— Какие микробы? — широко распахнув глазёнки, еле выговорила Агафья.
— Мелкие и жирные. Вон у мертвяков видела черви какие ползают! А они в земле живут, яйца откладывают.
— Яйца, черви⁈
— Да.
— А что у тебя за портки такие короткие?
— Трусы это.
— Трусы⁈ А что это?
— Это трусы. Хватит уже болтать, надо идти к людям.
— В деревню не пойду, там меня убьют.
— Я в деревню и не собираюсь. Там и меня могут убить. Ладно, пойду я.
— Я с тобой!
— А ты знаешь, куда идти можно?
— Знаю, а ещё я тебе лапти связала, смотри!
Вадим с удивлением посмотрел на вынутые из травы новые лапти. Пока он ловил рыбу, девчонка времени даром не теряла и приготовила ему лапти. Грубо и плохо, но связала.
— Молодец! — удивился он, — спасибо!
— Возьмёшь меня с собой⁈
Белозёрцев с сомнением посмотрел на мелкую девчонку, да только куда деваться. Она здешняя, а он пришлый, да ещё с другого мира.
— Ладно, возьму, всё равно сидеть у реки бесполезно, нужно искать людей, а вместе с ними еду и кров. А ночевать на одном месте две ночи просто опасно. Деревня недалеко, и кто-то из её грабителей может заглянуть и сюда. Получим тогда приключений на свои задницы.
Девчонка только кивнула, размазав сопли по лицу, она уже приготовилась было плакать, упрашивая, чтобы не остаться одной. Вадим вздохнул. Искать приключений в его планы не входило.
— Пойдём тогда. Есть тут что тихое и спокойное поблизости? Город там или посёлок?
— Монастырь есть рядом, там нас защитят и примут! — пискнула в ответ девочка. Я поведу. Правда, дорогу я плохо знаю. Один раз только туда на богомольство и ходили. А ты не здешний?
— Нет, я далеко отсюда живу. Веди уже, давай.
Девчонка подхватилась и, подняв какую-то палку с земли, бодро зашагала впереди, смешно подкидывая обрез своего истерзанного платья.
Глава 4
Прибытие в монастырь
Путь их проходил по еле заметной тропе в лесу. Девчонка сначала молчала, но постепенно осмелела и беспрерывно болтала, щебеча, как маленькая птичка. Общество мелкой, грязной, да ещё полулысой девчонки Вадима совсем не радовало, но одному здесь оказаться ещё хуже, а так получилось даже веселее. А девчонка закидывала его вопросами: кто он, откуда, да чем занимается. Вадим отделывался разными непонятными для неё словами, единственным знакомым из которых оказался город.
Так, отвечая на вопросы девчонки, он бодро шёл за ней в обрезанной одежде иновых лаптях, держа в руках сплетённый из прутьев свёрток, наполненный рыбой. Идти в непривычной обуви оказалось весьма неудобно, опухоль на ступнях немного спала, но при каждом шаге мозоли, раны и потертости напоминали о себе. Лапти-то из лыка, а не из кожи. Чтобы хоть как-то приспособить неудобную обувь, он положил внутрь листы мать-и-мачехи с подорожником, ногам стало немного помягче и идти оказалось легче.
Сами же ступни он обложил листами подорожника, сложив их плотным прессом и обвязав надёрганными из ткани нитками. В такой обуви быстро идти не получалось, но он уже и не спешил, а то неизвестно, куда успеет. Пройдя небольшой перелесок, они углубились в лес, где вскоре вступили под сень вековых елей.
Здесь царила тишина и темнота. Солнце только-только стало опускаться за линию горизонта, а внутри уже наступил вечерний сумрак. Вадим не боялся леса и присутствующих в нем животных. А боялся он людей, самых жестоких хищников на земле, поэтому и ушёл от реки. Вдоль берега идти, к тому же, оказалось крайне тяжело, тучи комаров клубились над водой, выискивая себе аппетитную жертву.
А ещё страшно хотелось есть и ему, и девчонке. Попадались же только грибы, которые пришлось есть сырыми: и пресловутые сыроежки, и белые, остальные они собирали и несли с собой, надеясь найти огонь и зажарить их на костре.
Они ушли уже далеко от речки, двигаясь по еле видной тропинке, вьющейся между могучими стволами в глухом лесу. Девочка уже давно шла рядом с ним, а не впереди.
Вадим уже хотел остановиться, чтобы немного отдохнуть, когда впереди уловил неясное движение. Быстро среагировав, он шепнул Агафье.
— Прячемся!
Девчонка тут же отскочила в сторону, укрывшись под кроной пушистой невысокой ели. Сам Вадим спрятался под другой.
А по тропинке, не заметив их, тяжело двигался человек, одетый во всё чёрное. Когда он подошёл ближе, Вадим понял, что это был то ли монах, то ли кто-то ещё из этого племени. Уж больно одежда напоминала рясу, да и голову незнакомца покрывала чёрная складная шапочка. Человек нёс за спиной небольшой мешок, явно для него неудобный.
«Надо помочь! — решил Вадим, — заодно и к людям выйдем». И выскочил из-за ёлки.
— Ааа! — заорал монах.
— Не бойтесь, я свой!
Монах взглянул на него, отпустил мешок и без сил рухнул на землю, непрерывно крестясь.
— Извините, что напугал, — хотел сказать Вадим, но получилось что-то вроде: «Не пужайся, не вели гневаться», или ещё как-то. Вадим уже постепенно стал привыкать к своей новой речи, но ему не хватало практики. Нужно было больше разговаривать с аборигенами, чтобы говорить на их языке более свободно. Впрочем, Агафья в этом ему невольно сможет помочь.
Монах оказался уже пожилым мужчиной.
— Кто ты? — еле слышно произнёс он.
— Я мимо проходил, путешествую, а тут на село напали, я и сбежал.
— Кто напал?
— Разбойники, лихие люди. Я только трех на лошадях видел, еле сбёг от них, потом прятался, и вот сейчас иду, людей хороших ищу.
— Эхе-хех, где их теперь, хороших-то, найти. Одни лиходеи кругом, да мертвяки из земли лезут, спасу нет. Так и их похуже есть, те одержимыми зовутся. Я уж подумал, что всё, на одержимого попал, конец мне, и помолиться не даст, загрызёт. А я в село иду, надеялся там хлеба купить, но видно не судьба.
— А у меня рыба есть, но нет огня. Была ещё репа, но я её уже съел.
— Мы съели! — вынырнула из-под ели девочка.
— А это кто?
— Агафья, прибилась ко мне, из того же села.
— Эх, отрок, отрок, — укоризненно покачал головой монах. — Кто ж ты такой? Ладно, утром разберёмся. Пойдём место для ночлега устраивать. Есть у меня и огниво, и трут, мигом костёр разожжём.
Уже вместе они сошли с тропинки и, немного поплутав по лесу, нашли подходящее место под старой елью, нижние ветки которой давно ссохлись, и сама она вот-вот собиралась упасть от прожитых годов. Вывороченный корнями соседского дерева ком земли защищал от посторонних глаз их костёр.
Наломав лапника, они смастерили себе постели и заодно набрали сушняка для очага. Чиркнув огнивом, монах разжёг костёр, огонь запылал жарким пламенем, даря и тепло, и уют. Нанизав на тонкие прутья куски рыбы, они обжарили их на костре, и сразу, обжигаясь, принялись употреблять нехитрый ужин.
Монах ел осторожно, а Вадим, еле сдерживаясь, торопливо и почти не жуя, проглатывал рыбу. Девочка жевала неспешно, смешно при этом дуя на неё и морща свои белёсые бровки.
— Да, оголодал ты, отрок. Да и не мудрено. Издалека идёшь?
— Издалека, обувка вон вся развалилась. Заплутал я в лесу, отбился от своих. Вышел на село, не успел познакомиться да поспрошать, как на него напали поляки.
— Ммм, а чей будешь?
— Я Вадим Белозёрцев, так меня зовут.
— Вадииим, — протянул монах, словно пробуя имя на вкус. — Редкое имя, ты литвин?
— Да, — не стал спорить Вадим, а сам подумал: «Какой из меня, блин, литвин?»
— А чьих будешь? Ты же из поместных дворян, коль и имя, и фамилию имеешь? И к чьим вотчинам принадлежишь? Ближний боярин к тебе кто?
Вадим стал перебирать в уме фамилии бояр, которые слышал ещё в школе, но в голову ему ничего подходящего не лезло. Она была пуста, как барабан. Потом в сознании все же промелькнуло что-то из истории.
— Романовых бояр я человек.
— А, слышал. Странно, что ты далеко от их вотчины оказался. Ну, да это твоё дело.
— А вы куда идёте?
— Я-то? В монастырь. Оптина пустынь. Слыхал о таком?
