Мне выдали грубые рубашку к штанам в которых я очнулся и поселили в сарае с пятью рабами разного возраста. Подойдя к месту на нарах, где мне определили спать, принюхался к слежавшейся подстилке и принялся сгребать старую солому с дощатого настила. Скинул ее в кучу навоза смешанного с соломой и, найдя стог свежего сена у конюшни, притащил целую охапку душистого корма для скота, пахнущего травами и цветами, распределив ее достаточно толстым слоем по спальному месту. Наш «разводящий» обычного вида плюгавый мужичонка, который принимал пополнение, помучился немного со мной пытаясь поговорить. Потом, поняв в какую засаду он попал, просто приставил к бородатому мужику, который должен был работать, а я параллельно выполнять все тоже самое. Так начался новый период моей «захватывающей» жизни на чужой планете в окружении «гладкокожих» и похожих на меня. Даже не знаю — лучше это или хуже…
Нехитрая наука ухода за скотом усвоилась всего за пару дней и бригадир, проверив как я справляюсь, доверил мне трудится в одиночестве. Что сказать? Если бы я на Земле узнал, что на другой планете буду убирать навоз и кормить животных, то наверное очень бы огорчился! А тут я наслаждался обычной человеческой едой, хлебом и даже своей немудреной одеждой, от которой я оказывается основательно отвык и предпочитал работать с голым торсом убивая сразу двух зайцев: — сберегая казенную вещь и давая телу дышать полной грудью. Мне наконец обкорнали мои длинные волосы и сняли надоевшую повязку с головы. Я долго мыл зудящую голову с жидким подобием мыла, сковыривая подсохшую корку в густых волосах. Мозги потихоньку приходили в себя после нанесенной травмы, и я по чуть-чуть настраивался мысленно на собеседников, пытаясь уловить образы сопровождавшие текст, чтобы поскорее выучить язык аборигенов. Что-то уже начало получаться, но это пока были крохи моих возможностей. Ничего! Скоро я приду в норму и тогда все будет по-другому! Как по-другому, я еще не придумал, так как не знаю, что можно ждать от этого сообщества. Уж больно я был оторван от такой действительности, скучая по достижениям цивилизации в своей прошлой жизни.
Потекли денечки в почти однообразном труде, во время которого я старался ментально общаться со всеми животными без разбора, когда кормил их или убирал стойло от навоза. Тяжелей всего приходилось с курами, так как мозгов у них по видимому нет от слова — совсем. Коровы тоже не были склонны к интеллектуальному общению, зато свиньи и лошади стали моими лучшими друзьями. Даже вороной жеребец, которого боялись все без исключения работники, слушал мои мысленные хвалебные оды его гордой стати с должным вниманием, позволяя мыть себя жесткой щеткой, смоченной в пенной воде. Жеребец косил на меня черным глазом и шевелил ушами, когда я рассказывал ему о красоте степных просторов на моей родине, намывая его черные бока и расчесывая густую гриву. Еще я «показал» ему, какие красивые лошадки бывают на Земле, отчего он не веряще всхрапывал и тряс головой, передавая мне степень своего удивления. А когда я показал ему картинку скачек с ипподрома, он тут же предложил мне промчаться на своей спине, чтобы доказать, что он может мчаться совсем не хуже. Я его поблагодарил и пообещал покататься с ним при первой же возможности.
Таким образом, я работал, учил язык и постепенно восстанавливал свои ментальные способности, которые медленно, но верно приходили в норму. Мои безмозглые курочки и другие животные уже почти без всякой команды чувствовали, чего я хочу от них в данный момент и быстро реагировали на малейший посыл моего беззвучного окрика. С бригадиром у меня установились довольно ровные отношения. Я был хорошим работником, он был довольным начальником, которому не приходилось беспокоиться за мой участок работы. Ему хватало заботы носиться по полям и весям, контролируя множество работников трудившихся на сельской ниве. С соседями по бараку я тоже подружился, так как по молодости лет и выполняемой мной работы никак не конкурировал с ними. После рабочей смены я внимательно слушал их беседы и пытался сделать им что-нибудь приятное, выпросив например для них пирогов у наших поварих, оставшихся от обеда управляющего, которого я видел всего пару раз. За общей беседой мужики старательно поучали меня жизни, рассказывая истории о своей судьбе, которая кривой дорожкой привела их в этот барак. Я постепенно смог поддерживать разговор, для начала с грехом пополам выдав им историю о жизни в далеком лесном племени не знающего железа, что было почти правдой. Когда меня в первый раз спросили мое имя, я пытался представиться своим настоящим именем Игорь. Меня долго переспрашивали и в итоге И Гор, превратился просто в Гора.
— Ты Гор еще молодой, — поучал меня самый старший. — У тебя есть возможность стать свободным. Во-первых, ты можешь при военном положении записаться в солдаты и автоматически перестанешь быть рабом, когда с тебя снимут метку. (Метка эта та хрень в мозгах, которой нас одаривал тот старичок) Во-вторых, ты можешь понравится хозяину или хозяйке и стать слугой в их доме. Хозяин, слава богине, у нас любит женщин, а вот хозяйке ты наверняка понравишься. Только вот она тебе — вряд ли! Ха-ха-ха!
— Да что ему может не понравится⁈ — поддержал шутку Логар, бывший военнопленный в прошлой войне с соседней страной. — Она ничем не отличается от его любимых хрюшек! Ха-ха!
— Ты бы не молол языком! — тут же посмурнел Дронт, который никому не рассказывал, как попал в рабы. — Мы-то тут уже не один год. А наш молодой друг, не в обиду будет сказано, пока открыт как чистый лист и может не со зла повторить твои слова в чужие уши и тогда я тебе не позавидую.
— Да ладно тебе! Он же уже все понял! Да, Гор⁈ Ты же никому не скажешь? — Логар беспокойно заглянул в мои глаза.
— У нас в племени, тех кто предает своих друзей подвешивают за ноги в лесу и оставляют зверям. А я считаю вас своими друзьями.
— Хорошо сказал! — крякнул Дронт и потянулся под нары. — Надо это дело отметить. — Его рука вытянула небольшой пузатый кувшин и Логар быстро расставил на нашем грубом столе глиняные плошки и кусок сыра с лепешкой. Мутный самогон обжег горло, и я закашлялся под смех старших товарищей.
— Что? Крепка, зараза⁈ Ничего, научишься еще пить! На, закуси!
Короче, когда пришли остальные наши работники, мы уже были в хорошем настроении, и я пытался выучить песню, которую пел когда-то наш Логар, шагая в военном строю. У меня на удивление неплохо получалось, видимо спиртное прояснило что-то в моих мозгах и дало свободу творческому началу.
Единственным, кто мешал мне врастать в местное общество, был работник Хорт. Он хоть и был из свободных, но выполнял ту же работу что и я, вот его место я практически и занял, вытеснив в скотопасы. Так как я справлялся со своим делом значительно лучше, то эта мелкая душонка посчитала себя оскорбленной и очерняла меня перед всеми, как только могла. Оскорблениями дело не ограничилось и вскоре последовала первая диверсия. В один день у коров в стойле после проведенной ночи разболелись животы, и утренняя дойка сорвалась. Прибежавший лекарь определил, что они наелись травы, в которую попал сорняк, вызывавший острое расстройство кишечника. Понятное дело крайним оказался я, хоть я точно ощущал эмоцию этого мелкого говнюка, который наслаждался своей пакостью. Меня как положено выпороли, но я бы сказал довольно щадяще, без рассечения кожи на спине и заднице. Два дня я спал на животе и кушал стоя, стараясь не строить планов мщения. На третий день этот чмошник пришел поглумиться надо мной, когда я убирал стойла лошадей.
— Как твоя спина? Ай-яй-яй! Как ты не уследил⁈ А вдруг завтра ты покормишь Ворона, а он помрет? Не боишься?
Я до этого слушавший этого хорька довольно спокойно, вскипел от этой гнусности и, схватив за ворот опешившего мужика, притянул его к себе и прошипел ему в лицо:
— Не боюсь! Потому что ты сейчас пойдешь и утопишься! — Мой ментальный посыл в сердцах получился таким оглушающим, что на лице убогого застыла уродливая улыбка, и он с глазами оглушенного карася медленно развернулся и вышел из конюшни. Больше этого горе работника никто не видел! Бугор поспрашивал нас о пропаже, но так, для проформы. Все же этот гнус успел достать здесь всех, и он не был исключением. Так что, все работники вздохнули с облегчением, а мы даже выпили по такому случаю.
