окачу, давай!
Ирина выполнила указание, а Дина — свои слова. Делала женщина все споро, но без суеты и аккуратно: на полу воды почти не было. Помытую девушку завернула в большее полотно, промокнула и, выхватив из свертка сначала длинную рубаху — тоньше прежней и белее, быстро надела ее на Ирину. За рубахой последовало платье-сарафан: с глубоким вырезом, с рукавами до локтя и длиной до щиколотки. Вместо пуговиц — широкая шнуровка, вроде корсета получилось, и утягивало это и со спины тоже, по кругу. Ткань платья напоминала лён, а может, он и был: гладкое синее полотно, по рукавам и подолу — редкая вышивка, цветы какие-то.
Дина удовлетворенно осмотрела девушку, огладила сверху до низу и, подведя к лежанке, указала на поднос:
— Поешь, милая, кашки, да взвар выпей. Потихоньку, позже у Вейры хорошо покушаешь. А я пока косу переплету. Потом схожу за Миколой, он все банное вынесет да приберется. Уж нашел, чай, подводу, через сад выйдем, неча на глаза лишний раз Врочеку попадаться, чтоб его леший уволок! Может, на скамейку сядешь, а кашу в руки?
— Хорошо, Дина, так удобнее будет, — согласилась Ирина.
Нянька освободила табурет (скамейка, оказывается) и достала откуда-то из складок юбки расческу с крупными зубьями. Ирина пересела, прихватив с подноса плошку с кашей и ложку деревянную, простую совсем, и принялась за еду. Каша уже остыла, но всё равно показалась голодной попаданке вкусной, хоть и не понятно, из какой крупы: вроде перловки, но зерно меньше, разваренное, жуется хорошо. Каша на молоке, негустая, чуть подслащенная, даже масло чувствовалось. Дина встала сзади и начала возиться с ее волосами, попутно делясь наболевшим:
— Все будет хорошо теперь, дитятко! Не сомневайся. Уж как эти пять-то годков жили, страсть! Дадут небеса, родное место панны Славии, земля ей пухом, и тебя примет, не то, что здесь, чужачкой сделали. Верю я словам твоей матушки, не стала бы она дочь единственную во тьму посылать. Поначалу, как ее не стало, и Врочек стыд не потерял, мы неплохо жили: кухня блюда твои часто готовила, гуляли много, в деревню и в лес свободно ходили, никто и слова дурного не говорил, а уж в доме-то и тем паче.
А потом змей этот, Врочек, волю взял, без догляда-то, и порядки свои завел. Повыгонял недовольных им из усадьбы, везде своих подельников наставил, сельчан прижал так, что и пикнуть не мог никто. Боялись, что прикопает ненароком и не сыскать потом. Было такое, грешили на него за пропажу Агнешки, прислуги панниной, уж больно он до нее домагивался, а она отказывалась отчаянно, все знали. Уж она и пряталась, и убегала, а потом пропала. Вроде как уехала с купцом. Да только не было купца никакого, да и вещи ее все в людской остались.
Чуть погодя садовник исчез, Влас. Старый был, да уважаем матушкой твоей за знания и усердие. Вот он и схлестнулся с этим Врочеком, когда тот сад рубить и корчевать на продажу начал. Ох, и ругал Влас его последними словами да тайные дела открыл, что ворует и казну от наследницы прячет. А народ-то слышал все, разговоры потом долго ходили. Ну и не стало Власа в одночасье сразу после того шума. Вечером видели, как шел он к себе в сторожку, а утром не нашли нигде…
Дина вздохнула тяжело, видно, что вспомнив, и продолжила:
— А уж как Врочек стал на тебя заглядываться, тут я и вовсе сон потеряла, да и ты боялась его до дрожи. Стала все больше в комнате просиживать да в библиотеке — там дверь на засов закрывалась, ела с нами на кухне, потом я еду в комнату носить стала. Так этот лиходей клавесин продал, с библиотеки засов снял, а чтоб ты смиреннее стала, велел кормить тебя хуже, дескать, придешь к нему сама, попросишь. Уважения ему хотелось прилюдного от наследницы! Мы с тобой, ежели помнишь, только благодаря старостихе-то и держались: она, божья жинка, ночью приходила через сад да приносила то сальца, то курицу отварную, пирогов, хлебушка …
Отстал более-менее ирод только, когда Милка, швея городская, в усадьбу перебралась и в постель к нему залезла, прости Боже! А ты вот в эту комнатушку поднялась, сюда ход отдельный да крутой, не набегаешься…
Ирина слушала очень внимательно, нужная была инфа, позже обмозговать ее успеет. Каша съедена, взвар выпит. Размеренные движения расчески и рук няньки расслабляли, клонило в сон, но Ирина держалась: сейчас спать никак нельзя, когда еще выпадет такой момент!
Между тем Дина всё откровенничала:
— Милка эта под стать гаду злыдня! Это она все отсюда вынесла, себе забрала: и кровать, и кресло со столом, зеркало тож. Мерзавка! Стращала нас, коль не отдадим, она Врочека сдерживать от похоти перестанет и тогда…Дрянь такая! И платья хорошие утащила, а взамен как селянке нашила пару, вот это одно на тебе. Правильно мы тогда матушкину одежду припрятали: у старостихи сундук стоит, там и книги ее. А что она мне тайно повелела хранить, я в склеп родовой снесла, там есть местечко. До сих пор лежит, я изредка проверяю тайком, хоть и страшно мне туда ходить! Но помолюсь Защитникам рода и иду. Так что собирать-то нам с тобой мало что надо…Да оно, налегке-то, и проще далёко идти. Ну вот, готово! Пойду за Миколкой, а ты полежи малость, передохни.
Дина подхватила поднос, рубаху, одно полное ведро и ушла. А Ирина осталась переваривать…И задремала…
Дрема — она дрема и есть, в реальность легче переходишь, нежели после сна, поэтому возвращение Дины Ирина Михайловна не пропустила, открыла глаза, потянулась, поприветствовала женщину улыбкой.
— Ты уже? А я вот вздремнула… Можно идти?
— Да, Ариша, вот, плат на голову накинь, да поглубже, мало ли, кто по дороге встретиться, а ты только после болезни, не сглазили бы. И туфельки надень, босой нельзя — подала упомянутое Дина.
Туфельки напоминали балетки: узенькие, без каблука, кожаные, явно ношеные. Но по ноге сели, значит, свои. Ирина просьбу выполнила, повертелась перед нянькой, та одобрила и повела из комнаты за собой. Идти пришлось недалеко: небольшой коридорчик, потом резкий поворот и лестница каменная, крутая, как на колокольню. Свет падал на ступени из маленьких узких окошек, с непривычки точно кувырнешься в полутьме. 4 пролета, и тяжелая дверь выпустила их на улицу. Солнечный свет ослепил на мгновенье, Ирина запнулась, немного постояла, привыкая к яркости дня, и окинула взглядом местность.
Прямо перед
