Он раздвинул ее бедра и наклонился к ней поближе. Но едва он коснулся ее, не успев даже войти внутрь, как неожиданно началось семяизвержение. Ноги не держали его. Закричав, он упал на Бренду.
Она извивалась на подушках.
Его охватила паника. Нахлынули воспоминания о прежних неудачах. Кислые взгляды, которыми его провожали. Презрение. Его стыд и отчаяние из-за этого. Он прижал Бренду к подушкам, навалившись на нее всем телом. В отчаянии он произнес:
– Ты кончила, девочка. Ты дошла до пика и кончила. Ты меня слышишь? Ты понимаешь? Я тебе говорю – ты закончила.
Подушки заглушили ее ответ.
– Чувствуешь?
– М-м-м-м.
– Ты чувствуешь?
Подняв голову, она воскликнула:
– Боже, да!
– Ты не испытывала прежде ничего подобного.
– Нет еще. Никогда. – Она задыхалась.
– Чувствуешь?
– Чувствую.
– Горячо?
– Так горячо.., о-о!
– Теперь все. Ты закончила.
Она перестала извиваться под ним.
– Закругляйся. Вот и все.
– Так здорово… Нежно.
– Ты маленькое животное. И тут она, наконец, ослабла. В дверь позвонили.
– Что за черт?
Она не двигалась.
Рванувшись от нее прочь, он вскочил на ноги, пытаясь шагнуть в спустившихся до щиколоток брюках, и едва не упал. Он подхватил трусы, натянул их, затем напялил брюки.
– Ты говорила, что никого не ждешь.
– Не ждала.
– Тогда кто это?
Бренда перевернулась на спину. Она казалась пресыщенной.
– Кто это? – допытывался он.
– Не знаю.
– Ради Бога, оденься.
Она лениво поднялась со своего ложа.
– Быстрее, черт побери!
Она покорно натянула одежду.
Он подошел к одному из выходящих на улицу окон, отогнул край шторы – всего на дюйм, лишь бы увидеть крыльцо. У дверей стояла женщина, не подозревая о том, что ее разглядывают. В сандалиях, белых шортах и оранжевом джемпере с глубоким вырезом, она выглядела еще лучше, чем Бренда Маклин.
– Я оделась, – сообщила Бренда. В дверь снова позвонили. Отпустив штору, Салсбери сказал:
– Там женщина. Лучше выйди к ней, но постарайся избавиться от нее. Делай, что хочешь, только не пускай ее в дом.
– А что мне сказать?
– Если это кто-то, кого ты не знаешь, тебе вообще ничего не придется говорить.
– А если нет?
– Скажи, что у тебя болит голова. Жуткая мигрень. Теперь иди.
Она вышла из комнаты.
Когда он услышал, как открывается входная дверь, он снова отогнул бархатистую портьеру и увидел улыбку на лице женщины в оранжевом джемпере. Она что-то произнесла. Бренда ответила, и радостное выражение на лице гостьи сменилось озабоченным. За разделявшими их стенами и окнами голоса были почти не слышны ему. Он не мог следить за ходом беседы, но, похоже, она завершалась.
"Может быть, стоило впустить ее сюда, – подумал он. – Использовать кодовую фразу, а потом заняться ими обеими.
Но что, если ты впустишь ее сюда, а там вдруг окажется, что в ее программе есть слабое место?
Маловероятно.
А что, если она не из этого города? Например, родственница из Бексфорда. Что тогда?
Тогда ей пришлось бы умереть.
А как бы ты отделался от ее трупа?"
Сдерживая дыхание, он произнес:
– Возвращайся, Бренда, шлюха ты этакая. Гони ее прочь.
В конце концов незнакомка отошла от дверей. Салсбери мельком увидел зеленые глаза, губы, как спелые вишни, изящный профиль, ложбинку на груди в смелом вырезе свитера. Когда она повернулась к нему спиной и стала спускаться по ступенькам, он заметил, что ее ноги так же сексуальны, как и у Бренды, сексуальны и элегантны, даже без чулок. Длинные, стройные, гладкие, как на картинке, нежные мускулы подрагивали, крутились, удлинялись и сокращались при каждом шаге. Животное. Здоровое животное. Его животное. Как и все они теперь его. В конце усадьбы Маклинов она повернула налево, навстречу полуденному солнцу, и в мареве жаркого дня быстро скрылась из виду.
В гостиную вернулась Бренда. Когда она попыталась сесть, он приказал:
– Встань. Посередине комнаты.
Она выпрямилась, держа руки по швам.
Вернувшись на софу, он спросил:
– Что ты ей сказала?
– Что у меня разболелась голова.
– Она тебе поверила?
– Думаю, да.
– Ты ее знаешь?
– Да.
– Кто она?
– Моя невестка.
– Она живет в Черной речке?
– Почти всю жизнь.
– Выглядит великолепно.
– Она была в списке претенденток на звание "Мисс Америка".
– Да? А когда это было?
– Лет двенадцать-тринадцать назад.
– Все еще выглядит года на двадцать два.
– Ей тридцать пять.
– Она выиграла?
– Оказалась третьей.
– Готов ручаться, это было большим разочарованием.
– Для Черной речки. Ей было наплевать.
– Наплевать? Это почему?
– Ее вообще мало что волнует.
– Так ли?
– Она такая. Всегда счастлива.
– Как ее зовут?
– Эмма.
– А фамилия?
– Торп.
– Торп? Она замужем?
– Да.
Он нахмурился.
– За этим полицейским?
– Он начальник полиции.
– Боб Торп.
– Точно.
– И что она с ним делает?
Бренда недоумевающе мигала.
Хорошенькая зверушка.
Он мог поклясться, что все еще чувствует ее запах.
– Что ты имеешь в виду? – спросила она.
– То, что я сказал.
– Ну.., они женаты.
– Такая женщина и здоровый тупой полицейский.
– Он не тупой, – возразила она.
– Мне он показался тупым. – Он чуть поразмыслил, затем улыбнулся. – Твоя девичья фамилия Торп?
– Да.
– Боб Торп твой брат?
– Мой старший брат.
– Бедняга Боб. – Он с удовольствием распростерся на спине, скрестил руки на груди и расхохотался. – Сначала я добрался до его сестренки, а теперь очень скоро я доберусь до его жены.
Она неуверенно улыбнулась. Нервно улыбнулась.
– Мне следовало бы быть осторожнее, так?
– Осторожнее? – переспросила она.
– Боб, может быть, и тупой, но уж зато здоров, как бык.
– Он не тупой, – продолжала настаивать она.
– У нас в колледже была девушка по имени София.
Она смущенно молчала.
– София Брукмен. Господи, как я ее хотел.
– Любил ее?
– Любовь – это ложь. Миф. Дерьмо собачье. Я просто хотел развлечься с ней. Но она отфутболила меня после нескольких свиданий и стала встречаться с другим парнем, Джоем Данканом. А знаешь, чем занялся Джой Данкан после колледжа?
– Откуда мне знать?
– Отправился в университет.
– И я тоже.
– Год изучал криминологию.
– Я специализировалась по истории.
– Он провалился и вылетел.
– А я нет.
– И кончил полицейским в родном городе – Прямо как мой брат.
– А я отправился в Гарвард.
– Нет, правда?
– Я всегда был лучше одет, чем Джой. Кроме того, он был скучный как фонарный столб. И я ведь был куда остроумнее его. Джой не читал ничего, кроме дежурных шуток в "Ридерз дайджест", а я каждую неделю читал "Нью-Йоркер".
– Я не похожа на вас обоих.
– И несмотря на все это, София предпочла его. Но знаешь ли что?
– Что?
– Именно в "Нью-Йоркере" я заметил впервые кое-что, натолкнувшее меня на мысль о подсознательном воздействии. В конце пятидесятых. Какая-то редакционная статейка, так, заметка в конце колонки. Даже забыл, о чем именно она была. Но, главное, она побудила меня начать. Что-то в "Нью-Йоркере".
Бренда вздохнула, переминаясь с ноги на ногу.
– Устала стоять?
– Немного.
– Тебе скучно?
– Немного.
– Шлюха.
Она глядела на пол.
– Раздевайся.
Восхитительная власть. Она переполняла его, он упивался ею – но что-то изменилось. Поначалу власть воспринималась им как ровный, бурлящий поток. Какое-то время как мягкое гудение внутри, конечно воображаемое, но все равно электризующее, река власти, по которой он плыл по собственной воле. Но вот сейчас, и вообще в некоторые промежутки времени, он ощущал не постоянный поток, а словно непрерывный ряд коротких острых ударов. Власть тогда уподоблялась стрельбе из подводного ружья: та-та-та-та-та-та-та-та… Этот ритм возбуждал его. В голове возникал хоровод разных мыслей, но ни одну он не успевал додумать, отвлекаясь на следующую: Джой Данкан, Гарвард, "ключ-замок", Мириам, его мать, темноглазая София, груди, секс, Эмма Торп, шлюхи, Даусон, Бренда, нарастающая эрекция, его мать, Клингер, Бренда, власть, солдатские сапоги, ноги Эммы…
– Теперь что? Она стояла раздетая.
– Иди сюда, – приказал он. Маленькое животное.
– Опустись.
– На пол?
– На колени.
Она встала на колени.
– Прекрасное животное.
– Я тебе нравлюсь?
– Пока нравишься.
– Пока что?
– Пока я не доберусь до твоей невестки.
– Эммы?
– А он пускай посмотрит.
– Кто?
– Этот тупой полицейский.
– Он не тупой.
– Сладкая девочка. Ты возбуждена, Бренда.
– Мне становится все жарче. Как раньше.
– Ну, разумеется. Горячее и горячее.
– Меня всю трясет.
– Ты хочешь меня еще сильнее, чем раньше.
– Иди ко мне.
– Все горячее и горячее.
– Я.., стесняюсь.
– Нет. Вовсе нет.
