Ничего нового я в этот раз не услышал. Борислав поведал о том же самом, о чём не раз вещал дед. Для местных сверх фанатичных христиан все эти чудеса славийцев есть не что иное, как происки диавола, вот они и пытаются сжить со свету грязных еретиков.
Уверен, в представлении рядового крестоносцев эти земли населены не людьми, а слугами Сатаны: колдунами да ведьмами. Если уж в нашей истории были нередки случаи религиозных репрессий — одна охота на ведьм чего стоит, то тут, как говорится, сам бог велел поджарить на костре парочку другую иноверцев.
— А как…? — Молчан попытался задать ещё один вопрос, но не успел — автомобиль резко затормозил.
Остановились мы у приметного здания, фасад которого был украшен огромным выточенным из камня соколом.
— Приехали, айда на выход, — Борислав распахнул дверь и принялся выбираться из салона. Похватав свои нехитрые пожитки, мы с Молчаном последовали за ним, прямиком ко входу в здание.
У широких двустворчатых дверей из моренного дуба нас встретила охрана. Двое молодых гридей в вычурных парадных мундирах сделали шаг вперёд и приложили правые кулаки к сердцу.
— Честь дружине! — слаженно гаркнули парни.
— Князю слава, — не столь эмоционально ответил Борислав.
Стоило воинскому приветствию отгреметь, как вымуштрованные солдаты тут же сделали шаг обратно и слаженно распахнули перед нами двери в княжескую канцелярию.
Просторный холл встретил нас чинной тишиной. Не то, чтобы в внутри здания совсем не было людей. Они были, куда же без них, но вели себя непривычно сдержанно и лишнего галдежа не допускали, а если и переговаривались промеж собой, то делали это вполголоса да и то украдкой. В общем, понимание посетители княжьей канцелярии имели, они смирно сидели на длинных диванах вдоль стен и добросовестно ждали своей очереди.
В руках некоторых из них я заметил знакомые бумажные талончики с цифрами на них. Догадаться, зачем они нужны, было нетрудно. К тому же механическое табло с оповещением я приметил куда раньше, чем сами талончики. Оно громоздкой махиной нависало над входом в длинный коридор и цифры на нём, то и дело сменялись. Каждая такая смена сопровождалась сухим щелчком, после которого один из посетителей вставал с насиженного места и отправлялся в сторону коридора, в самом начале которого виднелся распределительный ресепшен.
Я думал, что сейчас мы с Бориславом, как добропорядочные граждане, отправимся к специальной бобине в центре зала ожидания, чтобы отмотать себе по талончику. Но не тут-то было! Вояка сразу же потащил нас к ресепшену, минуя очередь. И что меня больше всего удивило, так это поведение остальных посетителей. Никто из них так и не поинтересовался: “Куда прёте без очереди?!”. Да чего уж там, они даже не бурчали нам вслед, а приняли этот демарш как данность. Словно так и было положено.
Когда мы поравнялись с девушкой за стойкой, Борислав прижал правую ладонь к сердцу:
— Слава Роду, — на этот раз дружинник использовал гражданское приветствие вместо воинского. Впрочем, оно и понятно девица явно была не из служивых. Об этом свидетельствовал не только строгий костюм без каких-либо опознавательных знаков, но и хрупкое телосложение работницы канцелярии. — Отрокам документы надобно выправить для ратной школы.
— Роду слава, — застенчиво улыбнулась девица, после чего в точности повторила жест солдата. — Можно ваши документы, господин Борислав? Сами понимаете, порядок надобно блюсти.
Дружинник без пререканий просунул руку под отворот шинели, немного покопался там и вытянул наружу небольшую книжицу серого цвета с гербом княжества на переплёте — то ли военный билет, то ли местный аналог паспорта?
Служащая канцелярии приняла документ, пролистала его на скорую руку и что-то черкнула у себя в журнале.
— Двенадцатая комната, — книжица перекочевала из тонкой ладошки обратно в лапищу дружинника. — Славной службы.
— Благодарствую, — кивнул Борислав и, не оглядываясь, твёрдой походкой отправился в указанном направлении. Мы с Молчаном последовали за ним.
— Господин Борислав, а девка-то сохнет по вам, — непременул я поддеть вояку.
— Какая она тебе девка, охальник малолетний? — грозно прорычал Борислав, но практически сразу же смягчился и, понизив голос, украдкой спросил. — Думаешь, правда сохнет?
— Как пить дать, — мне едва удалось сдержать улыбку. — Видали, как она вас пальцами касалась, когда туда обратно документы передавала, а ведь могла и аккуратно за корешок взяться. Да и краснела она на вас глядючи, как помидор. Так что либо больна она хворью какой, либо влюблена в вас по уши. Вот вы господин Борислав соплю у неё под носом видали?
— Нет, — вояка так опешил, что аж сбился с шага.
— Вот и я нет — а значит, что?
— Что? — машинально повторил Борислав.
— Что у неё платок имеется? — вклинился в наш разговор Молчан. — Ну или глотает она!
От последней фразы мальчишки я едва не поседел. Кажись, невинная шутка могла закончиться трагедией. И ведь разгневанному дружиннику хрен докажешь, что Молчан обычный несмышлёныш, который ничего такого не имел в виду. Я уже морально подготовился к разносу, но Борислав сумел меня удивить.
— Чушь не мели, ну какая взрослая девка будет сопли жевать, не малолетка поди, — беззлобно отмахнулся от мальчишки дружинник и этой же рукой отворил перед нами дверь в искомый кабинет. — Дуйте внутрь, вас уже поди заждались.
Кажись, пронесло. Нет, ну как же нам с Мочланом повезло, что славийцы оказались народом бесхитростным и совсем неиспорченным. Будь мы у меня на родине и эту недвусмысленную оговорку понял бы не то что взрослый мужик, а даже школьник.
На негнущихся от пережитого напряжения ногах я пересёк порог. Следом, прикрыв массивную дверь, юркнул Молчан.
— Так, мелкота ну-ка давай шустрей — шустрей, обед на носу, — нас и вправду ждали, за длинной деревянной стойкой переминался с ноги на ногу молодой человек в гражданском. — Не робей, подходи по одному.
Чего-чего, а робеть я и не думал, поэтому без лишних вопросов подошёл к стойке регистрации.
— Звать как? — уточнил работник канцелярии, поудобнее перехватывая ручку.
— Стоум.
— Годков?
— Тринадцать.
— Тринадцать, славно-славно. Откуда сам?
— С Орехово.
— Отца как звать или безотцовщина?
— Приёмыш я, а отца названного звать Изяслав сын Градислава.
— Отец служивый?
— Отставной десятник.
— Так и запишем, Изяслав сын Градислава, отставной десят… — принялся строчить клерк, но внезапно остановился и поднял на меня взгляд. — Слушай малец, а этот Изяслав тебе случаем не в деды годится?
— Есть такое.
— Эй, Жирослав! — внезапно заорал парень, чем сильно меня удивил. — А ну, подь сюда!
Через несколько секунд за спиной клерка распахнулась неприметная дверь.
— Ну и чего так глотку драть, поди не обед? — из дверного проёма выступил ещё один парень в гражданском. Был он чуть постарше первого и вид имел более молодцеватый.
— Помнишь, ты байки травил о первых десятниках Лютой сотни?
— Ну, было дело, — пожал плечами Жирослав. — И что с того?
— Глянь на мальца, знаешь кто это? — клерк бесцеремонно ткнул в меня пальцем.
— Родич твой, что ли?
— Да нет же, дурья твоя голова! Это Изяслава сын! Того самого Изяслава десятника Лютой сотни, прозванного в народе Боли-бошка.
— Етить-колотить!
Работники канцелярии не сговариваясь перевели на меня взгляд.
Ну дед, ну удружил. Нет, он, конечно, рассказывал о своих похождениях на фронте, но я думал привирает чертяка, ан нет, выходит правду говорил.
Вот только ни о какой Лютой сотне старик не упоминал, да и прозвище своё не озвучивал. Надо же “Боли-бошка” имечко прямо как у хитрого духа леса, что обманом полонит людей. В народе поговаривают, что этот большеголовый и неуклюжий старичок появляется перед нарушителем своих владений и наводит на того морок, дабы незваный гость окончательно заблудился и сгинул навсегда в лесной чаще.
