землю, щитоносцы арбалетчиков прикрывают, а те послали болты в образину и стали новые закладывать. Попали стрелки наши. Тролль заревел на всю долину. От ярости хватанул козой об землю, отшвырнул в сторону и на нас попёр. Идёт на нас, здоровенный как твой амбар. А у меня сердце где-то в гузне бьётся, а перед глазами коза летящая стоит. Я до того и не дрался никогда, кроме как с гоблинами да на площадке. Тролль, с-сука камнешкурая, всё ближе.
Дварф замолчал, затравленно озираясь по сторонам.
— Далур? — окликнул его Адрей.
Дварф встрепенулся и придвинулся ближе к огню, вытянув руки.
— Вообще мы должны были пиками его удерживать, пока топорщики ему ноги рубят, а арбалеты голову выцеливают, — чуть помолчав продолжил он. — И вот, значит, стою я с самого лева, а справа от меня Ганур был, — голос чуть дрогнул. — Дружили мы. Он мне говорит, мол, давай, Далур, поспорим, что быстро дело кончим и без сложностей. Говорит, предчувствие у меня хорошее, проигравший пиво ставит всему патрулю. А я ответить не могу. Рот пересох совсем, а руки как у пьяницы ходуном ходят. Ещё чуть, и пику бы выронил. Вот уже дошёл до нас тролль почти. Мне надо в плечо или грудь ему пику втыкать, чтобы руками до нас достать не смог, время, значит, выигрывать. А я смотрю прямо перед собой, и вижу… себя. Как отлетаю прочь на манер той козы и, упав невдалеке, так же затихаю, — Далур сглотнул и прочистил горло. — Короче, струсил я. Бросил пику и побежал, как никогда в жизни не бегал до этого. Не оглядываясь. Сзади крики ярости и боли звучали, а я лишь старался заглушить их свистом ветра в ушах. Тут дело такое, когда состав неполный тролля по-другому брать надо. Но времени у них перестроиться уже не было. Побеги я чуть раньше, может, они и успели бы. Но вышло как вышло. Мне потом рассказали, что живыми двое только осталось, ну кроме меня. Ганура эта тварь смяла через секунду после того, как я побежал. Но пику всадить в тушу этой образины он успел. В отличие от меня. Какой я после этого дварф? Так, пустая порода, — голос Далура дрожал, и немного помолчав, он горько продолжил: — У нас казнят за такое. Из-за меня четыре бойца умерли. Доверили мне быть их соплечником и умерли. Ганур доверился мне и умер. Потому что я трус.
— Кто бы не побежал, когда на тебя в лоб прёт разъярённый тролль? — спросила Арди.
— Никто из наших не побежал. Только я, — отрезал дварф.
— Ты говоришь, за такое у вас казнят. Но ты очевидно жив. Почему? — Адрей серьёзно смотрел на Далура.
— Потому что духу не хватило даже ответить за свои дела. У меня влиятельный старший брат. Был, — Далур кисло улыбнулся. — Он дал мне выбор. Смерть и честь или позор и бегство. Я убежал. Помню только боль и презрение в его взгляде, когда я поднял брошенный передо мной мешок с кольчугой и едой. Как уж он потом мою пропажу объяснял, не знаю. Может, аукнулся ему мой побег, и его смерть тоже на мне висит. Топор, — он похлопал по своей секире, — тоже мне брат дал. В горах опасно. Мы хозяева под ними, а наверху много с кем драться приходится.
— Поэтому ты так со своим топором упёрся, когда я тебя от лагеря тащил? — тихо спросил Молчун.
— Да, — Далур медленно кивнул. — Это последнее, что у меня есть из дома. Кольчуга ещё, но топор… топор для дварфа всё. Мы долго живём, у нас хорошая память. Если я вернусь домой, у меня вырвут бороду и повесят. Такие как я недостойны стали, даже топора палача. Сталь не для трусов.
— Помнится мне, ты в лагере вышел один на один с троллем. Трус так точно не сделает, — уверенно возразил Молчун.
— Я со страху топор еле метнул. Только второй нормально пошёл. Дварф топор не смог метнуть. Стыдоба. И я удивлён, что портки сухими остались, я уже почти побежал.
— Но не побежал. А что до портков… — Арди почесала подбородок. — Помнится мне, я историю слышала про королевскую конницу и городское ополчение. Город какой-то они защищали. Враг уже за стены прошёл, на улицах бились. Не помню, кто с кем воевал, да и не важно. Может, никто и ни с кем, а это просто притча. Прижали их крепко тогда, ополченцев этих с конницей. В клещи взяли. Храбрые и благородные рыцари в сияющих доспехах смогли прорваться через врага и ускакали прочь, громыхая своим прекрасным вооружением, — Арди выплёвывала слова. — А вот ополчение осталось. Оно и понятно, простолюдинов можно тысячами в могилу класть, лишь бы десяток знатных выжил. И плевать, что вы только что вместе бились. Хреново им тогда пришлось. Живыми осталась пятая часть, наверное, но устояла. Бледные от страха, с мокрыми штанами и дрожащими руками. Они выстояли. Чудом, не иначе. И вот вопрос, достойны они уважения? Хрен с ними, с рыцарями. Там причин и поводов десяток может быть. Но вот эти вчерашние крестьяне и ремесленники достойны уважения? Я к тому, Далур, что всем плевать на то, что ты чувствуешь и как обстоят дела с твоими штанами, если ты не побежал. Если ты сделал то, что от тебя требуется. Полтора года назад да, ты струсил. Вчера ты был смелей всех, кого я знаю. И гораздо глупей, но сейчас не об этом. Ты вышел один на один с троллем. Ты схватился один с тремя гоблинами в темноте, чтобы прикрыть нас. Может, ты и трус, но такому трусу я доверю прикрыть спину.
— Она права, — коротко добавил Молчун и замолчал.
— Из-за меня погибли четыре дварфа, которые верили мне, — не унимался Далур.
— Да, погибли. Да, верили, — жёстко бросила Арди. — Но ты уже доказал, что не допустишь такого ещё раз. И, пожалуйста, перестань ныть. Дварфам не идут стенания.
Далур молча уставился в огонь. Его лицо окаменело и не выражало ничего.
— Двое из трёх с камнем на душе. Один из трёх без тёмных пятен в прошлом. Что до тебя, Молчун? — Арди допила пиво и уставилась на него. — Как ты оказался здесь?
Молчун поднял руку к шраму от ожога, покрывающему часть головы, и едва его касаясь погладил место, где было ухо.
— Я без камня. Скорее с золой, — его глаза зло сузились. — Родом из пограничной с Левнаром деревни. Далеко на юге, — он усмехнулся, увидев удивление на лице Арди. — А что ты удивляешься? Мы
