чавкающие звуки доносились в полной тишине.
— Всё, — наконец выдохнула Надя.
— Теперь воздуха вдохни!
Прямо в руках я почувствовала, как грудная клетка дочери начала равномерно раздуваться.
— Спасли — выдохнула я.
Только тогда почувствовала, как ноги перестали меня держать. Пошатнулась.
Входная дверь снова распахнулась, и быстро вошёл председатель.
Но увидев нас, он отшатнулся назад. Не мудрено. У меня в руках ребенок с окровавленным горлом. А рядом фельдшер с ножом в руках.
— Матерь божья…
Свекровь привалилась к косяку, крестясь. А потом и вовсе сползла на пол.
— Живая. Теперь довезём, — онемевшими губами, произнесла я.
Надя хотела взять дочку из моих рук, да я покачала головой.
— Сама повезу. Мама, вы за Димой присмотрите.
Она молча закивала головой.
— Вань, помоги в больницу собраться…
Председатель гнал машину что есть мочи, притормаживая перед большими кочками, чтобы нас не сильно трясло.
В больнице пробыли недолго. Нюра уже бегала с другими детьми по коридору. А шрам? Это пустяки. Как вырастет, его и видно совсем не будет.
Примерно через месяц наведалась Надежда Васильевна. Я, не задавая вопросов, приветила её. Налила чаю, достала горячих пирогов, будто специально подоспевших к её приходу. И разговор вели на разные темы: то о погоде, то о делах в деревне. Я видела, как она жмётся, не решаясь начать разговор, но молчала. Нужно будет, сама заговорит. Наконец она решилась.
— Нин, мне ведь грамоту вручили за тот случай, — и замолчала, глядя на меня.
— Так это же хорошо, Надежда Васильевна. Раз вручили, значит заслужила.
— Знаешь… — она вздохнула. — Неймётся как — то. Покоя нету. Понимаешь, если бы тогда не ты, разве решилась бы я? Вроде как не моя эта грамота. Словно чужое себе присвоила.
Я села напротив неё и улыбнулась.
— Твоя это грамота. Я свою награду уже получила. И даже не сомневайся!
— Я тут вот чего спросить хотела. Как ты знала, что делать нужно? Не подумай чего, я ведь как рассуждаю? Ты из деревни не выезжала никогда, видеть подобное не могла. Так откуда?
Я посмотрела в окно.
Не рассказывать же, в самом деле, что через много лет встретила женщину со шрамом на том самом месте, что и у моей дочери. Работали мы с ней некоторое время. Поначалу вроде неудобно было спросить, да случай помог. Сидели, чаёвничали, слово за слово, кто — то и поинтересовался. Она улыбнулась, без смущения показала шрам и рассказала, что в детстве едва не умерла. Задыхалась мол, дышать совсем перестала, да посинела. Но в соседях был врач, он то и спас девочку. И назвала себя «спасёнышем». Если бы тот врач на работе был, то не довезли бы её, померла.
А как услышала это, так сердце у меня и прихватило. Ведь можно было спасти дочку. Можно!
А пока что, сидя напротив Надежды Васильевны смогла лишь соврать:
— Сердце материнское подсказало.
Та лишь кивнула.
— Вон как бывает.
И едва чай был выпит, распрощалась.
Через несколько лет она уехала в город. Слышала, что пошла учиться на врача. Может тот случай помог ей решиться? Не знаю. Но её лицо буду помнить до конца своей жизни — это уж точно!
Наша жизнь снова потекла размеренно. Дети подросли.
И всё бы ничего, да прежний год выдался неурожайными. А это означало, что нужно пережить этот год и эту зиму. Сена заготовили немного, ведь трава погорела на солнце, а это значит, кормить скотину будет нечем. Потому мы осенью, едва наступили холода, закололи коров, оставив лишь одну. Оставили также несколько кур.
И как назло зима выдалась лютая. Старики меж собой разговаривали, что если озимые погибнут, то и следующий год станет голодным.
А пока готовили из того что есть, но запасы стремительно заканчивались. Ближе к весне наша собака издохла от голода.
Свекровь сдала этой зимой, болела. Всё чаще оставалась в постели, накрывшись одеялами. Тогда — то мы и зарезали последнюю исхудалую курицу, и я жидким бульоном отпаивала свекровь.
Я продолжала ходить на работу — на ферму. Да только уже делала это с неохотой, ведь еще издалека был слышен рёв голодной скотины.
Морозы отступили. Все ждали весны.
И наконец, едва проклюнулась первая трава, мы наелись супа с крапивой.
Деревня оживала. Все чаще слышался смех на улице. Уцелевших животных пустили на самовыпас, там они быстрее себе еду найдут.
Вроде жизнь налаживалась.
Одной ночью мне привиделся сон. Слышу, что дитё малое горько плачет, словно беде быть. Вскочила, будто в бреду, и начала руками шарить, искать, чтобы убаюкать, да успокоить.
Иван проснулся.
— Ты чего, Нин. Потеряла чего?
— Ребенка, Вань. Плачет он.
— Какого ребенка?
— Нашего.
— Ты чего? Наши в другой комнате спят.
Видно, тут я окончательно проснулась. Пришла в себя, отдышалась, утерла холодный пот. Проверила Нюру с Димой. Действительно спят.
Снова легла, все еще думая о сне. Привидется же такое. Да только еще несколько раз по ночам «искала» ребенка. Да и на чужие коляски стала засматриваться. А в груди так ныло и сжималось.
И одним днем я решилась на разговор с мужем.
— Сдурела? Ну, куда нам третьего, Нин? Нам бы этих на ноги поднять.
Я кивнула. Так — то оно так. Да вот куда девать это непонятное чувство, когда на чужих маленьких деток смотришь? Когда берешь их на руки и вдыхаешь этот неповторимый запах.
Через некоторое время сон снова повторился. Я снова искала, шарила руками вокруг, а когда поняла, что никогда не смогу прижать его к себе, так горько расплакалась.
Сначала потихоньку, закрыв лицо руками. Слезы просачивались сквозь пальцы и капали на сорочку. Судорожно вдыхала воздух и плакала, да видимо начала подвывать, потому как Ванька проснулся. Поначалу он испугался, старался выспросить меня, что произошло. А когда понял, только тихо ругнулся, да прижал меня к себе. Когда я успокоилась, я молча лежала, еще всхлипывая, вдыхая запах мужа. Я уж думала, что он уснул. Но посреди ночной тишины, он сказал:
— Давай уж, Нин, раз так. Справимся как — нибудь.
Я замерла, всё еще не веря в услышанное. Привстала на локте и заглянула ему в лицо:
— Правда?
Он шумно вздохнул. А потом…
— А то!
И его большие мозолистые руки загребли меня в свои объятия.
Так у нас родился Андрей.
Ох и дал мне этот мальчик жару. Орал и днем и ночью. Мне казалось, что в первые
