– Ну, парню лестно стало. Теперь он вроде как ее прославить решил...
– У меня повесить хочет, – проницательно заметил Доминик, – а выставочная площадь у меня, между прочим, не бесплатная... Тут, знаете, сколько один квадратный метр стоит? – Он вздохнул. – Как по-вашему, он хоть приличный художник, Бучко этот?
Я твердо сказал:
– Без сомнения. Я в живописи не разбираюсь, но даже я понимаю – тут что-то есть. Колорит...
– Колорит... – задумался Доминик. Он отошел на два шага и, по-птичьи склонив голову набок, стал рассматривать картину – на лице его было отстраненно-профессиональное выражение. – Да, пожалуй... В этом примитивизме и впрямь что-то есть, как по-вашему?
– Наитие, – сказал я самым своим академическим тоном, – озарение... инсайт... Бучко видит не форму вещей – он видит их суть... не физику, а метафизику... понимаете, о чем я?
– Кажется, да, – неуверенно отозвался хозяин.
Себастиан за моей спиной тихонько подпрыгивал на месте. Я, не оборачиваясь, пихнул его локтем. Он охнул и замер.
– Пожалуй, – сказал Доминик, задумчиво глядя на стену за стойкой, – если повесить его сюда...
– В витрину, – торопливо подсказал Себастиан.
– Там он сразу бросится в глаза, – согласился я, – нешаблонно, все такое.
– Пейзаж я поставил, – грустно произнес Доминик, – так на него никто и не смотрит. Даже гранды... А ведь хороший пейзаж – дерево выписано листик к листику... точь-в-точь как настоящее.
– В том-то и дело, – я многозначительно покачал головой, – в том-то и дело...
Доминик взял картину и направился к витрине, осторожно пробираясь между причудливыми напольными вазами. И тут в глаза ударил ослепительный свет.
Я не успел ничего понять – и все же изо всех сил дернул Себастиана за крыло. Тот пошатнулся и упал под массивный стенд из красного дерева, на котором были распялены куски разноцветного батика. Взрывная волна, распахнув массивную дверь, отбросила меня за прилавок, и, уже упав навзничь, увидел, как трескается крытый купол, и медленно, медленно, становясь на ребро, падают вниз осколки стекла.
Словно опускаются на дно.
На самом-то деле все случилось в одно мгновение. Стекло в витрине подалось внутрь, рассыпалось мелкими блестками и веером разлетелось по салону, втыкаясь в накренившийся стенд сотнями блестящих игл. Ажурный мостик напротив галереи лопнул, и над балконом повис, покачиваясь, искореженный скелет арматуры, а сверху, лупя по уцелевшим перекрытиям лопнувшими тросами, стремительно падал лифт, и там, в нем, металось, билось о прозрачные стены что-то пестрое.
И над всем этим заливался заходящийся женский плач.
Грохот все еще раздавался – но это уже было эхо взрыва. Сверху падали какие-то обломки, что-то взрывалось в магазинчиках и кафе, фонтан на первом этаже превратился в облачко пара.
Осторожно поднялся. Глаза запорошило осыпавшейся штукатуркой, и какое-то время я тер глаза, смаргивая слезы. Доминик лежал в витрине, неловко раскинув крылья. Из горла у него торчал обломок стекла, и лунный мажор на картине был залит кровью.
Себастиан медленно выбирался из-под покосившегося стенда.
– Что это было? – Он оглушенно покачал головой.
Я сквозь зубы сказал:
– Похоже на бомбу...
Тут он увидел тело.
– Старший! – Он потряс Доминика за плечо, потом в ужасе уставился на измазанные в крови растопыренные пальцы. – Лесь, он...
– Да...
– Но как же... – Он озирался, не в состоянии осмыслить случившееся. – Почему?
– Откуда я знаю – почему.
Он скорчился и застыл, прижав руки к животу. Господи, подумал я, он же сейчас вырубится.
– У тебя шок, – сказал я, – уходи. Нужно выбираться. Тут сейчас опасно – могут начаться пожары.
Тогда, подумал я, весь Пассаж превратится в гигантскую душегубку. Часть выходов и так наверняка завалило, остальные – забиты обезумевшими людьми и мажорами.
– А ты?
Я сдернул со стенда пестрые тряпки.
– Пойду вниз. Наверняка кто-то еще нуждается в помощи. А ты иди... и позвони родителю, пока он там с ума не сошел.
– Нет, – твердо сказал Себастиан, – я побуду тут. С Домиником... Одного нельзя. Не положено. Зачем это, Лесь? Зачем?
Я молча пожал плечами.
Если бы Себастиан не завел тот разговор про Нижний Город, я, пожалуй, не обратил бы внимания. И даже теперь не был уверен, действительно ли в нарядной толпе мелькнула та женщина, с которой я столкнулся в церкви? Сейчас-то она была одета и причесана как преуспевающая горожанка, но ошибиться трудно – она была очень красива. Невероятно красива.
* * *
Домой я добрался только заполночь. Вся одежда была перемазана задубевшей, высохшей кровью – я содрал ее, кинул в бак стиральной машины и в одних трусах уселся перед телевизором с банкой пива в руках – переодеваться сил уже не было. Тут же позвонила Валька, совершенно обезумевшая, – похоже, она пыталась дозвониться последние часа четыре, не меньше, с тех пор, как сообщения о взрыве впервые появились в сводках новостей. Я сказал ей – со мной все в порядке.
– Но где же ты был? – надрывалась она.
Чтобы не слишком пугать ее, я сказал, что был на призывном пункте – нас мобилизовали – всех, у кого начальная медицинская подготовка. Слишком много жертв, скорая не справлялась.
Жертв и впрямь было много.
Включил телевизор: обычно после двенадцати идет какой-нибудь симфонический концерт по первой да унылый сериал по второй, но сейчас – все каналы были забиты новостями, сводки следовали через каждые полчаса. Но толком так ничего нового и не узнал – то ли в действительности ничего не известно, то ли информацию засекретили. С них станется, подумал я, хотя шила в мешке не утаишь – Пассаж все-таки, центр Города, а число жертв перевалило за две сотни – из них, по меньшей мере, половина мажоров, а некоторые останки до сих пор не могут опознать.
После первых выпусков, в которых сквозила растерянность и факты подавались без всяких комментариев, последовали первые официальные заявления – даже на втором канале их читал мажор, а не человек, что само по себе подчеркивало их официальность. Пока никто не взял на себя ответственность за взрыв, сказал он, но устройство было слишком мощным, чтобы считать случившееся в Пассаже делом рук какого-нибудь одного маньяка. Взрывчатку, понятное дело, используют на строительных работах, но о фактах хищения за последнее время ничего не известно, да и речь шла не просто о взрывчатке, а о бомбе с часовым механизмом; взрыв произошел в конце дня, когда Пассаж переполнен, и это отнюдь неслучайно.
Я провалялся в постели дольше обычного, но торчать дома в одиночестве было совсем уж тошно. Позвонил Киму – его не было... Должно быть, ушел по вызовам.
К утру ничего не прояснилось. Разве что сказали, что все выходы из города перекрыты, на мостах и трассах стоят кордоны, а речной вокзал оцеплен. Насколько я понял, – Нижний Город оцепили тоже. Может, им все же что-то известно? Включил приемник: хотел послушать Америку, но ее глушили, как давно уж не глушили.
Дело шло к полудню, когда я все же собрался в институт. Но по пути к остановке меня перехватил Себастиан.
Выглядел он паршиво, даже хуже, чем вчера, хотя тогда казалось, хуже и невозможно.
– Можно тебя на минутку, Лесь?
– На минутку – можно, – устало согласился я. – Ты нормально добрался?
– Чего? – удивился он, потом сообразил. – Это ты про вчера? Нормально...
Он помолчал, потом уныло сказал:
– Ты знаешь, везде патрули.
– Это утешает.
– Мне пришлось... – Он вновь замолк. Да что же такое с парнем... – Мне нужно с тобой поговорить, Лесь. Очень. Очень.
– Мне тоже паршиво – не ты один такой нежный. И вообще – может, хватит с тебя приключений? Сидел бы дома...
Вооруженный постовой на перекрестке уже начал подозрительно поглядывать в нашу сторону. Я взял Себастиана под локоть – он даже не попытался отстраниться – и потащился с ним вниз по улице, по направлению к парку... Себастиан нервно хлопал крыльями, распугивая многочисленных голубей.
– Я слушаю.
Ну что ему надо от меня, в самом деле?
– Не злись так, Лесь, – попросил Себастиан, – пожалуйста...
Асфальт блестел, словно его долго и тщательно отмывали от крови, купы каштанов отражались в нем вниз головой.
– Пошли, а то мусор смотрит.
– Мусор? – удивился Себастиан. – Ах да...
– Сейчас все всех будут подозревать. Так что ты хотел сказать?
Себастиан поглядел на меня своими сплошь черными глазами, которые то и дело подергивались мутной пленкой третьего века.
– Лесь, – Себастиан неловко посмотрел на меня, – это не может быть Адам?
– Это может быть кто угодно... – Я остановился и в свою очередь уставился на него. – Погоди. Почему ты так думаешь?
– Он нас ненавидит.
Я вздохнул.
– Себастиан, вас ведь ненавидят очень многие... но далеко не все из-за этого пойдут на то, чтобы взорвать самый людный в Городе торговый центр. Ну, при чем тут Шевчук, скажи на милость?
