Вторые ворота, ведущие внутрь, были распахнуты невидимыми руками. С каждым шагом изменялся угол зрения, возникали новые геометрические узоры, получавшиеся из бесконечного природного многообразия и создававшие новую гармонию. Это было так, словно пропорции возникли из света и воздуха – из самой жизни, подчиняясь правилам миропорядка и улавливая то, что открывает дух, но что невозможно выразить в словах. И, кроме того...
– Слишком все маленькое,– проворчал Горбац.
Ким обернулся. Массивная фигура больга заняла весь проем. Его широкие плечи задевали косяки справа и слева, так что неуклюжее тело заслоняло свет; чурбан, отбрасывающий тень, черное пятно позора в этой чистой гармонии, – нет, этот дом был построен совсем не для больгов.
– В чем-то он прав, – сказал Альдо, едва заметный в огромной тени больга. – Это выглядит так, будто в действительности должно быть гораздо больше. Что-то вроде кукольного домика...
– Твои друзья на редкость наблюдательны, Кимберон Вайт, – раздался голос, ясный, светлый и странно доверительный. – Ибо это лишь макет утраченного Зеленторила, который Высокий Эльфийский Князь создал, чтобы сохранить в Среднеземье память о Высшем Мире.
Ким обернулся. Перед ним открылся третий портал, давший возможность увидеть круглый зал, над которым кроны деревьев образовывали купол, увенчанный фонарем. В центре его стояли два трона, украшенные богатой резьбой.
На тронах сидела пара, одетая в расшитые драгоценными камнями наряды. Их волосы были светлы, как солнце, на головах у них были короны: у него – из золота и зеленых листьев, у нее – из серебра и белых лилий. На миг Киму привиделись молодой бог и его невеста, сияющие в начале времен, но тотчас он понял, что это лишь иллюзия. Он узнал того, кто сидел в золотой короне, подпирая голову рукой, на которой сверкало кольцо с голубым камнем.
– Гилфалас!
Эльф мягким движением поднялся и пошел им навстречу.
– Добро пожаловать, Ким, – произнес он. – Трижды добро пожаловать – благодаря надежде, которую несешь ты со своими спутниками. Ты не хочешь представить их мне?
Ким не знал, как начать.
– Это... это Альдо, мой провожатый из Эльдерланда, а вот это Горбац. Больг, – пояснил он, хотя это и было излишне, и упрямо добавил: – Без него нас бы здесь сейчас не было.
Гальдор, который сопровождал их, протолкался вперед и упал на колени:
– Мой господин! Вы ведь не допустите, чтобы это отродье осквернило ваш священный очаг. Во имя верности, в которой я поклялся вашему отцу, прошу вас прикончить это... этот предмет.
Глубокая складка легла на чело Гилфаласа.
– Король здесь я, – проговорил он более резко, чем прежде. – Если мой друг поручился за него, мне этого достаточно. И должно быть достаточно тебе.
Но Гальдор не позволил себе успокоиться:
– Этот полукровка? Это создание из царства легенд? Из страны, о которой матери человеческих детей поют песенку, баюкая своих отпрысков? – С издевкой он пропел:
Божья коровка, улетай отсюда
В родимый Эльдерланд!
Там твои детки собрались на обед.
В тарелках котлетки.
А Эльдерланда нет.
– Мой господин, – продолжал он, – здесь пока еще есть свет. Не позволь ему угаснуть. Или, клянусь, я воспрепятствую этому своим клинком...
Ярко вспыхнул меч, лунно-сияющий стальной серп.
– Хватит! – Фабиан встал между ними. Его меч скрестился с клинком эльфа.
– Да, достаточно, – произнес другой голос, ясный и светлый, как звон колокольчика. Девушка-эльф, сойдя с трона, подошла к ним. – Лишь тот, кто приносит в эти залы злые сны, является слугой Теней. Ибо здесь сны имеют больше власти, чем реальность.
– Уберите ваши мечи, – приказал Гилфалас. – Или мы все никогда больше не пробудимся.
Оба противника опустили оружие. Мгновение царила тишина.
– Кто-нибудь может мне объяснить, что, собственно, происходит? – Ким больше не мог сдерживаться. Вся эта болтовня о снах и реальности была не столько выше его понимания, сколько действовала на нервы. – Что это за бессмыслица, в которую мы угодили? Я получил приглашение на празднование коронации в Великом Ауреолисе. А встречаю Фабиана в качестве лесного разбойника... А что с Бурином и Мариной? И что, ради Всемогущего Отца и Святой Матери, случилось с Эльдерландом?
Гилфалас посмотрел на него долгим сочувствующим взглядом.
– Никакого Эльдерланда нет, – сказал он, – нет в этом мире, в котором мы находимся. Здесь уже тысячу лет князь Теней правит Темной империей. Азантуль Ужасный – император Среднеземья, а его Черные легионы представляют собой исполнительную власть. Талариэль, лес эльфов, исчез в пламени, и мой отец, король Инглорион, исчез вместе с ним. О гномах мы уже столетия ничего не слышали: то ли они спрятались глубоко в скалах, то ли их больше нет. Высокий Эльфийский Князь, который создал эту долину, скрылся. Даже Божественная Чета отвратила от нас свой лик. Лишь кучка эльфов в союзе с последними из Большого народа поддерживает здесь пламя света. Но нас очень мало, и мы не можем вести открытую борьбу с властью Тьмы. Мы знаем, что не можем победить, но тем не менее прекращать борьбу не собираемся. Так я думал – до того, как появился ты и принес седьмое кольцо. Теперь я знаю, что есть мир и по ту сторону этого мира и есть надежда, что не все сделанное нами напрасно. Мы ждали тебя, Ким.
Он замолчал. Ким покачал головой. Многое, казавшееся ему до сих пор загадочным, стало обретать в свете этого объяснения смысл: черная крепость в болотах, высказывания Горбаца, странное поведение Фабиана...
Альдо тем временем разразился слезами:
– Скажите, что это неправда, господин Кимберон! Моя мать, мой отец, вся моя семья, весь народ фольков – все исчезло? Зачем же тогда мы здесь? Этого не может быть! Пойдемте назад, пойдемте искать их... – Его слова тонули в рыданиях.
– Боюсь, что это правда, – тихо сказал Ким. – Мы, фольки, были созданы лишь как стража, чтобы охранять ту старую, пропитанную кровью землю, где некогда стояла крепость Мрака. Однако если Темная власть победила, тогда фольки не нужны. Но почему в таком случае, – продолжились его раздумья, – мы с тобой здесь?
– И что следует делать? – вернул Гальдор все к исходной точке.
Ким вздохнул:
– Я не знаю. – Его взгляд упал на эльфийскую девушку, та улыбалась, и он невольно ответил на ее улыбку. – Госпожа, сказал он, – вы прекрасны, умны и мудры. Может быть, вы знаете, что мы должны делать?
Итуриэль, так звали ее, рассмеялась серебристым смехом:
– Такой комплимент я даже от эльфийских поэтов слышу редко, а уж они на это большие мастера. Ты испытываешь голод и жажду, и твои спутники тоже. Пойдемте к столу – есть, пить и веселиться. А там будет видно.
Длинный стол стоял на прогалине позади дворца. Там были приготовлены кушанья и напитки, хлеб, вино и фрукты, как будто припудренные золотом и серебром. На краю поляны струился ручей с лилиями, напоминая эльфам Воды Пробуждения, местность в Высшем Мире, где все начиналось. Свет весны играл в листве и бросал пестрые краски на ковер из травы и цветов. Еда была легкой и сладкой, вино переливалось в хрустале, и почти невозможно было в таком месте думать о печальных вещах.
– Вот чего нам не хватает, так это пивка, – заявил Фабиан. – Ах, как мне недостает темного пива из «Золотого плуга», хотя, честно говоря, я его никогда и не пробовал.
– Тише, – простонал Ким, – ты еще больше все усложняешь.
– А чего не хватает мне, – высказался Альдо, тихо сидевший с краю, – так это трубки с хорошей травой.
– С травой? – спросил Гилфалас. – Здесь растут удивительные травы.
– Трубочная трава! – воскликнул Фабиан. – Я помню. Но здесь табака не знают.
– Нет трубочной травы? – Ким был подавлен. – Нет травы – нет фолька. Но что же здесь делают, когда хотят хорошенько поразмыслить?
– Нам приходится думать без вспомогательных средств...
Из всего неправдоподобного, с чем Ким столкнулся в течение этого дня, это показалось ему самым невероятным. Когда он вспомнил о дыме, обволакивавшем факультет, когда его друзья и он перекидывались идеями, как мячами, то решил, что кроме истории последних столетий утратил кое-что еще.
Воспоминания о «табачном прошлом» навели Кима на одну любопытную мысль.
– В один из таких вечеров, – проговорил он медленно, – мы вот так, покуривая, спорили об истории и о том, герои делают историю или герои сделаны историей. Ты помнишь, Фабиан?
Фабиан наморщил лоб:
– Очень смутно, будто в тумане. Но продолжай.
– Один из нас – пожалуй, Бурин – рассказывал про идею, которую высказал один ученый шестого века – по летосчислению Империи, – что-то об ущербности истории...
– «De Fallibilitetate Humanorum Historiae» [«О погрешности человеческой истории» (лат.)], – проговорил Фабиан. – Да, я вспомнил. Как же его имя? Атериас? Клериас?
– Ктесифас! Магистр с островов. Он представил теорию, согласно которой в потоке истории существуют определенные точки, где действие единственной личности в нужном месте и в нужное время может изменить весь последующий ход событий... История не сама себя регулирует – вот каков был его тезис. Мы тогда пришли к заключению, что это недоказуемо, поскольку то, что было, уже произошло. Все прочие варианты истории – из области неиспользованных возможностей. Однако мы, кажется, как раз и попали в одну из них.
