Костя улыбался.
– Как ты думаешь, кто был прав во второй мировой войне? – спросил я.
– Это ты к чему? – теперь напрягся Костя, не без оснований ожидая подвоха.
– А ты ответь.
– Наши были правы, – патриотично сказал Костя. – Между прочим, некоторые вампиры и оборотни воевали! Двое даже получили Звезду Героя!
– А почему правы именно наши? Сталин ведь тоже не прочь был проглотить Европу. И мирные города мы бомбили, и музеи грабили, и дезертиров расстреливали...
– Да потому что они наши! Потому и правы! •
– Так вот, сейчас правы наши. А наши – Светлые.
– То есть ты так чувствуешь, – уточнил Костя. – И возражений поэтому не приемлешь?
Я кивнул.
– Ха... – презрительно сказал Костя. – Ну хоть один разумный довод роди!
– Мы кровь не пьем, – сказал я. Костя поставил чашку на пол. Встал:
– Благодарю за гостеприимство. Возвращаю тебе твое приглашение войти.
И я остался один – в большой пустой квартире, наедине с недопитыми чашками, открытой микроволновкой и остывающей водичкой в чайнике...
Зачем я ее в микроволновке грел? Один-единственный пасс – и вода бы вскипела прямо в чашках.
Я достал телефон, набрал номер Светланы. Телефон не отвечал. Наверное, пошла с Надюшкой гулять, а трубку опять забыла в комнате...
На душе у меня вовсе не было так легко, как я пытался показать.
Чем же мы все-таки лучше? Интригуя, сражаясь, обманывая? Мне нужен этот ответ, в очередной раз нужен. И не от умницы Гесера, привыкшего плести кружева из слов. И не от себя самого – себе я уже не верю. Мне нужен ответ от человека, которому я доверяю.
А еще я должен понять, как Гесер обманул Инквизицию.
Потому что если он поклялся Светом – и соврал...
Тогда за что я сражаюсь?
– Будь оно все... – начал я и осекся. Не проклинать – этому учат в первые же дни после инициации. А вот – почти сорвался...
Будь оно все. Просто будь.
И тут в дверь позвонили – словно угадали, что мне сейчас ни к чему оставаться одному.
– Да! – крикнул я через всю комнату, вспомнив, что дверь не запирал.
Дверь приоткрылась, просунулась голова Ласа. Мой сосед огляделся, спросил:
– Ничего, не помешал?
– Нормально, входи.
Лас вдвинулся в комнату, огляделся. Сказал:
– Не, у тебя ничего так... только унитаз надо поставить... Можно еще разок помыться? Сейчас или вечером... мне понравилось.
Я сунул руку в карман, нащупал связку ключей. Представил себе, как ключи разбухают, расщепляются... И бросил Ласу свеженький комплект.
– Лови!
– Зачем? – разглядывая ключи, заинтересовался Лас.
– Мне надо будет уехать. Пользуйся пока.
– Ну вот, только нормальный человек поселился... – огорчился Лас. – Обидно. Скоро уезжаешь?
– Сейчас, – сказал я. Мне вдруг стало ясно, как я хочу увидеть Светку и Надю. – Может, еще вернусь.
– А может, и нет? Я кивнул.
– Обидно, – повторил Лас, приближаясь. – Я тут у тебя мини-дисковик видел... держи.
Я взял маленький диск.
– «Боевые протезы», – объяснил Лас. – Мой альбом. Только при женщинах и детях не включай!
– Не стану. – Я повертел диск в руках. – Спасибо.
– У тебя проблемы? – спросил Лас. – Извини, если не в свои дела лезу, но вид какой-то больно унылый...
– Да нет, ничего, – встряхнулся я. – По дочке соскучился. Поеду сейчас... жена с ней на даче, а у меня тут работа...
– Святое дело, – одобрил Лас. – Нельзя ребенка обделять вниманием. Хотя если мать с ней – это главное.
Я посмотрел на Ласа.
– Мать все-таки главное для ребенка, – с видом Выготского, Пиаже или иного мэтра детской психологии изрек Лас. – Биологически так обусловлено. Мы, самцы, все-таки в первую очередь заботимся о самке. А самка – о детеныше.
В квартиру Тимура Борисовича меня впустили без споров. Охранники выглядели вполне нормально и вряд ли имели хоть малейшее представление о недавних событиях.
Гесер со своим вновь обретенным сыном пили чай в кабинете. Большом, хотелось даже сказать «обстоятельном» кабинете, с массивным письменным столом, с кучей всяких забавных безделушек на полках старинных шкафов. Удивительно, как сходятся их вкусы. Кабинет Тимура Борисовича удивительно походил на рабочее место его отца.
– Проходи, молодой человек, – улыбнулся мне Тимур Борисович. – Видишь, все устроилось.
Он покосился на Гесера, добавил:
– Молодой еще, горячий...
– Это точно, – кивнул Гесер. – Что случилось, Антон?
– Надо поговорить, – сказал я. – Наедине. Гесер вздохнул, посмотрел на сына. Тот встал:
– Схожу-ка я к своим оболтусам. Нечего им штаны тут просиживать, найдутся дела.
Тимур Борисович вышел, мы остались наедине с Гесером.
– Ну, что случилось, Городецкий? – устало спросил Гесер.
– Мы можем говорить свободно? -Да
– Вы не хотели, чтобы ваш сын стал Темным Иным, – сказал я. – Верно?
– А ты бы хотел видеть свою Надюшку Темной Волшебницей? – вопросом ответил Гесер.
– Но Тимур неизбежно стал бы Темным, – продолжал я. – Вам нужно было получить право на его ре морализацию. Для этого Темные, а еще лучше – Инквизиция, должны были запаниковать и совершить какие-то неправомерные действия в отношении вашего сына...
– Что и произошло, – сказал Гесер. – Так, Городецкий. Ты хочешьменя в чем-то обвинить?
– Нет, я хочу понять.
– Ты же видел, я клялся Светом. Я не встречался ранее с Тимуром. Я ничего ему не обещал, не посылал писем. И никого не привлекал для этих целей.
Нет, Гесер не оправдывался. И не пытался заморочить меня. Он будто условия задачи излагал – с удовольствием ожидая, какой же ответ даст ученик.
– Витезславу достаточно было задать еще один вопрос, – сказал я. – Но, видимо, этот вопрос был слишком человеческим для него...
Гесер качнул веками, будто репетируя кивок.
– Мать, – сказал я.
– Витезслав когда-то убил свою мать, – объяснил Гесер. – Не со зла. Он был молодым вампиром и не мог себя контролировать.
– Кто мать Тимура?
– В досье должно быть имя.
– Там могло стоять какое угодно имя. Написано, что мать Тимура погибла в конце войны... но я знаю одну женщину-Иную, которая с того времени пребывала в теле птицы. С точки зрения людей, она умерла.
Гесер молчал.
– Вы действительно не могли его найти раньше? – спросил я.
– Мы были уверены, что Тимка умер, – тихо сказал Гесер. – Это Ольга не хотела смириться. И когда ее реабилитировали – продолжила искать...
– Нашла сына. И дала ему опрометчивое обещание, – закончил я.
– Женщинам позволено проявлять лишние эмоции, – сухо сказал Гесер. – Даже самым мудрым женщинам. А мужчины на то и существуют, чтобы защитить и свою женщину, и своего ребенка. Рационально и вдумчиво все организовать.
Я кивнул.
– Ты меня осуждаешь? – с любопытством спросил Гесер. – Антон?
– Кто я такой, чтобы осуждать? – спросил я. – У меня дочь – Светлая Иная. И я сам не хотел бы отпустить ее во Тьму.
– Спасибо, Антон, – Гесер кивнул и явственно расслабился. – Рад, что ты это понял.
– Интересно, как далеко вы пошли бы ради сына и Ольги, – сказал я. – Ведь Светлана что-то почувствовала? Какую-то опасность для меня?
Гесер пожал плечами:
– Предчувствия – штука ненадежная.
– Если бы я решил рассказать Инквизиции правду, – продолжал я. – Решил бы уйти из Дозора в Инквизицию... Что тогда?
– Ты же не ушел, – сказал Гесер. – Несмотря на все намеки Витезслава. Что еще, Антон? Чувствую, у тебя новый вопрос на языке вертится.
– Как так получилось, что ваш сын – Иной? – спросил я. – Это же лотерея. Редко в какой семье Иных рождается ребенок-Иной.
– Антон, либо иди к Витезславу и излагай свои домыслы, – тихо сказал Гесер, – либо дуй к Светлане, как собирался. Меня от этого допроса избавь.
– Не боитесь, что Инквизиция все обдумает и сообразит, в чем было дело? – спросил я.
– Не боюсь. Через три часа Витезслав подпишет бумага об окончании расследования. Поднимать дело они не станут. И так в дерьме по уши.
– Удачи вам с реморализацией Тимура, – сказал я. И двинулся к двери.
– У тебя еще неделя отпуска, побудь с семьей! – сказал Гесер вслед.
Вначале я хотел гордо сказать, что в подачках не нуждаюсь. Но вовремя остановился. Какого черта?
– Две недели, – сказал я. – У меня одних отгулов на месяц накопилось.
Гесер смолчал.
«БМВ» я решил сдать, вернувшись из отпуска. В конце-то концов...
По свеженькой трассе – раньше это были ухабы, соединенные участками шоссе, теперь участки шоссе, изредка прерываемые ухабами – машина легко шла на ста двадцати.
Хорошо быть Иным.
Я знаю, что не попаду в пробку. Я знаю, что навстречу мне не выскочит самосвал с пьяным водителем. Если кончится бензин, я могу залить в бензобак воду – и превратить ее в горючее. Ну кто же не захочет родному ребенку такой судьбы? Вправе ли я осуждать Гесера и Ольгу?
Магнитола в машине была новенькая, с гнездом для мини-дисков. Вначале я хотел воткнуть туда «Боевые протезы», потом решил, что мне хочется чего-нибудь более лиричного. И поставил «Белую гвардию».
