Время до повторного использования достижения «Двуединый»:
229:14:59:47
Семь с половиной минут на двух порченых орков, не прошедших через ритуал преображения… чем бы он ни был. Значит, моя цель перед уходом в пещеру: минута на убийство одной нежити. Не пользуясь магией.
Это хорошо, что за два часа я не воспользовался магической стрелой, но убито всего шесть порождений. Это несопоставимо с вчерашним количеством. Следовало напрячься, но торопиться нельзя: у меня нет права на ошибку. К тому же, завтра я собирался целый день посвятить улучшению лагеря.
К концу третьего часа передо мной предстала небольшая дилемма. На одной чаше весов были мои дрожащие от холода руки и сбитое дыхание от недавно боя, а на другой — четыре нежити в ста метрах от меня, притом одна с модификацией. Ростом и комплекцией как обычные, но с хлыстом вместо левой руки, его конец тащился в десяти метрах позади.
Пожалуй, самоотверженность при исполнении поставленной задачи — это правильно и всячески похвально. Но расстрелять магией опасную хреновину с безопасного расстояния — правильней в два раза.
Через десять минут всё закончилось, и я сразу же засобирался к убежищу. Небо затягивалось набухшими серыми тучами, ветер гнал влажный воздух. Погода портилась, и я рисковал дойти до убежища промокшим насквозь.
На ходу обедая содержимым розовой коробочки, я подводил итоги сегодняшнего дня. Лог.
Уровень: 10
Опыт: 2168/11000
Мана: 34/480 + [1875/2500]
Практически пятнадцать тысяч опыта, два уровня, десять очков в Магии и сто пунктов маны. А ещё два очка навыков. Хороший результат, если не учитывать посвящённые тренировке первые два часа. Это внушало оптимизм, так что на оставшиеся семь дней план следующий. Первый час тренируюсь с одиночной нежитью, отрабатываю новые удары и движения; на втором часу закрепить навыки; на третьем иду вразнос. Но каждый день нужно убивать всё больше и больше нежити, и получать всё больше и больше опыта. Лишь в таком скоростном темпе получится добраться до юрт прежде, чем ударят холода.
В лагере я первым делом поужинал и закинул две оболочки в очаг. Бледно-оранжевые языки пламени понимались столбом, а рядом с очагом стало тяжело находиться. Жар старательно высушивал осенний воздух, наполняя его теплом. Но ночью всё так же было холодно и подлый ветер выкрадывал из жилища необходимое тепло.
Утром я проснулся с горячим лбом. Морщины на нём, казалось, полностью разгладились, как и на скулах, руках, и вообще на всём теле. Мысли путались, руки вело в сторону, тело пошатывало. Жар мутил рассудок. Есть не хотелось, как и пить. С огромным трудом я заставил себя позавтракать. Чуть полегчало.
Пока вода закипала, я медленно осознавал всю подлость сложившейся ситуации. Я в лесу, где всенепременнейше найдутся полезные травы, ягоды или кустарники. Коренья или листочки уж точно можно сварить в воде, выпить и жар пройдёт — но я не знаю, какие именно. Я лишь помню вкус черемши, которая медвежий лук; как выглядит шиповник и рябина; и что еловую хвою можно использовать как добавку в чай.
Закинув в кипящую воду немного хвои, через пять минут я давился горьким и смолянистым взваром, его вкус раздирал горло и желудок отзывался недовольным урчанием. Но горячая вода сделала своё дело: жар отступил. Я направился в лес на поиски материалов, заодно привязал к поясу кожаный мешок в надежде отыскать знакомую ягоду.
Вскоре судьба сжалилась надо мной: нашлись кусты шиповника. Терпкими сладкими ягодами мешок был забит доверху. А ещё получилось натаскать достаточно широких еловых веток, чтобы улучшить убежище.
Вечер я встретил крайне уставшим, с горящим лбом и мутным взглядом. Зато не боялся, что ночью околею: очаг полукругом окружила стена из лапника практически метровой высоты. Пришлось потратить половину нервных палок, чтобы как следует всё закрепить — но результат того стоил. К тому же, крыша и стены шалаша утеплились дополнительным слоем лапника.
В очаге мерно потрескивали сухие ветки, воздух в шалаше наполнялся приятным жаром. Глядя на играющие языки пламени, я с удовольствием пил горячий чай из шиповника и еловых колючек, заодно прикусывал сладким содержимым ореха. Несмотря на жар и мутный взгляд, день казался более чем успешным. Хотелось надеяться, что завтра всё наладится — но были некоторые сомнения.
— И когда я научился определять будущее? — утром после пробуждения даже с закрытыми глазами было понятно, что поход к орочьему лагерю отменяется.
Воздух полнился влагой и шумом капель. Шёл самый противный дождь, который только можно пожелать. Очень мелкий, словно каждую каплю разбили на сотни частей, всё затянуло серой водянистой дымкой: стоило высунуть руку на открытый воздух, и кожа моментально покрывалась толстым слоем влаги.
При такой погоде только дома сидеть, и я был несказанно рад, что вчера соорудил небольшой навес над очагом, иначе резиновые оболочки давно бы плавали в огромной луже воды. Они бы не потухли, но и тепла не дали. И вообще, они довольно странные. Толщиной в несколько миллиметров, в одной такой оболочке не больше сорока грамм веса, но горит практически сутки. Её не потушить, даже утопив в воде — всё равно загорится сразу, оказавшись на воздухе. Из неё бы получился прекрасный факел: скатать в плотный шарик и насадить на палку. Вот только оболочка настолько резиновая, что тут же разгибается обратно. А от попытки нагреть над костром она сразу загорается.
Стоило попытаться встать, как отменился не только поход к оркам, но вообще все планы. Лоб горел, а каждый сустав будто выкручивало. В таком состоянии можно было лишь лежать в спальнике и распутывать леску. Раз десять я грозился выкинуть скомканным моток в огонь; семь раз назвал себя из прошлого придурком; три раза обозвал мудаком; два раза пожелал сгинуть в скверне; и ровно тридцать четыре раза обложил матом моросящий дождь. И это только за первые полчаса работы.
К обеду получилось распутать всего семь лесок, намотав их на широкую медвежью кость. Обычно она служила молотком, но и как бобина он тоже сгодится. Дальше разматывать леску необходимости не было: дождь закончился. Получилось выползти из спальника, размяться и немного пройтись на пружинящих от каждого шага ногах.
Уже через десять минут я сидел перед очагом и раскладывал внутри шалаша промокшую обувь. И хоть она сделана из лисьих шкур — это никак не спасало оттого, что я по колено провалился в яму. Зато весь вечер провёл в горизонтальном положении, медленно смакуя содержимое ореха и всё время ловя мысль, что после такого количества сладкого у меня что-то явно слипнется. Хотя, за последнее время я много съел этих орехов, но даже не поправился. Наоборот, похудел. Если раньше под кожей ощущался небольшой слой жира, то теперь грубая морщинистая кожа практически вплотную прилегала к мышцам.
Понять бы, как я выгляжу со стороны. Сейчас же ясно одно: я морщинистая губка, у которой на голове лишь двухмиллиметровая щетина волос и три ряда роговых отростков. Морщины покрывают всё тело, включая кожу головы и спины, и лишь на ступнях и ладонях их нет. К тому же, мои морщины намного меньше маминых. Её были глубиной миллиметров пять, а вот у меня лишь три миллиметра. Но с мамой я схож в одном. Глаза. Что в форме ящеролюда, что в истинной форме — наши глаза остались с нами, и это чертовски хорошая новость.
За предстоящий год на большой земле многое что может произойти. Даже такое, что мама с сестрой отправятся на мои поиски в облике ящеролюдов. Вполне возможно, они подождут год на острове, а потом воплотятся и будут путешествовать по материку, ища меня повсюду. И тогда мы обязательно узнаем друг друга по глазам. Интересно, а у сестрёнки такое же достижение, как у меня? Скорее всего, но без ускорения. Она говорила, что у неё всего два достижения, одно из которых что-то вроде «Оценки», ну а другое уж точно «Двуединый». Вот только у мамы с сестрёнкой между периодами воплощения пять лет, в отличие от меня.
