Боль накрыла женщину с головой, заставив забыть обо всем.
Кажется, она еще смогла застонать…
* * *
Джиневра закричала, чувствуя, что в заклинание уходит сама ее сущность – и ей ответили такие же крики. Совет Тринадцати попал в ловушку – и выбраться из нее не представлялось возможным.
Первой, как ни странно, упала Пелагея. Вскрикнул под куполом ее ворон, не в силах помочь хозяйке.
Они падали один за другим, с почти одинаковым выражением на лицах. Недоумение, злость, ярость, жажда жизни…
Увы…
За взятые без спроса полномочия приходится платить. А ребенок, дорвавшийся до спичек, вполне может спалить дом. Только вот мама с папой отшлепают, а Земля…
Кара настигла тех, кто думал, что может распоряжаться людскими судьбами.
Последним ушел Миягино-сан.
Он так и не понял, где они ошиблись, но надеялся, что мир не будет слишком жесток к Софье. И это было зачтено. Его душа единственная не была выпита до дна, уйдя на следующий круг перерождения.
* * *
На следующий день отец Степан, придя в храм, застал там жутковатую картину. Четырнадцать трупов в разных позах – и одну из мертвых женщин он даже знал. Степан снял с алтаря тело Софьи, отнес его в ризную, прикрыл своей рясой и вызвал полицию.
За нарушение места преступления ему досталось, но не сильно. Его даже не было в числе подозреваемых – эту ночь он провел в городе, заночевав в семинарии. Расследовали долго, расследовали безрезультатно… и концов в итоге не нашли.
Софью Романовну похоронили на Залучинском кладбище. Сонечка, которую больше никто не тронул, с милицией своими подозрениями не делилась, но за могилой Софьи ездила ухаживать, как за родной. Возила ее внучка, та самая, которая стала-таки работать во ВЛАСе, а иногда приезжала и сама по себе.
Там, на могиле, она и познакомилась с Вадимом Ромашкиным, который таки нашел в себе силы расстаться с Мариной. Хотя немалую роль в этом сыграл Князь, дав жадной щучке надежду, поматросив и бросив.
Семьи Романовых и Ромашкиных все-таки породнились, и Сонечка утешала себя мыслью, что Софье это бы понравилось. Хотя слабое это утешение для тех, у кого ушли в вечность родные и близкие…
Раньше Софья думала, что знает о боли все. Ан нет.
Эта боль была какой-то особенно жестокой. Было полное ощущение, что каждую клеточку тела протыкают раскаленной иголкой, а потом еще солью посыпают. Бо-о-о-о-ольно….
Не выдержав, Софья взвыла волчицей.
Увы… взвыла бы. Горло пересохло, и из него вырвался то ли писк, то ли хрип.
На лоб легла чья-то ласковая рука.
– Тише, тише, Сонюшка, вот, испей…
Губ коснулся краешек какой-то посуды, и Софья сделала пару глотков… чего?
На воду это было не похоже. Что-то густое, сладковатое, странного вкуса…
Боль чуть-чуть попустила. Теперь все воспринималось иначе. Ощущения были, словно все тело отлежала. Разом.
Софья вдохнула. Выдохнула. Потом еще раз и еще… стало чуть спокойнее. Женщина сидела рядом и пока молчала. Вдалеке слышались какие-то шумы – пока Софья не старалась их разобрать. Она вспоминала.
Что последнее она помнила?
Звезды.
Темнота.
Боль.
Негусто, однако. А предпоследнее?
А вот это вспоминалось четко. Компания придурков, церковь, алтарь… наверное, ее спасли. А почему так больно? И кто с ней разговаривает? И откуда были звезды?
Хотя ответ прост. Наверняка она либо чего-то нанюхалась, либо получила галлюциноген иным путем – сейчас такие методы есть, что и не заметишь, а наркоманом станешь. А болевые ощущения… ну а что тут удивительного? Вот, если бы их не было, было бы странно. Вас бы в шестьдесят… ладно, пятьдесят с хвостиком так потрепали – что бы вы ощущали? Явно не восторг.
Софья попробовала открыть глаза. Получилось.
А в следующий миг она впала в шок.
Вот что она могла ожидать? Правильно – палату реанимации, на худой конец, приличную больницу. С беленым потолком, капельницей и медсестрой.
Вместо этого…
Софья никогда не была во дворце. Даже посещения родными Эрмитажа и Кремля проходили без нее – неинтересно, некогда, неохота. Но сейчас…
Она лежала в небольшой комнатке, полутемной и тесноватой. Обитые чем-то красно-золотым стены, расписной потолок, на котором были изображены солнце и что-то еще непонятное, окна, забранные цветным стеклом, иконы в углу с лампадкой перед ними, сильный запах ладана…
Господи…
Софья перевела взгляд поближе.
Как называется это… в чем она лежит? Если кровать – то подозрительно маленькая и качается почему-то? Рядом с кроватью сидит женщина в наряде, который вызывал у Софьи ассоциации с пушкинскими сказками – там когда-то она видела похожие одежды. И под конец взгляд Софьи опустился до нее самой.
Тело под периной определенно принадлежало девочке лет трех-четырех, не больше. Измученный мозг не выдержал слишком крутых поворотов реальности.
Софья мягко ушла обратно в глубокий обморок.
* * *
Второй раз она очнулась, когда было темно. И теперь уже орать не стала. Лежала, думала, благо, тело хоть и ощущалось не своим, онемелым, но сильно уже не болело, так что можно было стиснуть зубы и перетерпеть.
Софья смотрела в темноту и думала.
Согласно женской логике, либо она переселилась в другое тело – либо не переселилась. Что говорит в пользу первого предположения?
Боль. Это определенно. Если б у нее так в реальности болело… хотя, может, и болит – в реальности, в реанимации? А тут она просто глюки ловит?
Ой ли… Софья себя знала. Она даже исторических романов не читала, предпочитая отвлекаться детективами. А тут вдруг такие подробности из жизни неясно пока кого? Верилось с трудом. Разум человека может выдать только то, что в нем уже было. Если ты в жизни не видел, допустим, Эрмитажа, так тебя ни в каких галлюцинациях на его посещение и не проймет. Ты просто его не знаешь…
Логично?
Вроде бы логично.
Но галлюцинации отметать нельзя. И все же…
Можно обмануть зрение и слух. Можно. Но обоняние? Осязание? Вкусовые ощущения? Откуда?
Хотя что она знает о человеческом мозге? Ее собственный разум разрушается опухолью. Вполне допускается гипотеза, что разрушение какой-то группы клеток и вызвало эту картину.
Возможно, что и так. А как она будет действовать?
Глупый вопрос. Жить она будет, просто жить! И по полной программе получать от этого удовольствие!
Что тут можно еще сделать? Просто принять, как аксиому, две истины.
Если это бред, надо получить побольше радостей, пока не сдохнет.
Если реальность – а время в этом убедиться еще будет, тем более надо жить на полную катушку. Если те идиоты подарили ей вторую жизнь, то глупо выбрасывать подарок в унитаз. Что в этой жизни делать, она еще определится. Возможно, в новой жизни она опять станет строителем. Или выйдет замуж? Или найдет себе еще какое-нибудь занятие. Или… да вариантов масса. Судя по внешности, этому телу года три… ну или чуть больше? Может, и так. Вся жизнь впереди, только радуйся.
Хм-м…
А вот радоваться рановато.
Штирлицу определенно было легче, а вот ты, Сонька, пока об этом теле ничего не знаешь. Хотя нет…
«Сонюшка, вот, испей…»
Тело зовут Софья. Это хорошо, на имени уже не спалимся. А вот что осталось в мозгу после подселения? Если так прикинуть – душа исчезнуть может, а вот память? Человеческий мозг – это ведь как кассета. Могли эту кассету полностью потереть перед ее заселением?
А кто ж его знает…
Проверить это можно было только опытным путем. Софья лежала и пыталась вспомнить хоть что-то. Получалось откровенно плохо. Нет, свою-то жизнь она помнила как никогда ярко. Вспоминалось все. Вплоть до школьных уроков ненавистной литературы. Даже стихи, которые она тогда учила, вспоминались объемно и ярко. А вот из воспоминаний девочки Сонюшки…
Выплывали лица, имена, шепотки…
Когда виски начало не по-детски ломить, Софья плюнула (мысленно) и бросила это гиблое занятие. К чертям свинячьим! Что вы хотите от ребенка до пяти лет? Имя бы свое вспомнил и то слава богу!
Есть, конечно, исключения, вундеркинды и прочие радости жизни, но приютившая ее душу девочка, похоже, к таковым не относилась.
Софья лежала и составляла план действий.
Первым делом надо узнать, где она, какое у нее положение. Потом все возможное о своих родных. Ну а дальше…
Сложно планировать, когда ничего не знаешь.
Сначала выздоровеем, а там по обстоятельствам. С этим лозунгом Софья и заснула. И ей снились красивые цветные сны.
* * *
Нас утро встречает прохладой, нам свежестью веет река…
Песню Софья помнила. Но в реальности все обстояло иначе. Утро ее встретило болью во всем теле, к тому же ей просто захотелось в туалет, и она заворочалась, пискнула…
