Внутренний дворец встретил его влажной затхлой тишиной, густой и вязкой. Казалось, недавний грохот ничем не потревожил ее. Байхин осторожно разжмурился и только тогда понял, что прыгал через запертое окно, плотно закрыв глаза. Он потряс головой, словно мокрая собачонка, приходя постепенно в себя, и медленно огляделся по сторонам.
Ничего особенного, дворец как дворец. Вот только пыльный какой-то, что ли… нет, даже и не пыльный… словно мутью подернутый. Не только краски, но и звуки тоже мутные, неотчетливые, как бы припорошенные невидимой пылью. Скучно здесь живется, невпопад подумалось Байхину. Снаружи вечное лето – а здесь все тусклое, выцветшее, словно помороженное… а ну его совсем! Байхин вновь решительно тряхнул головой и поднялся.
Шаг, еще один. Под ногами захрупало, загромыхало. Байхин нетерпеливо перешагнул через останки выломанного окна и зашагал дальше. Он не стал выглядывать наружу, не стал всматриваться в росистую ночную мглу – иначе не ушел бы от окна вовеки. И без того отойти от окна и углубиться в переплетение дворцовых коридоров было невыносимо трудно. Разум гнал Байхина вперед – а сердце принуждало остаться, не покидать мастера Хэсситая… Вот он еще на шаг отдалился от мастера… и еще на шаг… отдалился… ушел… покинул… бросил… предал… оставил на расправу дворцовой страже… одного… безоружного и беззащитного… Байхин остановился и прикусил губу до крови. Потом сплюнул и засмеялся зло и победительно. Это Хэсситай-то беззащитный? Это грозная Ночная Тень? Вот еще нашел беззащитного и безоружного! Да Хэсситай, покуда жив, сам себе оружие – смертоносный меч, беспорочный клинок, – и никто никогда не изловит пляшущий белый огонь лезвия за рукоять, потому что нет у него рукояти… А если Байхин не сплошает, то и не будет. Беззащитный, как же! Да соберись хоть вся дворцовая стража под этим чертовым деревом – все равно он в большей безопасности, чем Байхин. Это ведь не он идет по безмолвным коридорам, не зная толком, зачем он здесь и что ему предстоит исполнить. Интересно бы знать, спроста Хэсситай выбрал для проникновения во дворец первое попавшееся окошко или точно знал, что находится позади, и избрал его с какой-то неведомой Байхину целью? Если так, то дело плохо. Байхин совсем ведь не в то окно угодил, куда метил, а этажом ниже. Еще чуть-чуть – и его бы просто размазало о стену… но ведь не размазало, и теперь он бредет по незнакомым коридорам невесть куда… а может, давно уже кружит, заблудившись в затхлых, словно бы нежилых дворцовых закоулках? А заблудиться здесь немудрено: не в лесу ведь – во дворце оказался. А дворцы, дружочек Байхин, не для того строят, чтобы в них легко можно было найти то, что тебе нужно… а что, кстати говоря, тебе нужно?
Нет, так нельзя. Нельзя, чтобы такие мысли в голову приходили. Так ведь и вправду заблудиться недолго… потеряться и шнырять по дворцу, как подгулявший призрак… Вот, значит, откуда привидения берутся – никто их не убивал и не мучил, они просто заблудились и шастают теперь по мраморным лабиринтам, осыпая их усталыми проклятиями, и будут блуждать по ним до изнеможения, до потери рассудка, до скончания веков… Эй, Байхин, да ты никак опять за свое? Там, снаружи, Хэсситай из последних сил отбивается от дворцовой стражи – и нипочем ему не отбиться, если ты не достигнешь цели, – а ты тут заумь разводишь и мечешься бестолково от одной стенки до другой… Ох недаром Хэсситай так не хотел брать тебя в ученики, недаром пытался от тебя отвязаться, бестолочью честил… бестолочь ты и есть! Мелкое, безмозглое, ничтожное создание… блоха, заскочившая по недомыслию в беломраморное облачение дворца – запрыгнула сдуру, а теперь не чает, как и выбраться… крохотное насекомое, затерявшееся в безбрежности сонной каменной громады… жалкая, глупая, смешная блоха… невыразимо смешная… до кончиков своих хрупких тощеньких лапок – смешная, смешная, смешная…
Байхин запрокинул голову и расхохотался в голос – громче, еще громче, пока не заболели скулы, пока не обожгло горло смехом, как крепким вином. Нет, не ошибся Хэсситай, приняв его в ученики! Байхин усвоил его науку сполна, достиг своей цели в совершенстве: он научился быть смешным! А сегодня он самого себя превзошел – никогда прежде ему не удавалось быть смешным настолько… Байхин в упоении раскинул руки, всем своим существом отдаваясь наивысшему счастью – быть смешным… Поистине, что может быть забавней – безмозглое насекомое мечется по белокаменным полам в поисках другого насекомого… Блошка, ищи блошку…
Волна хохота накатила и схлынула. Из глаз у Байхина потекли слезы, будто он и вправду хлебнул обжигающе крепкой настойки, глотка горела – но дышать стало легче, в голове прояснилось. Все еще посмеиваясь тихонько, Байхин побрел дальше на поиски безумного короля-мага.
А он-то еще сомневался в правоте Хэсситая! Ничего не поделаешь, сомневаться Байхину свойственно. Потому-то и стал он клоуном, а не воином. Он никогда не мог убивать по приказу. Убивать только потому, что некто, облеченный властью, скомандовал: рази! Хэсситаю он верил, как самому себе, но никакая вера не мешала ему спрашивать себя: а доподлинно ли враг моего друга – и мой враг? А что, если Хэсситай ошибается? Но теперь все сомнения исчезли.
Тот, кто способен целую страну поразить смертной тоской и спокойно взирать на дело рук своих… тот, кто отрядил ловцов на поиски уцелевших киэн… тот, кто присвоил себе право на смех и сделал его орудием унижения – да ведь это же все равно что взять целебное лекарство и яду в него подмешать… тот, кто изуродовал древний дворец, как собственную душу… этот человек не имеет права на пощаду – и не получит ее.
Он ее и не получил. Мертвые в пощаде не нуждаются.
Байхин остолбенел, когда дверь в тронный зал, к которой он едва успел прикоснуться кончиками пальцев, внезапно распахнулась перед ним настежь. А на полу прямо перед дверью скреб мрамор желтоватыми, словно костяными, пальцами левой руки тот, кого Байхин так долго искал. Правой рукой умирающий безумец натягивал корону на лоб с такой силой, словно хотел пропихнуться насквозь и напялить ее себе на шею. Жизнь еще теплилась в нем, но глаза были гладкие и мертвые, как пуговицы, и лунный свет из приоткрытого окна не проникал в них, а бессильно скользил по поверхности. Они и раньше такими были, с ужасом понял Байхин. До чего нелепое, должно быть, зрелище – величественно отблескивает корона, надвинутая почти до бровей, а из-под нее зыркают невидящим взглядом пуговичные глазки… быть того не может, чтобы никто из придворных ни разу не засмеялся хоть исподтишка… может, именно тогда в эту венценосную голову и проникло безумие?..
Лицо короля перекосилось от обиженного недоумения – словно муха, которой он забавы ради отрывал лапки, вдруг превратилась в шершня и ужалила его, – дернулось раз-другой и застыло навсегда.
Байхин был готов если и не ко всему, то ко многому – или так ему, во всяком случае, казалось. Например, он был готов убить совершенно незнакомого человека, с которым он в своей жизни и парой слов не перемолвился, – и не на поле боя, в горячке всеобщего сражения, не успев даже заметить толком, кого лишила жизни твоя рука, а хладнокровно, лицом к лицу. А еще он был готов совершить это голыми руками – неприятное занятие… а уж если твой противник вооружен, то неприятное вдвойне, да вдобавок еще и опасное… А у Байхина были все основания полагать, что король встретит его при оружии. И к тому, что он, площадной шут и фигляр, должен будет наброситься на сумасшедшего мага – а значит, погибнуть наверняка, – Байхин тоже был готов… Но он не был готов застать противника при последнем издыхании. Все свои силы Байхин собирал для последнего рывка, для убийственного и самоубийственного порыва смертельной схватки – а схватки возьми и не случись…
Тело Байхина чувствовало себя в чем-то обманутым. Оно все еще стремилось куда-то идти, бежать, мчаться, что-то совершить – но бежать было уже некуда и делать нечего. Невостребованная ярость сводила мышцы тугой судорогой. Только левая щека растерянно подергивалась, словно весь неистраченный порыв, все несовершенное движение достались именно ей. Голова кружилась, ноги подкашивались… нет, не подкашивались – это пол уходил из-под ног, неудержимо кренясь все сильней.
Дворец! Дворец ведь только силой магии и держался – но теперь, когда безумный король умер и его магия вместе с ним… Байхин еще и мысль свою до конца обдумать не успел, а ноги уже несли его во всю прыть – подальше от тронного зала, от мертвого короля, к спасительному окну – туда, где свисает сверху веревка… и поскорей, пока дворец не завалился набок, непристойно задрав кверху свое мраморное брюхо!
Обратную дорогу Байхин нашел так легко, словно это и не он блуждал по коридорам, то и дело ошибаясь и возвращаясь на прежнее место. И бесценная веревка, благословение Богам, все еще свисала вдоль окна. Все почти по-прежнему – кроме картины, открывшейся взору Байхина в лунных лучах.
