Тип в синем костюме поднялся, на секунду задержал на них взгляд и сказал:
– Вы молодцы. Лучше тех, других. Посему позвольте дать вам совет. Не ходите за мной. Все уже почти закончилось. Я не хочу, чтобы пришлось вас убить.
Потом он круто повернулся и побежал к лестнице в метро.
Лестница была забита теми, кто спускался в метро, но с началом криков и стрельбы, одержимый присущим жителям Нью-Йорка нездоровым и отчего-то нигде больше не встречающимся любопытством, повернул обратно, чтобы посмотреть, насколько скверно обстоят дела, сколько действующих лиц и много ли крови пролито на грязный бетон. Несмотря на это, они все-таки исхитрились отпрянуть от одетого в синий костюм человека, который очертя голову ринулся вниз по ступеням. И немудрено. Один пистолет он сжимал в руке, второй висел на охватывающем талию ремне.
К тому же человек этот, кажется, горел.
Пиджак, рубашка и майка Морта горели все веселее, серебро зажигалки начало плавиться и обжигающими ручейками потекло вниз, на живот, однако Роланд не обращал ни малейшего внимания на Морта, все громче визжавшего от боли.
Роланд чуял запах нечистого движущегося воздуха, слышал рев приближающегося поезда.
Время почти пришло; еще немного – и настанет тот миг, тот момент, когда он либо вытащит из этого мира всех троих, либо все потеряет. Роланду во второй раз почудилось, будто он чувствует, как над головой дрожат и шатаются миры.
Он очутился внизу, на платформе, и отшвырнул .38 в сторону. Расстегнув штаны Джека Морта, он небрежным рывком спустил их, явив миру белое исподнее, смахивавшее на панталоны шлюхи. Времени размышлять над такой странностью у Роланда не было. Если он будет мешкать, то может перестать тревожиться о том, что сгорит заживо; когда купленные им патроны нагреются достаточно для того, чтобы сдетонировать, его тело просто разнесет взрывом.
Стрелок затолкал коробки с патронами в исподнее, вынул флакон кефлекса и проделал с ним то же самое. Теперь исподнее нелепо разбухло. Роланд содрал пылающий пиджак, но даже не попытался снять горящую рубашку.
Он слышал рев несущегося к платформе поезда, видел его огни. Он никак не мог знать, что этот поезд ходит по тому же маршруту, что и поезд, переехавший Одетту, и все равно знал это. Там, где дело касалось Башни, судьба становилась столь же милосердной, сколь спасшая ему жизнь зажигалка, и причиняла столько же боли, сколько чудом возжженное пламя. Подобно колесам надвигающегося поезда, она следовала курсом сразу и последовательным, и сокрушительно жестоким; и этому ходу могли противостоять лишь твердость да любовь.
Рывком подтянув штаны Морта, Роланд опять пустился бегом, едва ли понимая, что люди бросаются врассыпную, освобождая ему дорогу. Приток воздуха, питающего огонь, увеличился, и пламя объяло сперва воротник рубашки, а потом и волосы. Засунутые в исподнее Морта тяжелые коробки снова и снова били по яичкам, раздавливая их; в животе возникла мучительная боль. Роланд – человек, превращающийся в метеор – перемахнул через турникет. «Потуши меня! – вопил Морт. – Потуши, пока я не сгорел!»
«Ты должен сгореть, – сурово подумал стрелок. – То, что с тобой сейчас произойдет, более милосердно, чем ты заслуживаешь».
«Что ты этим хочешь сказать? ЧТО ТЫ ИМЕЕШЬ В ВИДУ?»
Стрелок не ответил; по правде говоря, ринувшись к краю платформы, он полностью отключился. Он почувствовал, что одна из коробок с патронами пытается выскользнуть из смешных штанишек Морта, и придержал ее одной рукой.
Всю до капли силу своего сознания Роланд направил на Владычицу. Он понятия не имел, можно ли услышать подобный телепатический приказ или заставить того, кто его слышит, подчиниться, и все-таки послал быструю, острую стрелу мысли:
«ДВЕРЬ! СМОТРИ В ДВЕРЬ! СЕЙЧАС! СЕЙЧАС ЖЕ!»
Мир наполнился грохотом поезда. Какая-то женщина пронзительно закричала: «О Боже он хочет прыгнуть!» Чья-то рука, силясь оттащить Роланда, шлепнула его по плечу. Потом Роланд вытолкнул тело Джека Морта за желтую предупредительную линию и нырнул через край платформы вниз, на рельсы. Прикрывая руками низ живота, придерживая кладь, с которой должен был вернуться (то есть, если бы проявил достаточное проворство и выбрался из тела Морта в единственно правильный миг), он упал на пути у приближающегося поезда и, падая, вновь воззвал к ней – к ним:
«ОДЕТТА ХОЛМС! ДЕТТА УОКЕР! СМОТРИТЕ ЖЕ!»
И в тот миг, когда он воззвал к ним, в миг, когда поезд, с беспощадной сребристой быстротой вращая колесами, налетел на него, стрелок наконец повернул голову и посмотрел в дверной проем.
Прямо ей в лицо.
В лица!
Их два, я вижу сразу оба ее лица…
«НЕЕ!..» – тонко взвизгнул Морт, и в последнюю ничтожную долю секунды перед тем, как поезд переехал его, разрезав надвое – не над коленями, а в талии – Роланд метнулся к двери… и сквозь нее.
Джек Морт умер один.
Возле материальной оболочки Роланда появились коробки с патронами и флакон с таблетками. Руки стрелка судорожно вцепились в них, потом расслабились. Он заставил себя подняться, сознавая, что вновь облачен в свое хворое, пульсирующее острой болью тело; сознавая, что Эдди Дийн пронзительно кричит; сознавая, что Одетта визжит на два голоса. Роланд поглядел – всего на секунду – и увидел именно то, что услышал: не одну, а двух женщин. Обе были безногие, обе темнокожие, обе – дивной красоты, и все-таки одна была ведьмой, сущей каргой. Внешняя красота не скрывала ее внутреннее уродство, а лишь усиливала его.
Эти двойняшки, которые в действительности были вовсе не близнецами, а положительным и отрицательным образами одной и той же женщины, приковали к себе взгляд Роланда. Он напряженно уставился на них, и в этом напряжении было что-то лихорадочное, гипнотическое.
Потом Эдди опять испустил пронзительный крик, и стрелок увидел омарообразных чудовищ: кувыркаясь, они выбирались из волн и важно шествовали к тому месту, где Детта оставила связанного и беспомощного юношу.
Солнце село. Пришла тьма.
Детта увидела себя в дверном проеме, увидела своими глазами, увидела глазами стрелка, и возникшее у нее чувство перемещения было таким же внезапным, как у Эдди, но куда более бурным.
Она была здесь.
Она была там, за глазами стрелка.
Она услышала приближающийся поезд.
«Одетта!» – взвизгнула она, вдруг поняв все: и что она такое, и когда это произошло.
«Детта!» – взвизгнула она, вдруг поняв все: и что она такое, и кто сделал ее такой.
Мимолетное ощущение, что ее выворачивают наизнанку… а затем куда более мучительное ощущение.
Ее раздирали на части.
Роланд, волоча ноги, неуклюже спустился с короткого склона туда, где лежал Эдди. Он двигался, как человек, лишившийся скелета. Одна из омарообразных тварей щелкнула клешней у лица Эдди. Эдди закричал. Стрелок пинком отшвырнул чудовище. Он с грехом пополам нагнулся, крепко схватил Эдди за руки и потащил его от воды, но слишком поздно; слишком мало сил, сейчас эти твари доберутся до Эдди, черт, до них обоих…
Эдди снова закричал – один из чудовищных омаров, поинтересовавшись: «дид-э-чик?», вырвал клок из его штанов, а заодно прихватил и кусок мяса. Эдди попробовал крикнуть еще раз, но с губ сорвался лишь задушенный клекот. Молодой человек задыхался в Деттиных узлах.
Вокруг повсюду были хищные твари, они наступали, энергично и нетерпеливо щелкая клешнями. Стрелок вложил остатки сил в последний рывок… и повалился на спину. Он слышал их приближение – отвратительные вопросы, щелкающие клешни. Может быть, это не так уж плохо, подумал он. Он ставил на кон все, что у него было – все и потерял.
Гром собственных револьверов наполнил Роланда тупым недоумением.
Две женщины лежали на песке лицом к лицу, приподнявшись, точно готовые напасть змеи, сомкнув пальцы с идентичными отпечатками на шеях, прорезанных одинаковыми морщинками.
Женщина пыталась убить ее, но не настоящая женщина, такая же не настоящая, какой была та девушка; она была сном, сотворенным падающим кирпичом… но теперь этот сон стал явью, этот сон скрюченными пальцами вцепился ей в горло и силился убить ее, пока стрелок пытался спасти своего друга. Ставший реальным сон хрипло визжал непристойности, орошая ее лицо дождем горячей слюны. «Я взяла синюю тарелочку потому что та тетка закатала меня в больницу а потом мне никогда не дарили никаких тарелочек напамять и я кокнула ее потому как ее надо было кокнуть и когда я повстречала белого юнца которого могла треснуть по рылу я треснула а чего ж я обижала белых сопляков потому как сами напрашивались и воровала из магазинов которые продают только всякие штуки напамять белым покамест черные братья и сестры в Гарлеме загибаются с голодухи и крысы жрут их детишек, я настоящая, ты, сука, я настоящая, Я… Я… Я!»
«Убей ее», – подумала Одетта и поняла, что не может.
Она не могла убить эту ведьму и выжить – так же, как та не могла убить ее и удалиться. Покуда Эдди и
