– Получается, так, – подтвердила она. – А потом нашел меня... Я сделала все, как он сказал. Все. А он...
– Расправился с вами.
– Попытался. – Она на миг вздернула голову, в глазах блеснул огонь. – С тем его человеком я сама расправилась...
Огонь погас, она откинулась к стене и недоуменно произнесла:
– Он же был на нашей стороне...
А Шевчук-то прав, подумал я, он-то сразу понял. Ненависть делает человека зорким.
Бучко растерянна поглядел на меня.
– Что-то я не просек...
– Все очень просто, Игорь, – пояснил я. – Аскольд исподволь готовил себе рычаги для захвата власти. Это он прикармливал группу Ляшенко. На какой-то момент их интересы совпали. Ляшенко, должно быть, готовил серию таких терактов...
– Зачем?
– Кто их поймет? Может, чтобы дестабилизировать обстановку...
Женщина пошевелилась.
– Вынудить их... на репрессии... пусть бы показали свое... истинное лицо. Тогда люди поймут – даже такие соглашатели, как вы. С ними нельзя сотрудничать. С ними можно только бороться.
– Да что там у них, у народовольцев, – пожал плечами Бучко, – одни идиоты, что ли?
– У них какая-то своя логика... Но потом Ляшенко, должно быть, все же заподозрил, что его используют... И отменил акцию. Тогда Аскольд напустил на них охранку. Боюсь, что... Нас ждут тяжелые времена. Аскольд рвется к власти. А для этого ему нужно убедить оппозицию, что люди – опасны... Или стали опасны – теперь, когда технологии вырвались из-под контроля. Он подгребет под себя весь аппарат подавления – под свой новый комитет. Армию, полицию, все...
– А... как же мы? – растерянно спросил Бучко.
– Что – мы?
– Прижмут. – Бучко щедро плеснул в стакан самогону из заветной бутыли и закусил перышком лука. – Точно, прижмут. На вегетарьянство переведут... говорю тебе, Лесь, под Фастовом эшелоны пустые вторые сутки стоят – кум своими глазами видел... Они туда весь скот сгонят и вывезут... А нас на силос посадят...
Женщина беспокойно пошевелилась. Грязное окно было сплошь в потеках дождя, гул толпы у кордона долетал неясный, смазанный, точно шум прибоя.
Я медленно сказал:
– Игорь... Это не для скота вагоны...
Бучко застыл со стаканом в руке.
– Что?.. Всех?
– Ну, скорее всего – Нижний Город... Наверняка его потому и оцепили. Потом, Аскольд же не дурак – одновременно надо бить. Со всех сторон. Сейчас в губерниях вспыхнет – везде, где он дурачков этих прикармливал... Париж... Берлин... везде... пройдет волна терактов, потом найдут виновников... Сам знаешь, как оно делается... И кто докажет... Истинных соучастников он же уберет – уже убирает... Господи, да ее любой ценой спасти нужно... Беги за Шевчуком, Игорь... Пусть все тащит, что там у него – антибиотики? Кардиостимуляторы? И поскорее...
Вот он, его звездный час, Шевчука... Вся его жизнь, вся незадавшаяся карьера – все для того, чтобы один-единственный раз оказаться в нужном месте в нужное время...
– А ты? – нерешительно спросил Бучко.
– Нам нужен кто-то... кто бы смог прикрыть ее от людей Аскольда.
Гарик! Подумал я. Гарик входит в Опекунский совет – он же Попечитель округа. Их Аскольд прижмет в первую очередь – при новом порядке прежние структуры будут просто не нужны. Должно быть, среди мажоров тоже нет единодушия – иначе Аскольду не понадобилась бы та кровавая баня... в качестве наглядного пособия... Господи Боже, никогда бы не подумал, что Гарик может оказаться спасителем человечества...
– Давай, Игорь! Шевелись...
– Кого ты собираешься сюда тащить? – недовольно спросил Бучко. – Мажора? Мало мне неприятностей...
– Люди Аскольда не лучше. – Я нагнулся было к своей куртке, но побоялся тревожить женщину; глаза у нее совсем закрылись. Я положил пальцы ей на запястье, пытаясь прощупать пульс... слабый пульс... паршиво... – Он своих гвардейцев уже несколько лет прикармливает... Думаешь, они тебя пожалеют?
Бучко резко повернулся на каблуках и кинулся вниз по лестнице. Женщина вдруг открыла глаза.
– Выдаст... меня... – Она с трудом выталкивала слова вместе с дыханием.
– Нет, – сказал я мягко, – он приведет Шевчука.
– Выдаст... – Она снова прикрыла глаза. Что-то легло мне в ладонь, крохотное, точно коробок спичек. – Это вам... посольство...
– Что?
– Американцы... пусть они... тут все... записи переговоров... Еще Роман...
На ладони у меня лежала кассета... магнитная кассета. Я и не знал, что подобное возможно – она была такая маленькая.
На миг в ее взгляде блеснул прежний огонь.
– Наша... Это мы сами...
Должно быть, у них и впрямь были свои мастерские, подумал я. И свои конструкторы.
– Хорошо, хорошо. Я попробую.
Я спрятал кассету в карман. Территория посольства отлично охраняется – причем, с обеих сторон. Но сейчас я готов был обещать что угодно – ей нельзя волноваться...
Дверь хлопнула. Я оставил раненую и выглянул в коридор – но это вернулся Бучко.
– Собирается, – пробурчал он, торопливо поднимаясь наверх. – Ну, что она?
– Еще держится. Побежал я, Игорь...
– Не нравится мне это, – мрачно сказал мне вслед Бучко, – ох, не нравится!
* * *
У кордона уже творилось черт знает что – толпа напирала с обеих сторон, а люди Аскольда, благоразумно защищенные шлемами и нагрудниками, удерживали ее, растянувшись двойной цепью. Пока еще в ход не пошли ни камни, брошенные из толпы, ни дубинки патрульных, но, похоже, ждать осталось недолго. Беспорядки могли вспыхнуть самопроизвольно – а может, Аскольд подогрел их, распустив слухи... кто теперь знает?
Я пробился сквозь толпу – кто-то ощутимо двинул меня кулаком в спину; я уже был чужаком, был оттуда, сверху, – и, очутившись у пропускного пункта, полез в карман за пропуском. Наткнулся на кассету и похолодел, наконец, извлек пластиковую карточку и протянул ее патрульному.
Тот кинул на нее рассеянный взгляд и посторонился.
Я прошел мимо с равнодушным, отсутствующим лицом. Спокойно, говорил я себе, спокойно, не торопись...
– Эй! – окликнул патрульный.
Я обернулся.
– Мой вам совет, – сказал тот негромко, – держитесь отсюда подальше...
Я печально сказал:
– Уже понял.
С внешней стороны кордона толпа была меньше и напирала она не с тем энтузиазмом. Я легко выбрался наружу – и вздрогнул, когда кто-то судорожно вцепился мне в локоть.
И тут же облегченно вздохнул.
– О, Господи! Себастиан.
И он все это время околачивался тут, поджидая меня! Я же проболтался на Подоле больше двух часов...
– Ну что? – Он уставился на меня лихорадочно блестевшими глазами. Мне потребовалось время, чтобы сообразить, о чем это он...
– Ах, это... Все это ерунда... Шевчук совершенно ни при чем.
– Точно?
– Абсолютно точно.
Я-то мог сказать это с полной уверенностью... Должно быть, и он это почувствовал, потому что явно расслабился.
– Тут такое творится...
– Да, – сказал я, – творится... Послушай, Себастиан...
Я двинулся вверх по улице, он тащился за мной как привязанный.
– Хочешь помочь нам? Людям? Действительно, помочь?
– Конечно! – пылко сказал он. И вдруг насторожился. – Если это не...
Здорово же он сам себя напугал...
– Не противозаконно? – услужливо подсказал я.
– Да... нет... Просто я не хочу, чтобы кто-то еще пострадал...
Куда уж больше, подумал я. А вслух сказал:
– Никто и не пострадает. Напротив... Если удастся... ты предотвратишь преступление. Против человечества.
– Преступление Против Человечества! – Я отчетливо услышал, как он это произнес – каждое слово с большой буквы. Господи, подумал я, да он же еще совсем мальчишка... Ну, ладно, не совсем мальчишка... Все равно...
– Мне случайно удалось раздобыть кое-какие очень серьезные материалы, – я говорил спокойно, стараясь сбить с него этот избыточный аффект, – их нужно передать в американское посольство. Сам я не могу – нужно кое-что сделать... Да и шансов у тебя больше.
Он задумался. Видно, пришел в себя и сейчас прикидывал варианты. Мажору легче связаться с посольскими, чем человеку, – какое-нибудь общество Евразийско-Американской дружбы или культурный центр, куда людям путь, в общем, заказан...
– Пожалуй... Да, наверное, это возможно. А кому передать?
– Все равно – кому. Хоть мажору, хоть человеку. Не важно.
Надеюсь, у них найдется оборудование, чтобы прослушать эту пленку – говорят, у американцев такая техника, что нам и не снилась...
Я вложил ему в ладонь кассету.
– Тогда действуй.
– А... Что там? – недоуменно спросил он.
– Неважно. Ты просто передай, и все. Но сам... не через кого-то, сам. Американцу. Понял? Не нашему – только американцу! И не говори никому...
– Да я понял.
– Надеюсь.
Он помолчал. Потом спросил:
– Это и, правда, так важно?
– Да, – устало согласился я, – правда. Ну, беги – не нужно, чтобы нас видели вместе...
Он так и рванул – аж крылья захлопали. А я поспешил в Центр. Хоть бы Гарик был еще там – может, его вызвали в какие-то высшие инстанции, раз такое творится. Шевчук мне этого не простит – навести на них контору... ладно, потом разберемся... Если будет время...
