– Привет, сродственничек. Ну ты вырядился!
Антонов, на что уж профессионал, сам поразился, насколько этот не был похож на Демида Коробова. Этот тип был одет так, как никогда не оделся бы Коробов, – на нем были синяя махровая кепка, пиджак десятилетней давности неопределенно-помоечного цвета, розовая рубаха с воротником навыпуск и коричневые штаны с пузырями-коленками. Ходил этот человек тоже по-другому – волочил ноги, словно с похмела, сутулился, тащил в руке портфель, в котором, наверное, лежали бутыль самой дешевой бодяги, луковица и полбуханки хлеба, а может быть, и недоеденная кем-то котлета – гуманитарная помощь из столовой. Короче говоря, существо это получеловеческой породы было настолько неприметной частью городского пейзажа, подобно сотням сходных с ним незаметных полулюдишек, что взгляд не останавливался на нем ни на секунду, как бы автоматически протестуя против такого скучного и невыносимо невыразительного зрелища. Он не был нищ настолько непристойно, чтобы вызвать интерес у какого-либо милиционера. Он просто был обычным безработным – неопасным, неинтересным и вообще как бы несуществующим.
– Извини, братишка, – сказал Демид. – Ты это, не выручишь? Трехи не хватает. На пузырь. Я верну завтра, чес-слово. Мне Женька должон. А у его завтра полтинник будет. Он генератор из гаража толкнул. А деньги только завтра принесут...
– Ладно, ладно, ты, Шерлок Холмс, артист доморощенный! – Антонов ткнул Демида пальцем в живот. Неплохо эта парочка смотрелась со стороны – принц и нищий. – Ты как? Где обитаешься? И долго ли надеешься так протянуть? Я же тебе сказал – сваливай! Уезжай из этого города. Здесь тебе делать нечего. Фоминых большой шухер наводит. Всю милицию на уши поставила. Они, между прочим, не любят, когда их братию обижают, газом травят, веревками вяжут. Ты хоть газеты-то читаешь?
– А как же! – Дема достал из сумки местную газету, на первой полосе которой красовался его собственный портрет и надпись: «СБЕЖАЛ ОПАСНЫЙ МАНЬЯК – УБИЙЦА». Дальше в двух абзацах шла та же чушь про линию производства собак-мутантов, которую Дема лично в свое время выслушал от Фоминых. – Это ж надо, на всю страну меня ославила, стерва! Что про меня сейчас на работе думают? А рожа-то, рожа... – Дема ткнул пальцем в газетный снимок. Физиономия там была угрюмой, обшарпанной и явно уголовной.
– Можно подумать, сейчас ты лучше выглядишь.
В самом деле, Демид сейчас смотрелся далеко не мальчиком с журнальной обложки. Он был густо небрит, немыт, приклеил себе клочковатые седые брови, мшисто свисающие на глаза, а в ноздри вставил специальные колечки, превратившие его в безобразно курносого бульдога. Он даже не носил темные очки, но узнать его теперь было невозможно.
– Слушай, Валер, – быстро зашептал Демид, – давай по делу. Я отсюда свалю. Свалю, как только разберусь с моей любимей подружкой. С Оленькой Игоревной. Я, понимаешь ли, любознательный очень. Любопытно мне, за что это меня, ангела такого, убить хотят? И пока я с ней тет на тет не побеседую, покою мне все равно не будет. Ты узнал, где она живет?
– Узнал кое-что, – буркнул Антонов неохотно.
– Мы сходим к ней в гости. Чайку попьем, покалякаем. Может, и расскажет нам что-нибудь интересненькое.
– Кто это – мы?
– Мы с тобой, друг мой любезный Валера. Вдвоем. Вдвоем по бабам шляться всегда сподручнее. Ты на гитаре играешь, я анекдоты травлю. Не так страшно.
– Никуда я не пойду! – Смотрел Антонов затравленно. Боялся он все-таки Демида, боялся. – Сдурел ты, Коробов. Нет, с меня довольно. Ты просто неуемный какой-то! Не хочу я, чтоб шлепнули меня. И в тюрьму на старости лет мне садиться не хочется. В конце концов, пенсия у меня есть. Работу тоже, глядишь, найду, жизнь свою налажу. У меня, Дема, можно сказать, жизнь только начинается. А ты мне ее испортить хочешь.
– Ты ее сам себе испортил. – Демид посмотрел в глаза Антонова, и тот понял все. – Испортил тем, что пожалел меня. Испортил тем, что не стерпел несправедливости, воспротивился злу. Испортил тем, что ты слишком честный человек, Антонов. И никуда тебе не деться, Антонов. Ты уже записан там, в золотой книге Небес. Ты пойдешь.
Антонов уже знал, что пойдет.
* * *
– Вот, это он! Мужик тот самый, с которым Фоминых живет! – шепнул Антонов Демиду.
Они стояли у входа в некогда преуспевавший НИИ. Теперь институт едва дышал и, чтобы оставаться на плаву, сдавал в аренду все помещения, которые только можно было сдать. Здесь было все: стоматологическая частная поликлиника, автомастерская, склад рубероида, магазин, в котором можно было купить любые прокладки – от женских до сантехнических, газетный киоск, цех по сборке компьютеров и офисы, офисы, офисы. А еще здесь был спортивный зал. Зал для культуристов, где поднимали они свои никелированные железки, с вожделением глядя на развешанные по стенам портреты Ли Хейни, Арнольда Шварценеггера, Корины Эверсон и прочих Мистеров Олимпий и Миссов Олимпш. В зале этом тренировался человек, который сожительствовал с Фоминых Ольгой Игоревной, следователем, старшим лейтенантом юстиции.
Больше об этом человеке не было известно ничего. А в данный момент он довольно быстро передвигался в направлении автобусной остановки, и Антонов с Демидом едва успевали за ним. Человек этот был чуть ниже среднего роста, сложения, судя по размеру кожаной куртки, довольно крепкого, прическу имел короткую и энергичную, но, впрочем, ничуть не «бычью». Выглядел он в общем-то весьма приятно. Дема успел даже на секунду увидеть его лицо. Довольно симпатичное лицо, даже юное. Фоминых жила с человеком, который был моложе ее лет на десять.
Демид и Антонов втиснулись за парнем на заднюю площадку автобуса, набитого, как обычно, до полной невозможности. Дема даже оказался прижат к спине и ягодицам преследуемого объекта, отчего объект брезгливо сморщился, заелозил плечами и продвинулся дальше в толпу, состоящую из людей менее отвратных, чем Демид. Через десять минут парень вышел на улицу, и новоявленные филеры выскочили за ним. Народу было довольно много, и они успешно проводили его до самого подъезда, не рискуя быть замеченными.
Дальше произошла заминка. Фоминых жила на четвертом этаже высокого панельного дома. Подниматься вместе с парнем на лифте? Бить его по башке, искать ключи, открывать железную дверь квартиры Фоминых? Слишком шумно для шести часов вечера, когда все возвращаются домой, выносят мусорные ведра и курят на лестничных площадках. Слишком заметно.
– Вот что мы сделаем, – сказал Демид. – Мы вернемся сюда попозже. Часика в два ночи. Мы возьмем их тепленькими. В постельке. Я залезу в форточку и открою тебе дверь. Ты войдешь в дверь как человек, Антонов. Разве это не приятно?
– А сумеешь? – Антонов чесал в затылке, глядя снизу на открытое окно кухни Фоминых. – Высоко все-таки. И уцепиться не за что.
– Сумею, – сказал Демид. – Ну; может, упаду пару раз, сломаю себе пару ребер-рук-ног. Но своего добьюсь.
* * *
Дема скромничал. Что-что, а залезть в открытое окно на четвертом этаже не составляло для него никакого труда. Может быть, в нем и вправду пропадал талант домушника? Он спрыгнул с подоконника беззвучнее, чем кошка. Он прошел в прихожую и открыл замок – стандартный, знакомый до последнего винтика. Он открыл дверь и впустил Антонова.
Слава Богу, у Фоминых не было собаки. Сейчас не было. Раньше здесь жила собака – Дема чувствовал это по запаху. Огромная, очень опасная собака. Но Демид убил эту собаку не так давно. Новую собаку Фоминых завести не успела.
– Ты готов? – шепнул Демид.
– Да.
– Ты запомнил, что теперь тебя зовут Боба? В целях конспирации.
– Да.
– Vamos, amigo. Vamos. [Пойдем, дружище. Пойдем (исп.).]
Прежде чем включить свет, Дема провел рукой по тумбочке у изголовья кровати. Ну да, конечно, там был пистолет. Фоминых, как истый профессионал, не хранила его под подушкой. Очень неудобно лезть рукой под подушку, когда у тебя всего полсекунды времени. Только на этот раз Фоминых нарвалась на еще большего профессионала.
Эти двое спали обнявшись, тихо сопели в темноте. Навозились, должно быть, достаточно, вдоволь назанимались любовью. Все одеяла сбили, всю простыню скомкали. Обнаженные округлости Фоминых высовывались из-под одеяла, соблазнительно блестели при свете луны. Очень даже хорошая попка. Как у девочки. В форме себя держит эта ведьмочка. Жаль, что такой гадиной оказалась. А этот, сожитель Ольгин, спрятался под одеялом с головой. Ну и славно. Чего на них, голых мужиков, смотреть? Ничего интересного.
Фоминых застонала во сне и вдруг широко открыла глаза, уставилась на Демида, наклонившегося над ней.
– Включай, – сказал Демид.
Антонов у двери щелкнул выключателем. Рука Фоминых метнулась к тумбочке, но там уже ничего не было.
– Пушка твоя у меня в кармане, – сообщил Демид. – От греха подальше.
Фоминых застонала болезненно, закрыла глаза руками от яркого света, съежилась. Зато человек, который лежал с ней под одним одеялом, вдруг ожил. Он выпрыгнул, как чертик. Он бросился на Демида. Он был удивительно мощным и красивым, этот человек. Он весь состоял из одних мускулов. Он был голым и бронзово-загорелым. Только он не был мужчиной.
