– Изволь, – произнес Байхин, невольно передразнивая Хэсситая. – Достаточно наложить чары на любую заразную болезнь… дело мерзкое, таким даже черные маги брезгуют, но какой-нибудь честолюбивый и бездарный чародей может поддаться на уговоры… вроде заклинание не из сложных. Только больного потом надо взаперти держать, иначе все кругом поперезаразятся. Очень уж летучее поветрие. Папочка-король недаром дочку свою в башне запер и близко к ней не подходил. Не то и сам тоску подцепил бы… а ему это и вовсе ни к чему.
Охватившее Хэсситая подозрение превращалось в уверенность так быстро, что у него стеснилось дыхание и похолодели кончики пальцев.
– А это ты откуда знаешь? – сдавленно промолвил он, потрясенный своим внезапным прозрением.
– Так я и сам этой дрянью болел, – скучным обыденным голосом ответил Байхин и сел на придорожную траву рядом с Хэсситаем, словно признание отняло у него силы стоять.
– На мертвого ты вроде не похож, – будто размышляя вслух, промолвил Хэсситай, – не говоря уж о послушании…
Байхин криво ухмыльнулся в ответ на шутку.
– По части послушания у меня всегда было хуже некуда, – зябко ссутулившись, признался он. Солнце припекало вовсю, да и теплый дорожный кафтан Байхин до сих пор не удосужился снять – и все же его поза не казалась странной.
– Лет-то тебе сколько было? – спросил Хэсситай.
– Двенадцать, по-моему… или около того. Мое счастье, что кормилица мне сказки рассказывала… и про принцессу – тоже. Не то худо бы мне пришлось. А так я знал, что со мной творится. И знал, что я должен смеяться во что бы то ни стало, иначе мне каюк.
– Смеяться, – почти таким же бесцветным тоном, что и Байхин, произнес Хэсситай. – Что-то не верится мне, что к тебе шутов допускали.
– Ни-ни, – подтвердил Байхин. – Шуты, смешные истории и все такое прочее – под полным запретом. Это ведь для моего же блага…
На слове «блага» Байхин сощурился. Потом лицо его приняло прежнее выражение, но Хэсситаю и этой малой доли мгновения хватило.
Прости меня, подумал Хэсситай. Прости, если только можешь. Я никогда больше не буду ничего с тобой учинять для твоего блага. Клянусь.
– Не понимаю, – искренне признался Хэсситай. – Как ты сумел… от тебя ведь убрали все, над чем можно смеяться…
– Не все, – возразил Байхин. – Кое-что осталось.
– Что? – глухо спросил Хэсситай.
– Я, – коротко ответил Байхин. Хэсситай вытаращил глаза.
– Я, понимаешь? – пояснил Байхин. – Я сам. Все можно отобрать… но не меня же самого. Я смотрелся в зеркало и убеждал себя, что моя кислая рожа смешней всего на свете. Когда зеркало унесли, глядел на свои руки… на коленки свои мосластые… выискивал, что смешного в моих пятках… и в моих поисках смешного… до того себя доводил – по полу от хохота катался… только тем и выжил. Ты даже не представляешь, какой я на самом деле смешной. Во мне все смешно.
Хэсситай поежился. Всякому человеку небесполезно знать, как он смешон, да не всякому под силу. А двенадцать лет… возраст, когда любая насмешка ранит без малого смертельно… ох и тяжко же отвоевывал Байхин свою жизнь.
– Ты с самого начала знал, что заболел не случайно? – отрывисто спросил киэн.
– Нет, что ты. – Байхин потер переносицу. – Уже потом узнал. Когда стало ясно, что меня даже тоска смертная к послушанию не принудит, на меня вроде как рукой махнули. То все старались переделать, а то на поводу пошли. Согласились сбыть меня с рук и шуму не подымать. А куда сбыть и чем мне потом прокормиться? Знатному вельможе работать неприлично. Отец мой мага пригласил… чтоб отдать меня в ученье. Маг хоть и услужающий человек, а все же ремесло не позорное.
Байхин скорчил непередаваемую гримасу.
– А как этот маг меня только увидел… такое началось! Еле-еле скандал замяли. Отец ведь не ожидал, что маг сразу учует, что со мной стряслось, да вдобавок так прямо при мне все и выложит. И что за продажу таких заклинаний головы рубить бы стоило… и за покупку тоже… и что магом мне теперь уже не быть…
Еще бы. Смертная тоска даром не проходит… да и воинское воспитание тоже.
– Отец тогда озлился страшно. Орал, что раз из меня даже мага сделать нельзя, то он отдаст меня в ученье любому шарлатану, лишь бы я из дому убрался…
– И ему это, в общем, удалось, – усмехнулся Хэсситай.
– Сам понимаешь, когда я сказал, что ухожу с тобой, все только рады были. Все тихо, пристойно… странствовать сынок отправился… на чудищ заморских охотиться… или в дальний монастырь подался – тоже дело не последнее.
– Начинаю думать, что зря я от тебя отделаться пытался, – вздохнул Хэсситай. – Я ведь тебя сейчас почему прогнать хотел… думал, тебе со мной идти опасно… а тебе как раз ничего и не грозит… по крайней мере в этом городе…
– А почему ты думал, что мне что-то грозит? – поразился Байхин.
– Тебя не удивило, что у городских ворот ни души, сами ворота заперты, а стражники на стене мечут «двойную шестерку»? Нет? А ты вон туда посмотри. – И Хэсситай указал рукой на белоснежный флаг с черной слезой. – Ты ведь сам говорил: смертная тоска – штука заразная. В городе эпидемия, Байхин.
Стучать в ворота пришлось довольно долго. Очевидно, стражники не могли поверить, что кто-то по доброй воле решился войти в город, и принимали настойчивый стук за дальний отзвук небольшого горного обвала. Выведенный из терпения Байхин собирался было заорать погромче, но Хэсситай отчего-то отсоветовал. Когда Байхин уже отлягал обе пятки, а Хэсситай проколотил придорожным булыжником небольшую вмятину в чугунной оковке ворот, по ту сторону послышался долгожданный грохот засова.
Молодые стражники, встретившие путников за воротами, являли собой печальное зрелище. Смертная тоска не миновала их и не помиловала. Постнолицые, пустоглазые и недвижные, словно покинутые ветром флюгера… у Байхина стеснилось в груди при виде этих парней, еще недавно наверняка шумливых и хамоватых, а ныне благопристойно безвольных. И только при взгляде на их командира, дородного, зычного и щеголеватого, как полковой барабан, у Байхина немного полегчало на душе.
– Кто такие? – поинтересовался он, недоверчиво оглядывая вновь прибывших. Голос его звучал властно и нетерпеливо. То ли болезнь пощадила бывшего вояку, то ли у него хватило силы духа справиться с ней, но покорностью он не отличался.
– Купцы, – сообщил Хэсситай прежде, чем Байхин успел встрять в разговор.
Командир стражников вновь придирчиво воззрился на обоих киэн. Хэсситай выдержал его взгляд с неколебимой твердостью, даже не смигнув. Байхин изо всех сил постарался сдержать охватившее его изумление.
– Ну-ну, – пробормотал командир с нарождающимся интересом, помолчал немного и обернулся к своим подчиненным. – Ступайте обратно.
Получив приказ, стражники задвигались, лица их приобрели некоторую осмысленность. Распоряжение было явно не из обычных – и все же стражники подчинились ему без единого слова. С нерассуждающей покорностью тряпичных кукол четыре стражника вернулись на гребень городской стены, заняли свои прежние места и взялись за прерванную игру. Они метали кости и фишки с таким скрупулезным бесстрастием, с каким, должно быть, в иные времена маршировали на плацу во время строевых учений. Ни азартных восклицаний, ни малейшего проблеска интереса в глазах, ни даже служебного рвения… несмотря на жару, мороз по коже драл от этого зрелища.
Командир вперился в них с тоскливым безнадежным бешенством во взгляде. Казалось, в глубине души он вопреки всякой очевидности надеется, что один из этих парней встанет, с нехорошей ухмылочкой подойдет и двинет начальство по морде. Похоже, его умонастроение передалось Байхину, и тот уставился на играющих стражников, мысленно заклиная всех известных ему Богов откликнуться на невысказанное пожелание командира. Однако чуда не произошло. Командир устало отвел глаза от городской стены, беззвучно выругался и вновь обернулся к путникам.
– Купцы, говорите? – переспросил он, глядя почему-то не на Хэсситая, а на Байхина.
– Купцы, – с выразительной усмешкой подтвердил Хэсситай. – И товар у нас для здешних мест редкостный.
– Что правда, то правда, – с непонятной для Байхина интонацией произнес командир. – Вот что, купцы… ступайте вдоль стены до базарной площади, за мясным рядом сверните направо и идите до третьего перекрестка.
– А что там? – осторожно поинтересовался Байхин.
– Городская больница, – ответил командир стражи. – Там ваш товар с превеликой охотой возьмут… верно, господа купцы?
И, помедлив немного, соединил сжатые кулаки на уровне груди и надломился в поклоне.
Байхин даже малость опешил. Воины подобным образом приветствуют только воинов… а в эту минуту ничто – Байхин был голову готов прозакладывать – не могло подсказать командиру стражников, кем был Хэсситай до того, как принялся увеселять народ на площадях. Воинский поклон, да еще с опущенным долу взглядом – такую честь оказывают лишь величайшим воителям из величайших, уходящим на тяжкую битву. Неужто командир стражников каким-то непостижимым чутьем угадал в Хэсситае бывшего воина? Да, но отправил он мнимых купцов никак не в казармы, а в городскую больницу… есть от чего помутиться в рассудке!
