братом, ни двоюродным – никаким.
Как бы там ни было, Костику приходилось жить с этой кличкой, правда только до тех пор, пока однажды мама не отправила его в деревню обрядив в новенькие зелёные шорты.
В деревне эти шорты, у молодых блюстителей традиционных ценностей в виде сатиновых шаровар, вызвали шквал критических замечаний и насмешек, обличённых в нецензурную форму. Не выдержав напора негатива, Костик быстро сменил шорты на шаровары, но уже было поздно. Его попытка ухода от традиций и желание повыпендриваться, не забыли и зафиксировали присвоением новой клички – Костя Буржуй.
Не сказать, что новая кличка ему нравилась, но всё же была не столь неприятна, как предыдущая. Несколько лет отходив в Буржуях, он, из-за занятий боксом, наконец-то, дослужился до новой клички – Костя Боксёр, которая, хотя и ко многому обязывала, но внушала у всех уважение. В конечном итоге, как завершение всех трансформаций, связанных с развитием личности, последнее прозвище он получил уже в зрелом возрасте – Колдун.
У Генки же кличка не эволюционировала, он так и проживёт всю свою жизнь в деревне под кличкой Штопанный, пока его повзрослевшие дети сначала уедут сами в Германию, а затем заберут туда и его.
Позже мать покажет Константину фотографию, присланную Генкой из Германии, где он в тирольской шляпе поглощает пиво на Октоберфесте – празднике пива в Баварии. У него бордовая физиономия и огромный живот.
А в детстве и в подростковом возрасте, Генка был очень худеньким. Ростом он превосходил большинство своих сверстников, но при этом, какой-то тощий и синюшный. Его отец, работал кузнецом, и, как все кузнецы, имел мощное телосложение и изрядную физическую силу.
Любочка – мать Генки, тоже женщина была, если и не очень крупная, но достаточно упитанная, поэтому все постоянно ей рекомендовали проверить сына на глистов.
Правильность теории глистов подтверждал и тот факт, что Генка постоянно что-то ел. Единственный задний карман на его шароварах, всегда был набит маленькими сухариками, или семечками. Когда он бежал, или быстро шёл, ему приходилось придерживать рукой заполненный карман, вследствие чего походка у него всегда была какая-то скособоченная. Остановившись, он сразу же начинал хрустеть сухариками, или лузгать семечками.
У сверстников особым уважением Генка не пользовался, из-за своей физической слабости и некоторой чрезмерной осторожности. Были дети и слабее его, но они на «психе» могли броситься в безнадёжную атаку, чем и заслуживали уважение, Генка же на такую атаку был неспособен, предпочитая отступить.
Что же касается его немецкого происхождения, то это никого из детей особо не волновало: и в городских школах, где училась вся деревенская молодёжь, да и среди жителей самой деревни в это время воцарился уже почти полный интернационал. В первую очередь, это было связано с тем, что во время войны рядом располагался фильтрационный лагерь. Там, вышедшие из окружения, или освобождённые из плена советские солдаты, проходили проверку. Пока шла проверка, контингент использовали для работы на шахтах.
После окончания войны, многих по-прежнему продолжали держать в этих проверочно – фильтрационных лагерях. Они трудились на шахтах, участвовали и в строительстве города Каменска. Потом их перевели, якобы, на права вольнонаёмных. Они могли свободно перемещаться после работы, но не имели права уехать домой.
На последнем этапе войны в этих лагерях образовался очень сильный перекос по национальному составу. Какие причины этому способствовали – трудно сказать, но основную массу, после окончания войны, там составляли выходцы из среднеазиатских и закавказских республик.
Став вольнонаёмными, они получили право, посещать соседние поселения, завязывать знакомства. Что оставалось местным бабам? Русские женихи – погибли, а на той войне победил тот, кто выжил. Вот и стали женщины связывать свою судьбу с грузинами и татарами. Под татарами в деревне понимались не только и даже не столько именно татары, а все выходцы из мусульманских республик.
Истории складывались по-разному. Некоторые из бывших советских военнопленных просто навсегда оставались здесь. Женились, устраивались на работу. Детям, чтобы те особо не выделялись, давали фамилию жены. Некоторые увозили своих русских жён к себе на родину, но иногда возвращались обратно, когда вместе, а когда возвращалась только жена, но уже с ребёнком.
Появилось много детей и просто «залётных», безотцовщины, нагулянных от красавца грузина, или татарина.
Когда лагерников перевели в вольнонаёмные, к своим невыездным мужьям стали приезжать жёны из республик. Многие семьи так и оставались жить здесь навсегда.
В середине пятидесятых, в этом районе заложили десятки новых шахт. В Каменск, для работы на открывающихся шахтах, хлынул поток переселенцев. Среди них, почему-то, было много немцев Поволжья и много крымских татар.
В школах города появилось значительное количество учеников-немцев, и, при образовавшимся в классах национальном винегрете, к ним относились совершенно спокойно.
Отдельно стояли дети евреев. Они вызывали повышенное внимание, и за их спинами с улыбочкой перешёптывались. Возможно потому, что в Каменске их было очень мало. Раньше, в этой срединной части России, евреи были персонажи больше фольклорно – мифологические. Их мало кто видел вживую до войны, да и после войны в фильтрационных лагерях, среди советских пленных, их не было – немецкий плен редко кто из них мог пережить. Не стремились они особо работать и на шахтах. Самый короткий анекдот при СССР звучал так: «Шахтёр – еврей». Но молодому, бурно растущему городу требовались специалисты: преподаватели в Горный техникум, в школы, в том числе и в музыкальную, ещё требовались врачи и инженеры. Вот в качестве таких специалистов, в городе и стали появляться евреи.
Почти все они позже уехали, уехали ещё до закрытия шахт, и не только из Каменска, а вообще из России. Евреи в Израиль, немцы в Германию, крымские татары назад в Крым, но это было потом, а во времена, которые сейчас описываем, город строился, рос и развивался.
Росла тогда и деревня Каменка. Было принято решение и по строительству ещё одной улицы для молодых семей, как для работников совхоза, так и для молодых специалистов, приезжающих в город.
Деревня Каменка тянулась на несколько километров, с одной стороны, дороги, соединявшей два уездных города. Дома стояли в один ряд, отделённые от шоссе небольшим палисадником, а ещё и лугом, куда хозяйки летом обычно выгоняли гусей и уток.
С другой же стороны домов шли огороды. Раньше они у всех тянулись до самого оврага, отделяющего сейчас деревню Каменку, от города Каменска, но по решению Хрущёва, огороды у колхозников были урезаны, и отрезанные участки земли, примыкающие к оврагу, получились заброшенными и никак не использовался. Первое время колхоз попытался там что-то засеять, но и
