Серой лестнице нет дела до того, кто ступает по ней; она даже не в состоянии разобрать, поднимается человек по ней или спускается вниз. Словно символу бездушного правосудия, лестнице все равно, закован ли идущий в наручники или только что освобожден, хладнокровный ли это преступник или беспомощная жертва, пришедшая просить о помощи и защите.
Лестница возвышается, чтобы люди могли ходить, и в этом ее единственные цель и предназначение.
Нельзя искать в ней чего-то большего – смысла, цели, вины или справедливости, как не стоит искать их в самом правосудии, сером, каменном и выщербленном, как эти ступени.
Справедливость творится только людьми, хотя людьми только она и может быть нарушена. Серая лестница – лишь безучастный свидетель, правила игры, записанные в истрепанной книжке, и только идущие по ней люди в состоянии соблюдать правила, нарушать или вписать новые.
В свое время я хотел быть полицейским.
Нижний холл управления устремляется ввысь, подобно католическому храму. Здесь холодно, и гулкие стены передают друг другу отражение человеческих слов. Люди выходят и входят, и кажется безумием поверить в то, будто есть кто-то столь могущественный, что в состоянии написать для каждого из сотен людей его жизненный путь, его мечты, его цели и дела на этот день и на все остальные, ибо людей слишком много. На мгновение кажется, будто это всего лишь статисты, которые исчезнут, словно неверное отражение зеркала, стоит им только выйти за ближайшую дверь.
Мы поднимаемся на третий этаж в просторном лифте, и людей в нем так много, что никто не обращает внимания на других. Франсуаз воспользовалась этим, чтобы начать ввинчивать мне в бок два сложенных пальца и оторвалась от этого занятия, только когда распахнулись двери.
Я снова кивнул двум знакомым полицейским офицерам и тут же получил тычок под ребра, потому что один из офицеров оказался женщиной.
– Вот о чем я говорила, – прошипела Франсуаз. – Стоит мне только отвернуться...
Я надавил на дверь, надпись на которой гласила «Отдел нравов», и пропустил свою партнершу вперед. Мы прошли между длинными рядами столов, заваленных бумагами и степлерами и уставленных электрическими лампами, словно три этих предмета являются главными инструментами в полицейской работе.
Худенький низкорослый полицейский толкал впереди себя проститутку с синими, ярко подкрашенными глазами и высокой белой прической. Он явно куда-то спешил, а она шла медленно, желая разозлить его. Полицейский топтался сзади, бормоча едва различимые слова, но не решался подтолкнуть ее в спину посильнее.
– Вот, Френки, обратная сторона женского равноправия, – заметил я. – Скоро за слово «проститутка» будут привлекать к суду.
Проститутка остановилась, так как оказалась перед Франсуаз и не хотела сворачивать; Франсуаз посмотрела на нее сверху вниз, как смотрит порядочная замужняя дама на гулящую женщину. Проститутка взглянула на мою партнершу с ненавистью, какую простая уличная потаскушка всегда испытывает к ухоженным девицам из дорогого эскорт-сервиса.
– Ночная работа, Мэл? – спросил я маленького полицейского, отодвигая светловолосую проститутку в сторону и давая Франсуаз пройти.
– У меня жена, мистер Амбрустер, – произнес он таким тоном, как обычно говорят «у меня язва желудка», и исчез в коридоре.
– Для чего он сказал мне, что у него жена? – полюбопытствовал я, когда Франсуаз, дважды стукнув, распахнула дверь лейтенанта.
– Может, он подумал, что ты к нему пристаешь.
Мартин Эльмерих, лейтенант отдела нравов, сидел, низко склонив голову над бумагами; в правой руке он держал гелевую ручку, а в левой – сломанный карандаш. Создавалось впечатление, что страницы он переворачивает носом.
– Очень хорошо, – сказал он, не поднимая головы. – Оформите это как положено. Короче, вы знаете, что делать.
– Что-то интересное, Март? – Я вынул из-под его носа две страницы и наскоро пробежал их взглядом.
– Дело о пляжной проституции, – пояснил я Франсуаз, возвращая бумаги Марту. – Март, ты никогда не думал, что на пляже это делать не совсем удобно? Везде сыпется песок.
Верхняя часть листа, над которым в настоящее время трудился Эльмерих, была исчерчена карандашными пометками. Карандаш был сломан, а машинка для их починки тоже, поэтому Эльмерих расковырял кончик карандаша чем-то острым и возил по бумаге углом грифеля.
– Что за бедняга станет это читать? – поинтересовался я, усаживаясь на его стол.
– Мэл, – отвечал лейтенант, справедливо полагая, что раз мы к нему пришли, значит, нам что-то понадобилось, а следовательно, с нами можно не здороваться. – Надеюсь, он кончил возиться с той проституткой? – В голосе Эльмериха звучало недовольство. – Простейшее дело не может выполнить.
– Не думаю, что он возится там с ней, намереваясь кончить, – ответил я с задумчивой миной. – А вы не подумывали о том, чтобы заставить проституток работать здесь, нести дежурство по расписанию – печатать вам бумаги, приносить кофе, подметать пол?
Март Эльмерих оперся о стол обоими локтями, отчего карандаш и ручка в его руках приобрели вид ножа и вилки или палочек, при помощи которых он собирался поглотить взбитые и покрошенные бумаги.
– Знаете, Амбрустер, – сказал он, – в тот момент, когда вы стали независимым консультантом, мир бизнеса потерял столько же, сколько и все остальное человечество. Что вам надо?
Франсуаз пробежала взглядом по развешанным на стенах диплому и фотографиям.
– То же, что и всем этой ночью, – сказал я.
– Черт возьми.
Март Эльмерих откатился на своем кресле и стукнул по столу кончиком карандаша.
– Эти вампиры – самые мерзкие из бездельников, что шляются по нашим улицам. Я признаю, среди них иногда попадаются и хорошие парни, но это исключение.
Он махнул рукой, поросшей мелкими желтоватыми волосками, в сторону шкафа с папками.
– Шесть сотен проституток, Амбрустер, на город – шесть сотен. Пьют кровь клиентов, когда барахтаются с ними. Понемногу, конечно. Те увальни ничего не замечают, а вампирки и довольны. А что я могу сделать? – Он сухо перхнул. – Живи мы лет сорок назад, Амбрустер, наши улицы были бы чистыми.
– Я так понимаю, Март, ты ничего не знаешь об этих двух вампирах-убийцах? Он отмахнулся.
– Мои подопечные – проститутки и их сутенеры. Мелкая шваль, которую надо было бы собрать в фургоны да и отправить в Асгард раз и навсегда. Но нет– у нас, видите ли, есть законы.
– Я пришел узнать не об этом, – произнес я. – Март, я хочу выяснить, где в городе за последние два дня пропадали люди.
Он буркнул:
– Пойди в отдел розыска пропавших.
– Ты не понимаешь, – терпеливо возразил я. – Не те люди, исчезновение которых было замечено. Не те, о ком потом сообщат в полицию. Исчезают обитатели улиц – бездомные, проститутки, наркоманы.
Он не понял.
– Два дня вампиры находятся в городе, – объяснил я. – Их трое. За время пути от границы до города Темных Эльфов они убили и выпили человек тридцать, если не больше. Они вошли во вкус и, приехав сюда, не могли остановиться.
Белесые глаза Эльмериха остро блеснули.
– Но первый труп был найден только сегодня, – сказал он. – Значит, они сжирали тех, чье исчезновение никто не заметит.
Он резко притянул к себе телефон и ударил по кнопке внутренней связи.
– Мэл, где тебя черти носят? Обзвони всех наших информаторов, шлюх, сутенеров – всех, кто станет разговаривать с тобой, недотепа. Слушай, что надо спрашивать.
– Запущен еще один полицейский механизм, – заметил я, пропуская Франсуаз вперед и раскрывая перед ней двери. – Однако мои идеи никто не ценит.
– Это еще почему?
– Подумай, сколько времени потребуется Мэлу и его коллегам, чтобы обзвонить всех информаторов, объяснить, что от тех требуется, получить связные ответы. А теперь представь, если б сюда свезли проституток с двух-трех кварталов и посадили на телефоны их. Так все было бы сделано гораздо быстрее.
Франсуаз фыркнула:
– В полиции не хватит телефонных линий. Маллен шел по коридору, целеустремленный, как несущийся к обрыву бешеный носорог.
– Вот вы где, – саркастически произнес он, точно встретил нас не в здании полицейского управления, а невесть в каком притоне. – А я уж думал, что вас и не найду.
– В следующий раз, – кротко посоветовал я, – попробуйте просто позвонить мне на мобильный.
Если бы глаза Маллена могли от бешенства увеличиваться произвольно, теперь они были бы размером с два хороших глобуса.
Он глубоко дважды вдохнул, и это немного его успокоило.
– Наши ребята засекли подозреваемого, – сказал он. – На северной окраине. Он заперся в квартире и не выходит. Эй, придержите там лифт! Вот черт!
Маллен воззрился за захлопнувшиеся перед его носом дверцы, потом медленно поднялся на носках и опустился обратно.
– Это не может быть тот, кого мы ищем, – сказала Франсуаз. – Нам нужны два аспониканца, приехавшие два дня назад. Они не стали бы снимать квартиру.
