Наконец ее смена закончилась. Она сделала последнюю запись в журнале. Встала, со злостью обвела взглядом ненавистные стены и, стиснув зубы, торопливо пошла к двери.
Но у выхода ее ждал отец, держащий в руках ящик с дагерротипами.
— Дорогая! Для тебя есть срочная работа!
Артемисия недоверчиво посмотрела на него:
— Работа? Сейчас?
— Это очень важно, — просительно добавил Метон. — Господин Алексиус очень просил…
— Можно, я хотя бы немного отдохну? Сегодня ведь праздник!
— Конечно, дорогая! — неловко кивнул отец и зашёл в опустевший зал, тонущий в вечернем сумраке.
Дагерротипы жалобно звякнули, когда Метон опустил ящик на рабочий стол Артемисии.
Подслеповато щурясь, отец развернул пояснительную записку и прочел:
— Нужна третья и четвертая главы. Про какие-то… Ам.. Амниты…
— Аммониты.
Метон пожал плечами:
— Может быть, и аммониты… Тут так написано, не разберешь.
— Я разберусь.
— Умница моя! — отец поцеловал Артемисию в лоб.
— И когда нужен перевод?
— Ну, ты же знаешь, — неловко улыбнулся отец, — как всегда, еще вчера.
Артемисия открыла крышку и провела пальцем по длинной шеренге позвякивающих дагерротипов. Устало потерла виски, вытащила первую пластину и навела ее на равномерно горящий светильник. Прищурилась, разглядывая буквы, и тяжело вздохнула.
— Скажи, чтобы мне принесли сюда ужин.
— Да-да! Конечно, дорогая! — отец торопливо обнял ее. — Ты моя малышка, вся в маму!
Девушка покосилась на отца:
— А что мама? Скоро вернется?
— Ну ты же сама знаешь. Пока сама все лично не обустроит и не проверит, она не успокоится! Больницу в Херсоне открыли лишь месяц назад. Там еще дел невпроворот.
Артемисия ничего не ответила. Она отыскала пластину, содержащую оглавление учебника, закрепила ее на подставке и начала записывать номера необходимых страниц.
Отец неловко потрепал ее по волосам и торопливо пошел к двери.
— Сейчас тебе принесут ужин! — крикнул он дочери и захлопнул за собой дверь.
Артемисия осталась одна. Опять одна. Она обвела ненавидящим взглядом темный зал, стиснула зубы, зажмурилась и судорожно всхлипнула. Нет, так больше не может продолжаться! Нужно вырваться отсюда! Освободиться любой ценой!
Глава 5
1
По городу плыл аромат благовоний, смешанный с запахом жареного лука, горелого мяса и паленой шерсти. Дружный рев труб заглушал несущийся с агоры людской гомон. Смех, песни, звон кифар. Всё вокруг смешалось в праздничной суматохе. Вот мимо протащили упирающегося и вопящего козла, следом прошла старуха, у которой на шее висела связка растерянно кудахтающих кур.
Но ни веселые песни, ни лукавые кроткие взгляды спешащих мимо девушек, ни почтенные приветствия степенных мужей не могли вывести Телемаха из оцепенения. Он неподвижно сидел, сжимая в руке килик с выдохшимся грошевым вином, и глядел сквозь эту людскую суету на виднеющиеся на горизонте острова.
А Халкидон жил своей праздничной жизнью, не замечая еще одну поломанную судьбу и разбитые надежды.
Из дверей харчевни вышел Теллид и поставил перед Телемахом деревянную плошку, до краев заполненную дымящейся кашей.
— Поешь.
— Не хочу.
Теллид сел рядом с Телемахом и налил себе вина:
— Да ладно, хватит! Ты же сам ненавидел этих университетских червей! О чем тут жалеть?
— О том, что меня обвинили в бесчестье!
— Ой, да ладно! Ни в чем тебя не обвинили. Отстранили, и всего делов.
— Всего делов?! Теперь каждый будет знать о том, что меня вышвырнули за неподобающее поведение! Как я буду смотреть людям в глаза?! Что скажет мать?..
Теллид испытующе посмотрел на приятеля:
— А ты помнишь наш недавний разговор?
Телемах скривился, словно от зубной боли:
— Помню…
— Если мы примем предложение, нам больше никогда не придется ни перед кем оправдываться! Ты понимаешь?
— Хочешь, чтобы меня обвиняли в бесчестье обоснованно? Чтобы я предал Элладу?
— Да при чем тут Эллада? С нами поступили подло, и ты сам знаешь об этом. Нужно просто восстановить справедливость.
— То, что предложил ты, не имеет никакого отношения к справедливости!
— Ну и что! Зато имеет отношение к деньгам, — усмехнулся Теллид, — и к мести…
— И когда?..
— Ты же сам понимаешь, что сегодняшняя ночь — самое подходящее время. Праздник. Все расслаблены, навеселе…
— Но…
— Никаких но! Послушай! Нам и делать ничего не придется! Просто указать правильное время и место. И всё!
— А если встретим кого-то из наших?
— Наши — это спартанцы, это мы с тобой! А они на островах — они не наши. Они чужаки! Именно они сделали Спарту слабой и беззубой, отдали Элладу во власть охлоса, лавочников и купцов!
На скулах Телемаха заиграли желваки:
— Я давал клятву перед богами и людьми!
— Ты клялся защищать честь своей Родины и своего рода! Именно это я и предлагаю. Защитить честь!
Повисла тишина. Опершись подбородком на сцепленные пальцы, Телемах замер, глядя на морскую гладь.
Наконец он принял решение:
— Нет. Я не пойду на это.
Теллид разочарованно вздохнул и досадливо тряхнул головой:
— Это твое последнее слово?
— Да!
Теллид прикрыл глаза и забарабанил пальцами по строганым доскам грязной столешницы:
— Но мне нужна твоя помощь…
Телемах ничего не ответил.
— Понимаешь… — продолжил Теллид. — Я… я им не доверяю. Без тебя мне не справиться.
— Я не буду в этом участвовать, — повторил Телемах.
— Но ты же не донесешь на меня? — в голосе Теллида мелькнуло беспокойство.
— Конечно, нет.
— Значит, ты уже участвуешь!
Телемах шумно выдохнул и сжал кулаки.
— Извини, извини! — Теллид обезоруживающе поднял руки. — Давай так. Ты ни в чем не будешь участвовать. Просто подстрахуешь меня. Договорились?
Телемах молчал.
— Ради нашей дружбы! Пожалуйста!
Телемах с досадой хлопнул ладонью по столу, так что опустевший килик подпрыгнул и, тихо звякнув, покатился по столу.
2
Устало потерев виски, Артемисия со стоном откинулась на спинку клисмоса, с ненавистью глядя на исписанные листы. За вечер удалось перевести всего лишь десять страниц. Ужасно! Как она ненавидела эту дурацкую химию вместе с математикой, физикой и прочей ботаникой! О боги! Как она устала! Когда же все это закончится?
Она прошлась по пустому залу, прислушиваясь к непривычной тишине. Почти все уехали в Византий на праздник Посейдона и Афины. А она, как бесправная рабыня, должна пытаться перевести с запретного языка такие вещи, о которых никто в мире не имеет ни малейшего представления! Разве это по силам обычному человеку? Разве справедливо, что ее жизнь, ее молодость проходит именно так?
Артемисия с завистью вспомнила подругу. Киниска свободна, смела и независима. Как бы она хотела стать хоть немного похожей на нее! Гулять по улицам Византия! Встречать новых людей, знакомиться с красивыми юношами! Танцевать на балах…
Артемисия невольно сжала кулаки. Несправедливо! Как же это нечестно и несправедливо! Ее глаза застилали слезы. Она торопливо вытерла их тыльной стороной ладони и шмыгнула носом.
И вдруг Артемисия вспомнила пожар в гелиографической лаборатории, случившийся несколько месяцев назад. Тогда она ощутила ужас, но одновременно и какое-то пугающее ликование. Где-то в глубине души она вдруг обнаружила надежду, что всё закончится и она наконец получит свободу.
Свобода… Что же это все-таки такое? Как бы ей хотелось стать птичкой. Стремительной ласточкой или могучим альбатросом. Раскинуть крылья и отправиться в полет над безбрежными волнами, убегающими за манящий горизонт. Беспредельный и недостижимый. Наверное, это и есть настоящая свобода…
Артемисия выдвинула ящик стола и вытащила потрепанную рукопись, испещренную необычными буквами. Читать на этом языке было нелегко. Еще один запретный язык… В отличие от других она знала, что запретный язык не один. Скрижаль знала десятки, сотни языков. И осознание неимоверных объемов хранящихся в скрижали знаний повергал Артемисию в ужас. Она уже понимала, что целой человеческой жизни не хватит, чтобы узнать даже одну сотую того, что могучие боги вложили в этот таинственный артефакт. А это значило, что в ее жизни нет места надежде и свободе. Всю жизнь она проведет в этой пыльной тюрьме.
