«Бог в нас самих.»
Публий Овидий Назон
Стою у зеркала. Смотрю в лицо. Мне не нравятся длинные лохматые волосы. Беру тример. Щелчок и машинка брезжит. Прижимаю к лохматой башке и провожу линию. Давно не видел свою голову. Не знал, что она такая маленькая. Огромная голая линия среди двух волосатых холмов. Продолжаю брить. Завтра коллеги будут смеяться за моей спиной, а в глаза пялиться на лысую башку.
– Алло, не желаете…
Сбросили.
– Алло, не желаете приобрести…
Сбросили.
– Алло, не желаете приобрести новое средство по уходу за…
Сбросили.
Механический звонок дребезжит к началу обеда. Отъезжаю на колёсиках от стола. Бросаю микрофон и отправляюсь есть.
Сижу один за пластиковым столом. Пластиковой вилкой ем пластиковую еду. Сижу один. Чувствую взгляд коллег. Они улыбаются, смеются и смотрят на меня. Как я и думал, так и получилось.
Отодвигается стул. Марина садится за мой стол. Девушка улыбается и говорит:
– Приятного аппетита, Вадим! А в честь чего такая резкая перемена… имиджа?
Марина новичок в нашем дружном коллективе. Новичку нужно уметь читать общее настроения и подстраиваться под него. Марине полагается сидеть за другим столом.
Девушка улыбается мне. Я пытаюсь поддерживать беседу. Марина очень добрая, честная. Она – это мышь в корзине со змеями. А кто я в этом образе? Я – это камень, который завалился в корзину и не может вывалиться обратно.
– Может встретимся ещё? Поговорим. Дашь мне свой телефон?
Марина добрая. Она разговаривает со мной и коллегам это не нравится. Они отомстят ей. Девушка добра не к тому. Марина сама приобщается к отбросам.
Дребезжит механический звонок. Работа продолжается.
Вечер встречает меня холодной квартирой. Холодными тапочками. Холодной едой. Холодным креслом.
Вибрирует телефон. Холодную трубку я прижимаю к уху.
– И снова привет!
Голос изменился. Марина звучит ближе. Она дома не одевает маску. Для меня одного ей маска не нужна. Славная девушка. Не знал, что такие бывают. Голос Марины дрожит:
– Представляешь, они скинули мою куртку с вешалки! Кто-то прошёлся по спине, там остался грязный след от ботинка…
Да, я знал. Змеи затаили обиду. Марина обиделась. Змеиная шалость задела её. Жизнь в тягость, когда ты добрый, ты и от других ожидаешь доброты. Девушке не повезло. Мир издевается над добряками.
– Я… не буду ничего с ними делать. Покажу, что их гадости меня не волнуют, они всё поймут и отстанут…
Она хочет быть камнем, как я, но она – мышь, и её съедят, а она сопротивляться не будет, надеясь на совесть, которой у них нет.
Я хочу пытаться переубедить Марину. Хочу, чтобы она боролась с ними, но что может сделать одна мышка против кучи змей?
Я – камень. Я – уставший человек. Я – не имею сил для борьбы. Я – хочу спать.
– А ты мне нравишься, Вадим…
У неё в квартире поселился холод. Как и у меня. Девушка не может согреться, её голос дрожит. Марина хочет тепла. А чего хочу я?
Отдохнуть.
Но не выйдет. Эта усталость не уйдёт. Я знаю. Она поселилась во мне до смерти. Мне нужен покой. Марина начинает действовать на нервы. Не могу думать о ней, ночь наступила, я хочу спать.
А трубку сбросить не могу. Её голос дрожит. Марина хочет высказаться, выпустить всё из души. Хочет от меня согреться. Она не знает, что и у меня в квартире живёт холод.
Жду, а слова девушки не кончаются. Слов накопилось – не высказать. Жду. Бесит. Но жду и молчу.
Мне её жаль. Её мир сломает. Такие не выживают: хрупкие, просят о защите, но получают издевательства, и Марина хочет тепла и защиты, она мечтает о них, но это её и сломает. Не будет принца на белом коне. Будет садист и ублюдок, который припрётся ночью, позвонит в дверь и будет ждать щелчка, и Марина откроет дверь, она от мира ждёт добра, а выпрыгнет ублюдок, схватит, зажмёт рот, и втолкнёт в её же холодную квартиру.
Хочу спать, не хочу думать о жестокости мира. В трубке проносится отдалённое эхо звонка.
– Ой, прости… кто-то пришёл на ночь глядя… завтра на работе свидимся.
Марина попрощалась и сбросила. Меня бесит, что сбрасывают меня, хочу сбросить сам, но возможности не появляется.
Перемещаюсь с кресла в кровать, в промежутке останавливаясь у раковины, почистив зубы, посмотрев в кривое отражение.
Кривой человек выглядит уставшим. Он хочет спать. Глаза впали. Бритая голова не молодит, а делает похожим на зека.
Лежу в холодной постели, смотрю в тёмный потолок, и мне кажется, что я беззащитен. Войдя в мой дом, убийца не получит отпора, я не смогу сопротивляться, и не захочу. Но боль, готов ли я смириться с болью? Кажется, что смогу.
Но что делать убийце в моём доме? Зачем человеку приходить сюда этой ночью и убивать меня? Он должен быть сумасшедшим, должен быть чёкнутым. Он должен быть… наркоманом, которому не хватает денег на дозу. Такой может пойти по домам, может врываться в квартиры и угрожать спящим людям ножом. Такой может прийти. И может прийти ко мне. Он выберет мою дверь, там хлипкий замок, его можно открыть и скрепкой, по этой причине он выберет мою квартиру, в неё можно пробраться не имея ключа…
Кто-то опустил ручку двери. Я не уснул, мне не спится, я боюсь заснуть. Щёлкнула замочная скважина, дверь скрипнула, когда открывалась. Я боюсь встать с постели. Боюсь приподняться на локтях и посмотреть кто там. Я понимаю, что он идёт ко мне, я слышу как он дышит. Рваный, прерывистый выдох. Быстрый, жадный вдох. Он стоит у постели, я вижу тёмнон пятно, что склонилось и смотрит на меня. Он видит, что я не сплю, я должен сопротивляться, должен ударить первым, но я боюсь пошевелиться… и он бьёт первым. Бьёт меня по лицу. Бьёт. Бьёт. Челюсть онимела. Хрустнул нос. Из меня вырывается короткий вопль, он успевает закрыть мой рот рукой. Холодная рука на моих губах сильно дрожит. Он наклоняется к моему лицу, шепчет на ухо:
– Где прячешь лаве, Ссука?
Не успел я сказать и слова, но знал, что он мне не поверит, что побоится отпустить мой рот и пойти искать деньги, оставив меня одного. Я знал, что он не оставит меня одного, он что-то сделает со мной.
– Где Бплять бабло?!!
Он нервничает. Запинается, не выговаривает слова. Его рука дрожит.
Я говорю ему где деньги. Говорю всё. Но знаю, что он сделает что-то со мной. Я знаю это.
И он не уходит.
Нависает, руку вжимает в мою челюсть, вдавливая голову в подушку. Он дастаёт ножь, подносит к моему лицу и протыкает левый глаз. Боль. Мне хочется моргнуть. Моргая, ресницы задевают хололное лезвие ножа. Боль. Острая пульсирующая боль. Моргаю. Из глаза бежит поток слёз.
Он убрал нож и сказал:
– Будешь
