Я поменял прошлое. Наша группа сработала лакмусовой бумажкой в назревающем конфликте правоохранительной структуры и общества. Советские граждане привыкли чувствовать себя защищенными от преступных посягательств. И высокие чины решили, что им выгоднее нас продвигать и декларировать наши успехи, показывая совершенность правоохранительной системы СССР, нежели замалчивать и искажать статистику. Тем более, что шило в мешке прятать становилось все сложнее и сложнее.
Теперь цель моего попадания сюда стала прорисовываться куда яснее. Я не изменил мир, никогда не стремился к этому. Но я делал его безопаснее, делал его лучше.
Возможно, в этом и есть моя миссия — всё это только мои догадки. Но поначалу своим предназначением я считал изменение судьбы моего убийцы Олега. А теперь я стоял и чувствовал, что ничего не понимаю. Так смог ли я ее изменить? Если парень опять просится работать в милиции… Вот какого черта теперь с ним делать?
Я посмотрел в его скуластое лицо, на позу, с которой он прислонился к стене и цеплял пальцем за вбитые в стену крючки для курток — мол, разговор вовсе не окончен. Он упертый, если даже откажу, найдет способ добиться своего. Еще и институт может бросить. Уж лучше покажу ему все «прелести» милицейской службы, а там видно будет…
— Ладно, — кивнул я, отмерев. — Будут тебе корочки. Только в кадры надо будет сходить, анкету подробную заполнить. Потом запросы на тебя направят, по информационному центру пробьют. Не быстрая это петрушка, сам понимаешь.
— Так ты пошевели их, — глаза Олега горели. — Я знаю, ты можешь. Пусть корки прямо сейчас выпишут, а проверки потом дойдут. Так можно?
— Если осторожно, — хмыкнул я.
— Вот и договорились, чаем напоишь? А то с утра не успел позавтракать. Сразу к тебе пошел.
— Из-за корочек внештатника? Тебе так приспичило? Ты и без них можешь с нами карманным понятым болтаться. Тут они роли не играют.
— Дело совсем не в них, понимаешь, мне кажется, что я что-то упустил. Не туда пошел.
Он поводил рукой в воздухе, худые пальцы чуть дрогнули, и от этого меня передернуло.
— В смысле, не туда⁈ — я грозно зыркнул на него. — Ничего не знаю, маленько с нами потрешься и поедешь в Москву на врача учиться.
— Ну, дядя Андрей, тебе не кажется, что это мне решать?
— Опять дядькаешь?
— Тогда выключи «батю», сам же говорил, что мы друзья.
Я аккуратно выдохнул.
— Друзья, — я кивнул. — Только, Олежка, трупы смотреть — это не журналы читать. Там и пахнет, и кровь рекой бывает. Или вовсе все сгнило и опарыши.
— Пф-ф, — скривил губы Олег. — Ты разве забыл, что я будущий хирург? Это почти как мент, только милиционер стреляет, а хирург режет. И у каждого из них есть свое маленькое кладбище…
— Не мели ерунды!
— Да? А сколько человек ты убил?
— Какая разница? И вообще, это были не совсем люди…
— С правовой и биологической точки зрения — самые настоящие люди. Просто их позиция не вписывалась в рамки общегосударственной.
В комнате, а вернее, в прихожей целую секунду звенела тишина.
— А ты не охренел? Будешь еще убийц защищать? Всех, кого я отправил на тот свет — заслужили индивидуальный котел в аду.
В ушах у меня стучала кровь, и, наверное, мой собеседник что-то такое заметил.
— Да не защищаю я… — примирительно проговорил парень. — Просто хочу доказать, что я справлюсь. Не пойму, почему ты считаешь меня слабаком?
— Не считаю, просто то, что ты увидишь, тебе может не понравиться.
— Посмотрим, — хмыкнул Олег. — Не понравится, снова на журнальчики перейду. Или детективы читать буду. Вайнеров и Агату Кристи. Ну так что? Справишь мне корки?
— Я же сказал, что сделаю, — буркнул я.
— Заметано, — просиял Олег. — Вот номер телефона моих родителей. Обещай, что позвонишь, если у вас будет выезд.
— Есть у меня твой номер. Да и не будет у нас никакого выезда, — отмахнулся я. — Сплюнь! Накаркаешь!
— Ну, а вдруг, — канючил Олег. — Обещай позвонить и с собой взять.
— Лан, фиг с тобой, обещаю…
— Слово офицера?
— Чего?
— Даешь слово офицера? Ты же офицер.
— Не принято так говорить у нас, это белогвардейское выражение, — вскинул я на него брови, а про себя подумал, что слово «офицеры» в милиции используется с приставкой «товарищи», а без нее войдет в обиход чуть попозже, уже после развала Союза, когда «офицер» все-таки больше будет ассоциироваться с патриотизмом и песней Газманова, а не с белыми «недобитками». — Где ты таких выражений нахватался?
— Не знаю, — пожал плечами Олег… — я думал, ты так выражаешься.
— Пока нет…
— Что значит «пока», а что потом будет? — Олег уставился на меня пытливыми глазами.
Вот бляха! Такое ощущение, что он что-то знает… Или догадывается. Как такое может быть? Я изменил его жизнь, но его оперская сущность никуда не делась, а наоборот, лезет наружу, причем раньше времени… Совсем я запутался в этих играх с судьбой. Ладно… Дальше видно будет. По крайней мере, никакая Зверева его давно уже не бьет. И вырос он в благополучной сытой полной семье.
— Ничего не значит, — отмахнулся я. — Короче, пошли чай пить. Куда прешь в обутках, говнодавы скинь. Во-от, другое дело. Света, солнце, что у нас к чаю?
Из прихожей номера мы вошли в комнату, где Света, сидя на диванчике, точила коготочки.
— Здрасьти, — растянулся в улыбке Олег. — Я это… Вот, на побывку приехал.
— Да слышала я ваш разговор, — Света вскинула изящную бровь. — Эклеры будешь?
— Конечно!
— Руки помой, — проворчал я.
— Ай-й-й, — наморщил лоб Олег. — С тобой, как с папкой.
— Ты же хирург, а не тракторист, так и держи свой инструмент в чистоте, — хмыкнул я.
В дверь постучали.
— Кого там еще принесло? — продолжал я ворчать. — Не воскресенье, а день приемов какой-то. Открыто! Входите!
Дверь зловеще скрипнула, и на пороге выросла широкая фигура шефа в атласном халате. Лицо небритое, выходной же.
Его появление могло означать только одно…
— В лесу? — быстро поинтересовался я. — Привязанный и без головы?
— Привязанный, но голова на месте, — озадаченно проговорил Никита Егорович. — Ноги нет.
— Какой ещё ноги?
— Левой, — пожал плечами шеф.
— Япона-мама, — нахмурился я.
— Началось, — вздохнула Света.
— Ого! — воскликнул Олег. — Маньяк все-таки. Теперь ногу будем искать!
И засветился, что твоя гирлянда.
— Это еще кто? — зыркнул в сторону парня Горохов.
— Да никто, — отмахнулся я. — Родственник приблудился. Дальний.
— Как это никто? — парень протянул Горохову руку. — Меня Олег зовут. Никита Егорович, я много читал о вас в газетах и в «Советской милиции». А еще я про вас по радио слышал, там сказали, что вы ушли на пенсию, но не смогли остаться на заслуженном отдыхе, так как душой болели за безопасность советских граждан и за раскрытие тяжких преступлений — и решили вернуться в органы прокуратуры.
— Было, такое, да-а… — одобрительно закивал Горохов.
— Я вот Андрею предложил свою помощь… В качестве понятого. Вам же пригодится «свой»? Да? Вот где вы сейчас в лесу понятых найдете? А я с вами поеду.
— А ты хотя бы раньше трупы видел, родственник Олег?
— Нет… Ну, только когда маленький был. Когда маму убили.
Смотри-ка, вот что называется — не растерялся. Я наблюдал за ним, пока не пытаясь вмешиваться.
— Ого, — нахмурился Горохов, — сочувствую.
— Да, ничего, я плохо это помню… Андрей мне потом приемных родителей нашел. Хорошие они люди. Ну, так что? Возьмете меня в помощники?
— А чего не взять, — хмыкнул следователь. — Парень ты, смотрю, шустрый. Восемнадцать-то есть? Понятыми только совершеннолетние могут быть, учти.
Олег бодро кивнул.
— На той неделе исполнилось.
— Ну и отлично, с нами поедешь, — Горохов повернулся ко мне. — Собирайся, Андрей Григорьевич. Каткову и Погодину я уже сказал.
Я наклонился и шепнул шефу.
— Может, этого, — незаметно кивнул я на Олега, — не будем брать?
