Я понимаю о чем он. Линь. Неужели, они тоже вычислили его и он не успел скрыться в этой бетонной махине? Тюрьма сковывает не только тело людей, но их душу, подавляя всякое желание на попытку сбежать.
Робин обходит меня. Я чувствую как ползет его взгляд сначала по моей спине, потом опускается ниже и тут… он вновь оказывает передо мной. Меня воротит не только от него, но и от самой себя. Как можно было быть такой самонадеянной?
— Зачем тебе это было нужно?
— Ты о чем?
— Зачем ты заставил поверить меня в то, что ты со мной на одной линии?
— А ты не догадываешься? — кривится он, поворачиваясь ко мне спиной. Он смотрит на стены моей камеры. Что он там выглядывает?
— Нет. Скажешь?
— Ты должна заставить своего отца работать на моего. Все просто.
— А как же я?
— Считаешь себя такой уж важной персоной? — смеется он мне в лицо. Я закрываю глаза, подавляя желание плюнуть ему в рожу. — Не обижайся, — проводит он указательным пальцем по моей щеке, опускаясь на шею. Дрожь против моей воли пронизывает меня. Мое тело реагирует на его прикосновения. — ты тоже важна для нас. Твое ДНК уникально. Сплетение человеческих и хладных хромосом вывело в тебе силу, которую до этого момента было трудно представить. Ты тоже послужишь на благо и процветание моего отца.
Он собирается уходить. Но замирает у выхода, словно забыв что-то.
— Ах, да! Забыл уточнить. Тебе дается лишь двенадцать часов на размышление. А потом, мы… Я лично начну, пожалуй, с нашего общего знакомого… Линя, кажется, да?!
— Ты — сволочь! — кидаюсь я на него, но меня тут же отбрасывает назад. В живот ударяет мощный разряд тока. Я, сквозь пелену, вижу, что Роба заслонил мой надзиратель.
Робин на секунду замирает и задерживает дыхание. Что с ним? Боится, что я умру?
— Сволочь… — выдыхая, отключаюсь я.
Мне кажется, что я слышу выдох облегчения. Следующим звуком — это стук двери и навесной замок вновь укрепляет замок в двери. Мне здесь не очень доверяют.
* * *
Я провожу сутки в камере. Полное одиночество и молчание снаружи — все это давит на меня. Я боюсь сойти с ума. Самое страшное — это неизвестность. Незнание того, что происходит с твоими близкими.
Но я оказываюсь не права.
Порой бывает, что страшнее незнания оказывается страшная правда.
На второй день, ближе к вечеру, дверь моей камеры открывается с противным скрежетом. Я готовлюсь увидеть Робина или Ксандера. Неважно кого, знаю лишь то, что это будет тот, кто захочет унизить меня.
Но это не они.
На пол бросают безжизненное изуверски избитое тело.
Линь!
Я с криком кидаюсь к нему, изо всех сил проклиная свои металлические путы на запястьях.
Падаю на коленки и пытаюсь нащупать пульс. Он слабый, я едва чувствую его.
Все лицо Линя затекло и покрылось неопрятной коркой засохшей крови и грязи. Глаза заплыли огромными кровоподтеками, а грудь изрезана тонкими гладкими линиями. Здесь явно работал садист!
Проклиная всех, кто виновен в этом, я промываю раны остатками воды из моей лоханки, что приносили на завтрак. Немного капель попадает и на лицо парня. Он пытается открыть глаза, но это ему не удается. Из его рта вылетают лишь отдельные звуки. Мне приходится нагнуться к самому его рту, чтобы разобрать слова.
— Надежда… они… я слышал… ты не должна… не соглашайся…
— Успокойся, тебя изрядно потрепали, Линь. Прости меня за то, что втравила тебя в свои проблемы!
Он прикасается к моей руке и на моей коже остается кровавый след. Он сильно избит.
— Тебе надо лечь, — безапелляционно говорю я ему.
Сопротивляется он недолго.
Я помогаю ему подняться, хоть это и трудно. Он старается помочь мне как может. Это моя вина — все его раны и синяки. И я исправлю ее. Только ради этого и останусь жить.
Мы добредаем вместе до моей рваной старой циновки, что покоится в самом углу. На него и опускается измученный Линь. Из его груди вырывается вздох облегчения, когда он может лечь.
Я усаживаюсь рядом с ним. Мне страшно даже думать об отце.
Надо выбираться отсюда.
— Я лишь сегодня полежу, а завтра смогу тебя вытащить отсюда, — хрипит мне Линь. Я киваю, пытаясь не пустить слезы. Они давят и не желают так просто отступать.
— Хорошо. Мы сделаем как ты скажешь, а сейчас спи, — баюкаю я его. — Спи, пожалуйста. Тебе нужно отдохнуть.
Линь закрывает глаза и тут же открывает их — согласие его сейчас может быть лишь таким.
Я улыбаюсь ему скованной улыбкой и киваю в ответ. Он засыпает.
Лишь когда его дыхание выравнивается, я позволяю себя подняться, убрав его руку со своих коленей.
Линь плох. Он протянет недолго без должного лечения.
У меня все еще теплится надежда на то, что тетя смогла избежать встречи с Ксандером и его приспешниками. Может, она сможет что-то придумать, позволив нам выбраться? Нам нужна лишь маленькая лазейка, один маленький шанс.
В полной тишине я слышу гудение, а затем что-то похожее на шипение.
Верчу головой, желая найти источник звука. И нахожу.
В самом дальнем и темном углу камеры светится огонек красного цвета.
Камера!
Я сжимаю кулаки и подавляю желание разбить ее. Но я чувствую взгляд своего надзирателя. И почему-то мне кажется, что это не отец. Это сын. Робин!
Я медленно и уверенно показываю ему средний палец. Надеюсь, он любуется сим показательным выступлением.
Линь пытается перевернуться во сне и стонет от ран. Я забываю о камере и кидаюсь к нему. Ему плохо.
— Все будет хорошо. Все будет, обязательно, хорошо, — кладу я голову парня себе на ноги и баюкаю как маленького ребенка. Через какое-то время он вновь засыпает, крепко держа мои руки в своих. Они изувечены и выглядят устрашающе.
Я не замечаю как засыпаю. Моя голова ощущает холод острых камней, что выпирают из затирки стены.
— Поднимайся! — слышу я крик. Он мне знаком. Знаком настолько, что больно.
Робин!
Я открываю глаза и вижу его поганую рожу перед собой. Он ухмыляется и поигрывает пистолетом, что держит в своих руках. За его спиной маячит еще один охранник, но он вооружен более мощно. Помощь, мать его!
— Что случилось? Назначили день казни?! — мне ничего не остается как давится своим сарказмом, осознавая бессмысленность и беспомощность своего положения.
Линь, что все еще спит у меня на коленях, мычит и кривится от боли. Ему больно даже во сне.
— Сбрось с себя эту хламиду! — приказывает мне Роб.
— Сбрось с себя эту дурацкую ухмылку! Ты мне противен! — плюю я ему под ноги. Робин брезгливо поднимает ногу и дергает ей, тряся сапогом.
— Плевать. Тебя хочет видеть мой отец. Встань!
— Передай ему пламенный привет от меня и скажи, что я не смогу принять его приглашение!
— И даже так? — он наставляет свой пистолет на лоб Линя. К тому времени парень уже открывает глаза и сейчас просто смотрит прямо в дуло пистолета. Он лишь сжимает мою руку, как и я его. Он готов умереть?
Может, он и готов, но я не готова, чтобы он умирал. Я проявляю себя эгоисткой. Не хочу оставаться одна. Иначе я просто свихнусь.
— Потерпи, — поднимаю я аккуратно голову Линя. Он обхватывает мои запястье руками и смотрит прямо в глаза. — я скоро вернусь, — обещаю я ему, перекладывая его на подстилку.
— Не стоит. Он все равно убьет меня, — пытается он остановить меня.
— Нет, не посмеет. Но нам и правда нужно знать, что затеял Ксандер. Я скоро, обещаю! — кладу ему ладонь на грудь. Его сердце колотится как безумное. Он волнуется за меня.
Линь молчит. Он не согласен со мной. Но на данный момент мне не нужно его согласие.
— Быстрее! — дергает меня с пола Робин. Он крепко держит мою руку. Второй завязывает мне руки за спиной. — Так надежнее. Мы же не знаем, что у тебя там за силы, — украдкой шепчет он мне. Его голос проникает мне под кожу. Голос родной, но принадлежит чужаку, который стал в одночасье лютым врагом. — Идем, отец ждет, — приказывает он уже своему подчиненному.
— Есть, — кивает тот и отпирает дверь камеры. Линь с трудом, но все-таки ударяет по полу. Кажется, он в бешенстве от моих поступков. Я знаю. Но нам надо выбираться, а это не так-то просто сделать.
Мы идем по длинному, похожему на туннель, коридору, где стены с двух сторон испещрены тяжелыми железными дверями. Мы в местной тюрьме.
— Где мы находимся? — решаюсь задать я вопрос.
Робин лишь хмыкает и молчит. Второй мой провожатый даже бровью не ведет.
Мои предплечья уже горят от силы рук парня; его пальцы впиваются в мою кожу. Майка уже грязная и старая. Я явно не гожусь в модели.
— Мне больно. Ты держишь слишком сильно! — не выдерживаю я. Робин глядит на меня. Он ничего не говорит, но я чувствую как ослабляется хватка.
Впереди нас винтовая лестница. Впереди меня идет молчащий охранник, а я оказываюсь в середине. Роб замыкает наш стройный ряд.
