– Гиллеспи есть новый, – сказал Себастиан, – родитель недавно получил. Я принесу, он все равно джаз терпеть не может. Говорит, это вообще не музыка...
Понятное дело, подумал я, родитель – консерватор и ретроград... Господи, повсюду одно и то же!
Себастиан наконец вышел на крыльцо, прижимая к груди завернутую в газету картину. Бучко следовал за ним.
– Хороший малый, – пояснил он мне. – Придурковатый, но хороший. Зря Адам так с ним... Ты давно его знаешь?
– Себастиана? Нет, сегодня только познакомились.
– Я про Адама.
– Учились мы вместе. В Институте. Он у нас чуть ли не самым перспективным числился. Потом у него неприятности начались.
– Он всегда был такой?
– Мы тогда все были такие... непримиримые... потом у многих это прошло.
– Радикалы, мать их так, – Бучко вздохнул. – А по мне, что эти, что наши кровопийцы из худсовета... один хрен...
– Бюрократия, – сказал Себастиан, – есть естественное следствие репрессивной политики.
– Тебе лучше знать, малый.
Такси подъехало к крыльцу. Я нетерпеливо подтолкнул Себастиана – как бы опять чего не вышло: он явно был из тех, кто обладает потрясающей способностью встревать в неприятности.
– Куда? – спросил шофер.
– На Шевченко. Впрочем... тебе куда, Себастиан?
– Сначала вас, – уперся тот, – я потом скажу...
– Это вам дорого обойдется, по ночному-то тарифу, – заметил шофер.
– Я заплачу, – торопливо вступился Себастиан.
Машина с натугой поползла вверх по улице. Модель была из последних, но вид у нее уже был несколько потрепанный, стекла немыты – фонари расплывались за ними мутным ореолом. На передней панели красовалась ярко-желтая карточка лицензии. Вдоль перил моста, очерчивая его контуры, тянулась цепочка огней, на бакенах вдоль фарватера горели рубиновые фонарики, свет плыл по черной воде.
– Красиво-то как, – проговорил мажор.
– Угу...
– Почему он думает – я в этом ничего не понимаю?
Я понял, что он имеет в виду Шевчука.
– За что он нас так ненавидит, Лесь?
– Не знаю, – сказал я, – так уж он устроен. Не обращай внимания, и дело с концом. Зачем ты вообще с ним путаешься?
– Я к Бучко хожу. Он мне уроки живописи давал. Говорит, Горбунов только испортил мне руку. А они там собираются. Я подумал... Они ведь где-то правы, Лесь, разве нет?
– Может быть... по-своему.
– Говорят, он гений...
– Кто – Бучко?
Все они гении, мать их. Непризнанные, но гении.
– Да нет же, – терпеливо пояснил Себастиан, – Шевчук. Он у себя на станции... такую, знаешь, лабораторию развернул – в Верхнем Городе такой нет. Вот только... почему он говорит, Адам, что мы своровали вашу культуру... как... – он помялся, потом с трудом выговорил, – как обезьяны.
Я тоже вздохнул. С тем, что его сородичи – кровопийцы и эксплуататоры, он, похоже, готов был согласиться. А культуру воровать ему, дурню, уже западло.
– Он не так уж и не прав, знаешь ли. Скорее всего, вы и вправду переняли человеческую культуру – везде, где появлялись. Победители всегда присваивают культуру побежденных.
– Это... обидно, – заметил Себастиан.
– Почему? Это – универсальный механизм... против него не попрешь.
– Получается, если бы не вы, мы тоже смогли бы...
– Это система взаимных ограничителей, Себастиан. Мы не дали вам развить свою культуру точно так же, как вы помешали нам развить свою технологию. Уж не такие мы неспособные к технике, как вам это кажется... Обошлись бы и без постоянного контроля. Без лицензирования. Ну, может, наделали бы больше ошибок... экспериментировали бы больше...
– Выходит, если бы вам была предоставлена полная свобода...
– Или вам... кто знает? Говорю тебе – это обоюдный процесс. Победитель тоже находится в плену у побежденного. Нас уже нельзя разделить – цивилизация не слоеный пирог, Себастиан. Она – монолит.
– Но если бы вы были одиноки...
– Но ведь мы не одиноки. Да и... Ты бы хотел жить в мире, где не было бы людей, а, Себастиан?
– Нет! – горячо сказал он.
Я вновь подумал о Киме. Интересно, что у него в конце концов получится? Мы – изобретательны. Они – консервативны. Если бы не они, если бы человечество ничего не сдерживало... Кто знает – быть может, мы бы еще в этом веке вышли к звездам. Расселились бы по Вселенной. Нас, опять же, было бы больше – гораздо больше... Еще один разумный вид – мощный сдерживающий фактор, даже при том, что пищевые базы в общем и в целом у нас разные. А не будь грандов, весь мир принадлежал бы нам, не был бы чужой вещью, которую из милости дали бедному родственнику – попользоваться.
Рыбы. Все дело в проклятых рыбах: если бы в австралийские реки не поперли рыбы с шестью плавниками, не заселили бы сушу Австралии шестиногие позвоночные, не развился бы из тамошних однопроходных этот странный однополый вид... Ведь на любом другом континенте, при нормальной пищевой конкуренции грандам с их вегетарьянством, с их дурацкой физиологией ничего бы не светило. Австралия до сих пор закрыта для посещений, что там, на исторической родине, с ними приключилось, так до сих пор и не понятно. Но те гранды, что успели в незапамятные времена перебраться через воду, были уже достаточно могущественны, чтобы прижать примитивное человечество к ногтю. Или, по крайней мере, занять внутри него ключевые позиции. Случайность... Надо будет с утра позвонить Киму, подумал я.
В Верхнем Городе, казалось, и дышалось легче... Стекла в телефонных будках стояли на своих местах, стены домов белели свежей штукатуркой...
– Стоп. Вот здесь.
Себастиан расплатился с шофером и тоже стал вылезать из машины.
– Ты что, – удивился я, – прогуляться решил?
– А можно я с вами? – жалобно сказал мажор. – Ночь ведь уже... если я заявлюсь в такое время, мне родитель шею свернет... а с утра я придумаю что-нибудь.
Я вздохнул. Улица была совершенно пуста, дома чернели слепыми окнами, лишь на перекрестке светилась одинокая будка постового, да манекены таращились с ближайшей витрины... Будь Валька дома, уж она бы мне показала – мало того, что сам среди ночи приперся, да еще и мажора с собой притащил... но я на время был свободным человеком, что хочу, то и делаю...
Себастиан нес картину на вытянутых руках, словно она была стеклянной.
Консьерж дремал в своей каморке, но я подумал, что у Себастиана хватит ума и у самого включить подъемный воздуховод. И ошибся – он тут же решительным шагом направился к лестнице. Сначала я решил, что это он из-за картины, но потом сообразил, что малый опять борется за равноправие...
– Не на то ты силы расходуешь, приятель, – сказал я.
Он важно ответил:
– Большое начинается с малого.
Ну что ты тут скажешь?
Я отпер двери и нащупал выключатель в прихожей.
– Ладно, входи.
– Так вы один живете? – удивился Себастиан. – Я думал...
Он замолчал и смущенно захлопал глазами. Уж не знаю, какие журнальчики они читают, эти их подростки, но, по-моему, они нас явно переоценивают...
– Жена и сын в деревне... На лето отправил.
– А-а... – неопределенно протянул Себастиан.
– Ванная направо по коридору. Туалет рядом. Я тебе в комнате сына постелю – уж как-нибудь устроишься. Есть хочешь?
– Нет-нет, спасибо, – торопливо сказал мажор, – я лучше чаю.
– Я ж тебе мяса не предлагаю. Там вроде бананы были, в холодильнике...
И понял, что сам он в холодильник не полезет.
Мы пугаем их гораздо больше, чем они – нас, подумал я. Все в нас их пугает... И всеядность. И кровожадность. И неистребимая сексуальность, пронизывающая всю нашу культуру... И буйство воображения... И способность с невероятной легкостью, по-обезьяньи, перенимать все их технологические достижения... Пугает... и влечет одновременно... Мы для них – что-то вроде страшной детской сказки... запретный плод.
Я выложил фрукты на стол в кухне и проверил, не оставил ли я на виду что-нибудь этакое... В быту мы не слишком пересекаемся – официальные приемы не в счет, – и оно, пожалуй, к лучшему. Давно прошло то время, когда мажоры ходили в народ... Нелегко же им, бедным, приходилось.
В ванной шумела вода.
– Там полотенце в полосочку, – крикнул я ему, – оно чистое. Только сегодня повесил.
Себастиан осторожно выглянул из ванной.
– У вас все как у нас, – сказал он, – ну, почти все.
Я неуверенно хмыкнул.
– Кино, что ли не смотришь? Или там сериалы по телику?
– Ты про второй канал? – Он покачал головой. – Родитель не любит. Говорит, там одна сплошная пошлятина...
– Может, по-своему, он и прав.
Он нервно оглянулся, решил, что все в порядке, и неловко уместился за столом.
– Вот ты скажи, – обратился он ко мне, одновременно очищая банан, – ты ведь встроился в систему. Живешь в Верхнем Городе... Неужто ты всем доволен?
– Почему? – устало сказал я. – Найди мне идиота, который всем доволен...
– Но если ты понимаешь, что что-то не так... что надо менять...
– А ты, выходит, знаешь, как надо? – спросил я. – И меня, пожалуйста, не приплетай.
