопровождающих их постельничих сторожей, чьи каменно-невозмутимые лица навевали на магнатов самые разные предположения. Впрочем, не особенно тревожные: к примеру, канцлер Радзивилл уж точно не ждал для себя ничего дурного и имел для этой своей уверенности сразу две причины. Молодые, красивые, во всем послушные родительской воле… Пожалуй, только самый ленивый шляхтич еще не успел почесать язык насчет того, кто именно из дочек Николая Рыжего примерит на себя венец великой княгини. Младшенькая Анна-Магдалена или старшая и более спокойная София-Агнешка?.. Одни только юные паненки (и их почтенные матери) были едины в своей ненависти к более удачливым соперницам, улыбаясь им в глаза и шипя за спиной всякие гадости…
– Стой.
Великий гетман литовский Григорий Ходкевич тоже не изводил себя пустыми догадками, но совсем по другой причине: он просто не видел за собой или своими родичами никакой вины. А раз так, то чего ему бояться?
– Забрать!
Перед самыми великокняжескими покоями магнатов остановил Михаил Салтыков, и вот тут-то самообладание и дало первую трещину, потому что с их поясов бесцеремонно сдернули короткие клинки и быстро огладили-обыскали на предмет укрытой в одеяниях стали. Но не успели они возмутиться столь наглым попранием их чести и достоинства, как вельмож просто-напросто впихнули в Кабинет, где их и встретил весьма неласковый взгляд восемнадцатилетнего монарха:
– Рад вас видеть.
Позабыв о всех своих обидах, ранние посетители уставились на ладони и запястья своего государя, ошеломленно разглядывая испятнавшие некогда чистую кожу уродливые красные пятна. Затем их внимание перекочевало на черные шелковые перчатки, почему-то частично разорванные (словно их быстро сдирали, не жалея сил) и лежащие смятой кучкой на малом блюде посередине стола. Через некоторое время взгляды, в которых уже начала светиться страшная догадка, вновь перешли на руки, пораженные странными ожогами.
– Господин мой, готово!!!
Буквально ворвавшаяся в Кабинет верховая челядинка Леонила вихрем подлетела к своему повелителю, упала перед ним на колени и принялась спешно и вместе с тем очень бережно покрывать уродливые пятна жирной мазью ярко-оранжевого цвета. Тем временем в дверь втолкнули новых посетителей…
– Как смеешь ты!..
– А ну прочь руки, х-хлоп!!!
В виде очень недовольного епископа виленского Протасевича и пышущего праведным гневом великокняжеского секретаря пана Константина Острожского.
– Государь, разве заслужили мы!.. Э?..
Пока новоприбывшие молча таращились на происходящее, проникаясь моментом, заплаканная служанка закончила наносить мазь. На мгновение прижалась к коленям великого князя, затем поставила плошку со снадобьем на край стола и беззвучно исчезла.
– Вижу, что пояснять ничего не нужно.
Пошевелив распухающими прямо на глазах красно-оранжевыми ладонями и аккуратно положив их на подлокотники Малого трона, его хозяин поглядел на кучку смятого шелка на блюде.
– Тот, кто пронес пропитанные отравой перчатки во дворец и подменил ими обычные, уже известен – это стражник третьего десятка пятой сотни постельничей стражи.
Родовитые вельможи и католический иерарх разом помрачнели: предателем оказался не русский дворянин, а литовский шляхтич. С-скотина этакая, лучше бы сдох сразу после рождения, чем бросать тень на все благородное сословие Литвы разом!!!
– Однако сей червь слишком ничтожен, чтобы решиться на подобное. Да и сам способ злоумышления… Изготовить столь редкий яд под силу лишь очень знающему и опытному алхимику, а таковых во все времена было мало.
Прорвавшийся гнев заставил Димитрия Иоанновича сжать ладони в кулаки, и это простое действо явно доставило ему немалую боль. Придворные и каноник сей минутной слабости, разумеется, дружно не заметили и в награду за это первыми услышали крайне важную новость. Даже две! Первая была в том, что с этого мгновения государевой волей образуется Сыскная комиссия по дознанию о злоумышлении против Трона и веры. Вторая была попроще – всего лишь о том, что все присутствующие как раз и входят в эту самую комиссию.
– Повелеваю! Сыск вести поелику возможно тайно, но со всей дотошностью и усердием. О покушении никому не говорить, дабы не будоражить умы и не сеять рознь в шляхте.
Окинув всех тяжелым взглядом, властитель искривил губы в недоброй усмешке:
– Я же, по возвращении в Вильно, оценю ваши старания… и верность.
Еще раз сжав ладони, великий князь непроизвольно дернулся от боли. Побледнел, длинно выдохнул и негромко рыкнул:
– Ступайте!
Быстро и вместе с тем почтительно покидая покои правителя, государственные мужи земли Литовской не могли не обратить внимания на попавшегося им навстречу постельничего Дубцова – вернее сказать, бывшего постельничего, судя по отсутствию оружного пояса, наливающемуся на его скуле шикарному синяку и общей помятости фигуры.
– А-а-а, злыдень! Пес неверный!..
Под внимательными взглядами трех вельмож и одного епископа свеженазначенный глава дворцовой стражи Михаил Салтыков самолично пихнул оплошавшего главного охранителя в приоткрывшуюся дверь. К сожалению, рукой, хотя хотелось (очень!) ногой и со всего размаха. Сопровождение опального боярина в виде двух десятников первой сотни, опасливо покосившись на новое начальство, молча проследовало в Кабинет. Толстая створка мягко закрылась…
– Что скажешь, Петр Лукич?
Не рискуя делать резких движений (кому как не ему знать, сколь печально они могут закончиться в его нынешнем положении), постельничий Дубцов медленно опустился на одно колено:
– Виновен, государь. В небрежении к долгу, в лености и глупости, в дурной службе, позволившей гнусным изменщикам утворить свое подлое дело.
Одобрительно хмыкнув, Великий князь Литовский жестом поднял боярина на ноги. Помолчал, о чем-то раздумывая, так долго, что северный ветер, внимательно подслушивающий за окнами покоев, даже начал подвывать от нетерпения.
– Отправляйся в свое московское имение. Сиди в нем тихо, ибо гневен я на тебя и ныне ты в опале.
Достав откуда-то из-под стола небольшую плоскую шкатулку, облицованную янтарем, правитель небрежно ее приоткрыл, давая тем самым увидеть все тот же янтарь внутренней облицовки и рубиновый браслет, камни которого блеснули кроваво-темным багрянцем. Вроде бы красиво и даже изящно, да только опытные стражи невольно поежились от незримого, но тем не менее вполне явного стылого ветерка смертельной опасности.
