Что-то меня не очень тянуло на ту сторону, в голове мелькали какие-то не слишком приятные воспоминания, связанные с историей этой страны, но сколько бы я не силился что-то вспомнить, ничего не выходило. Попытка прояснить это у местных жителей Коста-Рики, натыкалась на глухую стену. Либо, никто не хотел со мною этим делиться, подозревая меня в чем-то нехорошем, либо люди просто не желали совать свой нос, в чужие проблемы. И похоже это именно второй случай, потому что сколько бы я не прислушивался к местным разговорам, где-то в харчевнях, барах, просто на завалинке у дома, чаще всего обсуждали будущий урожай, и сравнивали его с предыдущим. Иногда говорили об очередном повышении цен, на какие-то продукты или запчасти, но о том, что обсуждают то, что происходит в мире, или даже в соседнем городке, я не слышал.
Что интересно, хотя возле дороги и стояло здание с надписью «Control Migratorio Frontera Nicaragua-Costa Rica en rio Peñas Blancas», что означало — «Миграционный контроль на границе Никарагуа и Коста-Рики в городе Пеньяс Бланкас». Само здание оказалось совершенно пустым, да и городок расположенный неподалеку казался если не вымершим, то скорее каким-то затаившемся и испуганно-настороженным.
Мне не очень хотелось посещать столицу страны Манагуа, но еще находясь в Панаме, слышал, что в Матагальпа, небольшом городке почти в центре страны, действуют несколько предприятий, мебельная фабрика несколько заводов по переработке сельскохозяйственной продукции. И якобы оттуда экспортируют прекрасные сигары, пусть не кубинского качества, но похожие на них. Мне показалось, что там я вполне смогу, как-то устроиться на работу, а уж после решу, как быть дальше.
Триста километров, для меня не являлись большим расстоянием, да и за последнее время, я как-то сроднился со своим мотороллером, поэтому, проложив маршрут так, что находился подальше от федеральных трас и больших городов, а Манагуа вообще объехать десятой дорогой, я спустя каких-то пять с небольшим часов въехал в город, и тут же был остановлен на въездном посту вооруженными людьми. И едва увидел развевающийся над блокпостом красно-черный флаг с начертанными на нем большими буквами FSLN Что означало: «Frente Sandinista de Liberación Nacional» — Сандинистский фронт национального освобождения, понял, что вляпался по самые уши, и даже глубже.
Тут же подошедший ко мне суровый мужичок с до боли знакомым советским карабином Симонова, произнес.
— Ты, прибыл в правильное место парень! Ведь ты же приехал сюда, чтобы поучаствовать в народной борьбе за освобождение нашей многострадальной Родины, от диктатуры этого американского наймита — диктатора Анастасио Самосы Дебайле?
В его словах мне послышались очень знакомые нотки, не раз слышанные из уст советских ораторов, произносимые с трибун съездов Коммунистической Партии Советского Союза, или же из уст советских комиссаров, во время Великой войны. Мне просто ничего не оставалось делать, как согласиться. В противном случае, я даже боюсь представить, что бы произошло. Может меня бы и не прибили, как врага народа, но точно бы раздели до нитки. Впрочем, так тут и поступили.
С этого момента, моя жизнь круто изменилась. Как, оказалось, здесь находится только что созданная тренировочная база Фронта Национального Освобождения Никарагуа. О том, что я свой, ни у кого не возникало и тени сомнения. На лицо я вполне подхожу за своего. Мою расу — самбо, определили ходу. Мотороллер? Зачем рядовому бойцу нужна такая техника. Конечно же я «добровольно» передал ее на нужды Фронта Национального Освобождения, и с тех пор часто видел, как курьер мотается на нем по городу, то что-то отвозя в одну сторону, то возвращаясь с горячительными напитками обратно. Но я прекрасно «понимал», что наши командиры денно и нощно стараются привить нам некоторые военные навыки, и спиртное помогает им, как-то сохранить свои нервы. Ну да, пьяному ведь море по колено.
Меня переодели в некоторое подобие формы состоящей из брюк и гимнастерки цвета хаки, и ботинок с высокими голенищами. В качестве головного убора выдали панаму, чем-то похожую на те, что когда-то выпускала советская фабрика имени Ахунбабаева в Ташкенте, и в которых ходили, советские солдаты в южных республиках. Вся, гражданская одежда, находящаяся в моем рюкзаке исчезла в непонятном направлении. Правда, рюкзак мне все же оставили, видимо решив на мне сэкономить. Да и мой собственный мало чем отличался от тех, что выдавали всем остальным. На брезент, который находился в моем рюкзаке не обратили внимания. Просто приказали свернуть его в тугой валик, и подвязать снаружи рюкзака, как у всех остальных. Я благоразумно исполнил приказ, не акцентируя на том, что это не просто брезентовое полотно, а настоящий спальный мешок с надувным матрацем. Доллары ушли моментально. Мне еще сделали выговор, попеняв на то, что настоящий гражданин Никарагуа не должен даже касаться руками этих грязных бумажек. Потому что именно они и повергли мою страну в пучину хаоса.
То, что в моих документах значилось, что я совсем недавно перешел границу, и не являюсь гражданином Никарагуа, никого совершенно не волновало. Более того, их просто никто даже не собирался разглядывать. Тот мужчина, просто спросил:
— Ты хочешь, отказаться от старого мира, и посвятить свою жизнь борьбе за народное дело.
Я, разумеется, согласился с его словами. И мне тут же было предложено, в знак солидарности с трудящимися всех стран совершить символическое сожжение. А мой испуганный взгляд, мужчина похлопал меня по плечу, и добавил:
— Ну, что ты, парень. Никто не заставляет тебя превращаться в факел. Тем более, что Народному Фронту нужны бойцы, а не обгорелые головешки. Просто у нас принято так доказывать свою приверженность к делу народного единства, публично сжигая документы, выданные властью кровавого диктатора Самосы.
Мужчина пристально всмотрелся в мое лицо, и пафосно произнес:
— Ты готов отдать свою жизнь за свободу своего народа?
— Да. — Ответил я, понимая, что деваться с этой подводной лодки, мне просто некуда. Но все же поспешил уточнить. — А как же мне тогда быть, без документов. Меня же не примут никуда на работу.
— Твоя работа, с этого мгновения, борьба за народное дело. За счастье окружающих тебя крестян и рабочих, за радость, за улыбки детей. А новые документы, ты получишь уже сегодня, и они будут подписаны нашими лидерами Сильвио Майорга и Ригоберто Крусо.
Чуть позже я, демонстративно достав из кармана пакет документов, и перед всем строем опустил его в пылающую жаровню, одновременно с этим произнося слова клятвы:
— Я, Уго Гонсалес. — Да я сознательно назвал другую фамилию, и сделал это по нескольким причинам. Во-первых, чтобы оторваться от Альварес. Я очень сомневался, что они придут и сюда, но все же некоторые опасения у меня были. И во-вторых, не собирался задерживаться здесь надолго. Если появится возможность постараюсь как можно быстрее покинуть этот сброд, считающий себя непобедимыми воинами. А на самом деле являющимися запуганными донельзя крестьянами и молодыми пацанами от пятнадцати до двадцати лет со слегка свернутыми мозгами из-за хорошо организованной агитации проведенной специалистами своего дела.
— Я, гражданин республики Никарагуа, вступая в ряды Сандинистского Фронта Национального Освобождения, принимаю Присягу и торжественно клянусь: быть честным, храбрым, дисциплинированным и бдительным воином, выказывать вышестоящим военным чинам беспрекословное повиновение, исполнять приказы со всей решимостью и всегда строго хранить военные и государственные тайны.
Я клянусь сознательно осваивать военные знания, выполнять военные уставы, всегда и везде поддерживать честь нашей республики и ее Национальной народной армии. Если я когда-либо преступлю эту торжественно данную мною клятву, пусть меня постигнет суровое наказание по законам нашей республики и презрение трудового народа.
И да поможет мне бог!
Удивительно, но я сумел сохранить свой паспорт. Правда, это обнаружилось много позже, уже спустя примерно полгода, после того, как я попал в тренировочный лагерь, но тем не менее это меня очень обрадовало. Оказалось, что он каким-то образом очутился во внутреннем кармане моего рюкзака. Возможно, на одной из стоянок я перекладывал документы туда, и забыл его обратно достать. В итоге, получилось, что на присяге я сжег свои права на мотороллер, и аттестат зрелости. Наверное, больше всего было жаль фотографий моей семьи, находящихся в том же пакете, но ничего исправить уже было невозможно. Радость присутствовала еще и из-за того, что было как-то стремно предъявить выданный здесь документ, где-то в другом месте. Если нарвусь на Национальную Гвардию, поддерживающую режим Самосы, наличие такого паспорта, гарантировано отправит меня к праотцам. Да и в любой другой стране, боюсь это не будет считаться легитимным документом. Хотя я все же сохраню, его по возможности. Если мне повезет, и я когда-нибудь доберусь до СССР, он должен будет мне очень помочь там легализоваться.
