– И то хорошо. Ладно. – Иошико мотнула головой, поправляя причёску, и через разрез ее рубашки с оторванными пуговицами я опять увидел слишком много Иошико. Так все-таки она загорает в солярии, или на ее теле есть следы от купальника? Или она заходит в лес, в безлюдную местность, и там загорает нагишом, на радость редким туристам?
– Опять у тебя глаза похабные, – сообщила Иошико, – это у тебя способность такая? Глаза похабными делать? Понимаю, почему скрываешь, брат, это не самая приглядная штуковина. Но ты не расстраивайся, мы всех примем. Братство. – Она прикладывает руку, сжатую в кулак, к груди, напоминая не то какой-то воинский салют, не то жест рэпера – я с тобой, бро. На всякий случай делаю так же. Иошико расцветает в улыбке.
– Вот и круто. Слушай, пойдем отсюда, а то у меня от этих вот… – кивает в сторону компании Камико, – голова уже болит.
Мы встали и вышли из кафе, по дороге я попрощался с Камико и ее шумными друзьями.
На парковке меня и взяли. Взяли довольно быстро, неплохо так взяли. Хотя и прямо профи я бы их не назвал, однако и ошибок явных не было сделано. Просто стоял фургон, стоял таким образом, что, выходя из кафе и проходя парковку, ты либо неминуемо проходишь мимо, либо будешь перепрыгивать через ограждения. Обычно люди не прыгают через ограждения. Дверь фургона мягко открылась, и оттуда выскочили трое мужчин, как и положено для такой вот работы – крепкие и шустрые, не боящиеся сделать больно и способные причинить боль. Типичные исполнители низового звена. Все, что я успел – закрыться руками, когда меня грубо схватили и затолкали в фургон. Фургон мгновенно тронулся, сзади раздалось возмущенное «эй!» от Иошико. На голову тотчас набросили мешок, и я больше ничего не видел, зажатый несколькими парами рук. Сноровисто затянули мне руки сзади пластиковыми хомутами, пару раз «ласково» пнули в ребра, чтобы жизнь медом не казалась. Все верно, ребята, подумал я, стискивая зубы от ударов, все верно. Азы ремесла – лишите жертву возможности воспринимать этот мир, погрузите в депривацию. Ограничить зрение, связать, музыку включить погромче. Вызвать то самое ощущение беспомощности, и тогда жертва сама себя запугает до полусмерти. Ах, да – еще бы и раздеть догола, но это уже по приезде. Голый и ослепленный человек чувствует себя крайне уязвимым. Тут и методов допроса с пристрастием не нужно – просто оставьте такого человека одного в комнате, привязанного к стулу, и идите отдохнуть, в карты поиграть там, телевизор посмотреть. Часов через пять можно вернуться. Комната, кстати, должна быть прохладной, чтобы человек мерз. А пять часов – чтобы за это время он обгадился. Обмочился. И вот теперь уже можно начинать беседовать с замерзшим, униженным и испуганным человеком. Знаю я ваши методы, ребята.
Тут главное – сохранять спокойствие и думать. Без паники. Да, меня похитили, да, везут куда-то и кто именно – я не знаю. Попытался вспомнить фургон – обычный, белый, неприметный, каких сотни на улицах. Лица у нападавших скрыты масками. Вряд ли СКПУ, хотя кто ж их знает. Самая логичная версия – меня опознали-таки как Сумераги-тайчо и везут к старому Джиро на заклание. Если это так и есть, то можно немного расслабиться, старому крокодилу я пока нужен живой. Но вот если это веселая самодеятельность кого-нибудь из заговорщиков против него, то может быть, мне даже дадут поторговаться. Ну или нет. Тяжело анализировать с мешком на голове. Вообще, говорят, это дурная примета – ехать в багажнике автомобиля в лес. Вот я хоть и не в багажнике, но лежать на полу неприметного фургона с мешком на голове, со связанными руками – тоже в общем не айс такая примета. Фургон остановился, меня вытащили и поволокли куда-то. Что-то не так, да. Ах, моя реакция – я молчу. Что бы делал обычный школьник? Орал благим матом, ругался, угрожал, хныкал. Блин. Все-таки хреновый из меня актер, а если я буду откровенно лажать в криках «Дяденьки, отпустите, христом-богом умоляю!», то скорее вызову нездоровые подозрения. Нам сейчас нездоровые подозрения со стороны похитителей не нужны. Продолжаю молчать – пусть думают, что у парня шок. Было бы неплохо еще и обделаться, но как-то совсем уж рановато. Если допрос пойдет по всем правилам – еще успею обгадиться.
Меня тащат куда-то вниз, я слышу, как гремят какие-то замки и засовы. Все металлическое. Вниз, оттуда пахнет сыростью и прохладой. Подвал. Мля, не люблю подвалы. Меня бросают вперед, и я едва успеваю сгруппироваться, как сталкиваюсь с очень твердым полом. Больно.
– Ну что, я же тебя предупреждал, сучонок! – раздается чей-то голос. Знакомый голос, думаю я, и где я его слышал? С головы срывают темный мешок, и я, щурясь на свет, пытаюсь разглядеть окружающий мир. Проморгаться. Ага, пока не бьют – уже хорошо. И мешок с головы сняли, дилетанты. Нельзя снимать мешок. Нельзя сразу же говорить с жертвой. Ты даешь ей надежду, лишаешь возможности самой себе напридумывать ужасные ужасы. Я поднимаю голову и смотрю на людей, которые стоят надо мной. Ба, какие люди. Все-таки мало ему Юки по яйцам дала.
– И тебе добрый вечер, Мацуда-кун, – говорю я, намеренно оскорбляя Принца приставкой «кун». Он же старше меня, он сенпай. Это как, если привезли тебя на подвал к местному авторитету Владу Топору, а ты ему так: «Привет, Владик! Как здоровье?» На меня тут же обрушились удары. Принц избивал меня от души, ногами, словно футболист, даже пытался попрыгать сверху. Прикрыться я не мог, руки были связаны за спиной, я мог только скорчиться и выдыхать, когда удар прилетал особенно больно. Нельзя с ним лебезить и заигрывать, надо сперва в дамки и хвост трубой, а как он оторвется на мне да пар выпустит – сделать вид, что он меня сломал и своего добился. Там вполне даже и отпустить может – в конце концов он же не отмороженный бандит какой, а еще старшеклассник, хотя связи у него, судя по всему, имеются.
– Тьфу, – я выплюнул на бетонный пол сгусток крови.
Принц Чарминг отошел от меня, снял пиджак и достал откуда-то бейсбольную биту. Я взглядом поискал в бетонном полу сток. Стока не было. Принц приблизился и взмахнул битой. Я перевернулся на спину и заговорил, встретившись с ним взглядом.
– Мацуда-сенпай, я все понял! Не надо меня больше бить, пожалуйста! – Вот все-таки хреново у меня с актерским мастерством, срываюсь я на стеб и все тут. Блин.
– Я же тебе говорил, сучонок! – Удар. Больно. Битой – больно. Конечно, боль сразу же исчезает, включается регенерация, но в момент – больно. Начинает надоедать.
– Погоди. – На сцене появляется новый персонаж. Белая рубашка, через которую просвечивают татуировки, закатанные рукава, на левой изображены карпы кои, на правой – дракон, обвивающий руку. Волосы, зачесанные назад и густо намазанные не то воском, не то лаком. Черные брюки, черные ботинки. Лицо… на мой предвзятый вкус – отвратительное лицо. Да, я субъективен в оценках, но имею право, как похищенный субъект, вот. Отвратительное лицо. И брови сросшиеся. Бровеносец в потемках. Бровеносец разглядывает меня, стоя рядом. Его лакированные ботинки у меня прямо перед лицом. Пока наступила пауза в моем избиении – украдкой кидаю взгляд по сторонам. Нет, на пыточную камеру не похоже, стока в полу тоже нет, на место содержания пленников – тоже. Кругом стоят осветительные лампы на высоких стойках, какие-то треноги, на стене ковер, расставлена мебель, стулья, стол, диван и большая двуспальная кровать, даже не кровать, а то, что в народе называется «траходром». И стоят треноги вокруг этого самого траходрома. Замечательно. Если Магомет не идет к порностудии, то порностудия идет к Магомету. Вот, значит, каким бизнесом старший братик у Принца Масуды занимается. По-видимому, очарование у них в крови, Чарминги все же.
– Погоди-ка, – говорит Бровеносец и приседает на корточки, чтобы приблизиться ко мне. Да, угрожающе, угу. Очень страшно. Как там говаривал один мой знакомый, да моя бабушка страшнее, чем ты.
– Ямасита-кун, – говорит он тихим спокойным голосом, и в контрасте с явным психозом его младшенького это должно пугать. Вот интересно, думаю я, а на этой студии все производство контента всегда по доброй воле и согласию идет, или когда как? И не стоит ли доброй защитнице Сумераги-тайчо нанести сюда визит? Как говорится, заодно и разомнутся девушки, да. А то скучно им становится.
