услышанным я прошу проголосовать и определить виновность обвиняемого в использовании темной магии, а также в убийстве магов.
— Протестую, мой подзащитный ни в чем не виноват. Вы искажаете факты. Остаться в живых не преступление. Не выдвинуто никаких обвинений со стороны Империи в убийстве их граждан.
— И что мы будем ждать, когда они поступят? — возразил Фадж. — Своей властью я объявляю, … — и был перебит вошедшим.
— Ой, простите что опоздал, дорогой Корнелиус, — этот голос принадлежал Аркадию Кощееву, но я не мог поверить, что он здесь. — О, кого я вижу, госпожа Нарышкина, какая неожиданная встреча. Как семья? Давно не виделись? — девушка от страха вжалась в кресло.
— Мистер Кощеев, Вы не можете здесь находиться, — сказал Фадж.
— Согласно Вашим законам, могу. У меня есть нотариальная доверенность, заверенная гоблинами, а также кольцо Регента рода, который попросил представлять его интересы на этом судебном процессе, — сказал Аркадий.
Фадж начал нервничать. Теперь он подумал, что Альбус заплатил ему крайне мало. Но отступать он был не намерен.
— Судебный процесс не будет проводиться заново, поэтому пора приступать к голосованию, — сказал министр.
— Тогда я Всех здесь сидящих оповещаю, что Рональд Уизли на территории магической Российской империи не подлежит наказанию за действия, совершенные во благо моей родине.
— Спасибо Мистер Кощеев, однако перейдём к голосованию. Вы все слышали, что Рональд Уизли участвовал в темномагических ритуалах, а также отказался принять зелье Веритесариум. Также он убивал других магов. Учитывая сказанное прошу поднять руки тех, кто считает, что мистер Уизли виновен.
Дальше смотреть не имело смысла, всё это было как во сне. Каждый здесь сидящий понимал, что это представление. Я посмотрел на Фаджа и Дамблдора, и думаю они прочитали в моих глазах одно слово — отомщу.
Всё также вещал счастливый министр, и отвлекшись от своих мыслей, я услышал свой приговор.
— Мистер Уизли приговаривается к двадцати годам заключения на нижних уровнях в Азкабан. Приговор вступает в силу незамедлительно и обжалованию не подлежит.
После суда меня увели в камеру, из которой должны будут доставить в тюрьму. Ко мне смог попасть перед отправкой Кощеев, который сказал, что вытащит меня, и главное, чтобы я держался. Находясь в зале суда, я видел, что моя судьба ему не безразлична. Понять мотивов его действий я не мог, но он был на грани, того, чтобы достать палочку и вызволять меня с боем. Хорошо, что он этого не сделал. Так у меня остается хотя бы надежда, что меня вытащат.
Вечером меня порт-ключом доставили на причал, где стояло небольшое судно. На нём я попал в Азкабан.
— Роджер, кого ты нам доставил? Он же ещё ребенок, — сказал Смит.
— Мне приказали, я и делаю. Держи приговор, и прочти это письмо, после уничтожь его, — сказал Роджер.
При прочтении глаза Смита поползли наверх, он что-то бурчал себе под нос. Единственное что я разобрал — «они там сума все сошли». Когда мы с конвоиром, который смотрел на меня с жалостью, остались одни, он сказал:
— Парень, мне платят деньги за мою работу, я не могу ослушаться приказа, не с этой бумагой, — помахал он перед носом письмом. — Ты не протянешь и недели на нижних этажах. Пока есть время, проси, чего хочешь, всё что в моих силах я сделаю, — сказал охранник.
— Простить, помиловать и отпустить? — охранник с грустью улыбнулся, и отрицательно помахал головой. — Тогда отдайте мне это письмо, буду знать кому в следующей жизни я отомщу, — попросил я.
Смит посмотрел на письмо, и подумал, что всё равно парень уже не жилец, и отдал его мне. Я сказал ему спасибо. И он повел меня в камеру.
— Кузина, смотри, кажись Малфоеша младшего посадили в Азкабан. Старшего не смогли, а до младшего добрались. Наверное, он все свои деньги пропил уже, — сказал, смеясь собственной шутке, мужчина с лающим голосом.
— А ну, заткнулись все! — прикрикнул на заключенного охранник.
Смит завел меня в камеру и наконец-то снял блокирующие магию наручники. Запястья от них сильно затекли и я усердно начал их растирать.
— Бывай парень. Кормят здесь паршиво, но эти, — показывая на остальные камеры, — как-то до сих пор живы. И не держи на меня зла.
Я кивнул ему. Мне нечего было сказать этому человеку. Когда он ушёл я оглядел свою камеру, в которой было минимум удобств: деревянная кровать с тонким матрасом, вонючая тряпка вместо одеяла. И всё.
Подойдя к двери, через окошко увидел лысого мужчину, который уставился на меня. Пора было знакомиться.
— Вечер в хату, часик в радость, чифир в сладость … а дальше не помню, — сказал я на русском языке.
— Ну надо же, русский! — воскликнул мужчина. — Эй, Долохов, к нам земляк твой заехал.
— Не похож он на русского, он, когда входил, на ваших аристократов походил больше. Парень не молчи, давай знакомиться нормально. Здесь нам всё равно делить нечего. Ну кроме двух Блэков, — сказал Долохов.
— Меня зовут Рональд Биллиус Уизли, меня приговорили к двадцати годам заключения.
В разговор включилась женщина.
— Нет слов, уже предателей крови в Азкабан сажают. И насколько я помню Уизли все рыжие. Грейбек у тебя уже дальтонизм появился. Рыжий цвет от белого отличить не можешь.
— Я снял клеймо со всего рода. Мы снова входим в бархатную книгу, — сказал я.
— Невероятно. Как тебе это удалось? — спросил Долохов.
— Очень сильно верил, — ответил я, давая понять, что на эту тему разговаривать не намерен.
— Что расшумелись? — услышал я ещё один голос, который до этого молчал. — Хотите, чтобы на шум дементоры слетелись?
— Заткнись, Сириус, иди ной дальше о своей грустной судьбе, — сказала женщина.
Так потихоньку я со всеми познакомился. В нашем крыле было шесть камер. Со мной сидели самые известные пожиратели смерти, кроме Сириуса Блэка. Остальных звали: Антонин Долохов, Беллатриса Лестрейндж, Алекто Кэрроу и Фенрир Грейбек.
Компания выдалась интересная. Учитывая, что новостей они никаких не получали, то долго расспрашивали что творится в мире. На личные темы старались не говорить. Беллатриса, узнав, что я знаком с Драко, расспрашивала о нём. Сумасшедшей она мне не показалась. Долохов интересовался как дела в Российской империи. В общем первые часы прошли нормально. Потом я стал задавать им вопросы, потому что они прожили здесь почти двенадцать лет, и могли много интересного мне рассказать. Вечером принесли ужин, которым я даже свиней кормить не стал бы. Но из соседних камер услышал, как стучат ложки об тарелки.
— Парень, — сказал Грейбек, — ешь, не смотри что еда паршивая,
