Ведома и Льдиса немало удивились, когда поутру, явившись менять Рерику повязки, обнаружили на его лежанке только сладко спящую Предславу. К тому времени Воята уже ушел к дружине, а Утушка, проснувшись раньше всех, благоразумно ускользнула и отправилась в дом отца, тоже расположенный в крепости, предоставив Предславе объясняться со старшими. Предслава заснула, сама не заметив как, совсем незадолго до этого, а когда проснулась, то первым делом вспомнила события ночи. Нет, этого не может быть, это все ей приснилось!
– Ты что тут делаешь, подруга? – Над ней стояли изумленные Ведома и Льдиса. – Рерик-то где?
– Унесла его лиса… – Предслава подавила зевок, повторяя вчерашний ответ Утушки, – за темные леса… За высокие горы, за быстрые реки. Не беспокойтесь, матери мои! – Она села и взялась за растрепанную голову, скручивая отросшие волосы комлем и нашаривая рядом снятый повой. – Не надобен нам пока Рерик. Мне сейчас другое нужно…
– Да змей-то уполз!
– Что? – Предслава вскинула голову.
– Снялось войско и ушло назад к Дивинцу! Вот, как рассвело, спустя немногое время. Сами снялись и ушли! Отцы думают, может, на их корабли напал кто?
– Нет, не напал! – Предслава, не выражая удивления от этой новости, потерла глаза. Все-таки ей это не приснилось. – Он ушел… у нас перемирие. Он будет говорить с нашими хёвдингами через несколько дней. Но для этого мне нужно…
– Что? Ты что-то знаешь? – Ведуньи переглянулись. Ни о чем таком руны прабабки Оловы их не предупреждали.
Но не успела Предслава ответить, как вновь отворилась дверь и вошла Олова-младшая с каким-то свертком в руках.
– Вот, я принесла! – Она устремилась прямо к Предславе, сидящей на лежанке, и вывалила ей на колени груду блестящих разноцветных лоскутов. – Это же тебе нужно? Гневашка говорит, тебе нужны лоскуты шелковые, от этого, говорит, наше спасение зависит. Бабы все уже по ларям полезли, кто шелковое что шил. Вот у меня от Светлушиной рубахи осталось и от отцовой шапки кусок… Если мало, еще могу у той корсуньской рубахи рукава подрезать, что отец еще при твоем деде Домане привез, а то больно длинны. Но зачем тебе? Сколько живу, а на шелковых лоскутах ворожбы не видала! У деревлян научилась?
– Это особая новая ворожба! – с важностью ответила Предслава, но потом не выдержала и рассмеялась.
И впрямь ведь: доверяясь своему предсказанию, Гневаша принесла ей несколько лоскутов золотистого и изумрудного шелка. Сказала, будет нужно. И правда – понадобилось! Ей нужно сшить шелковую рубашку, которая послужит выкупом если не окончательного мира, то хотя бы перемирия, но ведь и оно сейчас Ладоге жизненно необходимо. А поскольку Хельги сын Сванрад следует по стопам Одда Хельги, но своим собственным путем, то и рубаха ему нужна особая – лоскутная, как и подобает живущему на грани Того и Этого Света.
Предслава смеялась и смеялась, не в силах остановиться; из глаз потекли слезы, намочили пряди свесившихся на лицо волос, и она вытирала их ненадетым повоем. Три тетки-ведуньи, догадавшись, что их молодая старшая жрица уже своим путем получила объяснение всех этих странностей, постепенно начали смеяться вместе с ней; они хохотали, сгибаясь пополам и хватаясь за животы под расшитыми завесками, звеня серебряными заушницами на кичках, охая и вытирая слезы. Селинег, сунувшись было в покой посмотреть, что за шум, как ошпаренный выскочил назад в грид. Вид четырех старших ладожских жриц, заходящихся в безумном хохоте, будто одержимые духами, напугал его, как случайно подсмотренный колдовской обряд. А женщины никак не могли успокоиться. Хоть всю жизнь учись и привыкай, но нельзя привыкнуть к тому, что ветры иного мира дуют через твою душу.
* * *
Оповещенные Гневашей, женщины из состоятельных ладожских родов несли Предславе шелковые лоскуты: по кусочку размером с ладонь, по полосочке шириной в три пальца, оставшиеся после отделки рубахи или нарядного плаща. Самые большие были длиной в локоть, и эти Предслава и Утушка отыскали в ларях воеводской и ярловой семьи. Три дня Предслава усердно трудилась, сшивая лоскуты между собой, чтобы получились два полотнища стана шириной в локоть с небольшим и длиной в два с половиной; снимать мерки в пещере она не стала, но, вспоминая фигуру Хельги, надеялась, что не слишком ошиблась. Рукава удалось сделать из целых кусков, но разноцветные: один из белого некрашеного шелка, очень старого, пожалованного бабкой Велерадой и пожелтевшего от времени, а второй из совсем нового, ярко-синего, из запасов приданого Маловы. Всего, как потом подсчитала Предслава, на рубаху ушло сорок три лоскута, отрезанных от двадцати разных кусков шелка. Поистине, со всего мира собирали этот выкуп!
В эти дни она жила в спальне Рерика – хозяин все равно ее покинул, а кому же, как не «королеве Альдейгьи», занять освободившееся место? Хотя в крепости уже стало гораздо свободнее: поскольку войско Хельги ушло назад к Дивинцу, где оставались его корабли, в самой Ладоге было спокойно, и люди возвращались в оставленные дома, только скотину и самое ценное из спасенных пожитков пока хранили в крепости.
К вечеру третьего дня работа была закончена, и плод своих трудов Предславе неожиданно понравился. Готовая рубаха оказалась гораздо менее кривой, чем можно было ожидать при таких условиях, и смотрелась хоть и непривычно, но привлекательно. «Только бы не оказалось узко в груди!» – думала она, вспоминая плотное сложение Хельги.
Как Предслава намерена передать выкуп, никто ее не спрашивал, кроме Вояты, но и ему она не ответила. Все были потрясены тем, что старшая жрица, не выходя из крепости и даже не видя врага, сумела точно предсказать его действия, притом благоприятные для Ладоги, но вопросов не задавали и не очень удивлялись – на то она и старшая жрица! Даже пожилые женщины и старухи, прежде считавшие, что дочка попрыгуньи Дивляны слишком молода для столь почетной должности, теперь значительно поджимали губы и уважительно кивали.
А Вояту Предслава еще в первый же день убедила поскорее отправляться в Словенск. Он хотел сперва дождаться исхода переговоров, чтобы рассказать вую Велему о положении дел, но Предслава заверила, что ждать нечего, все условия ей уже известны заранее. С трудом, но Воята ей поверил, а три дня при такой дальней дороге и правда не стоило терять. Теперь он был уже, как она надеялась, на полпути в Словенск. Ждать оставалось недолго, уже совсем скоро дело возьмет в руки воевода Велем. Но пойдет ли он на мир с убийцей своего единственного сына?
На третий вечер Предслава удалилась в спальню и закрыла дверь, велев никому к ней не входить. Лежанка все еще была отодвинута от лаза, и Предслава без приключений добралась до Велесовой пещеры. По дороге она и боялась, и желала снова встретить там Хельги, и от волнения не замечала камней под ногами. Хотя понимала, что это получится едва ли: не мог же он сидеть в пещере день и ночь, поджидая ее, а время встречи они ведь не назначили. Обнаружив в пещере лишь тишину и пустоту, Предслава ощутила одновременно и разочарование, и облегчение. Она слишком много думала о нем и не могла избавиться от власти, которую этот человек приобрел над ее мыслями, и это не нравилось ей. Положив рубаху на Велесов камень, Предслава напоследок погладила ее, пробежала пальцами по многочисленным швам. Ей почему-то было жаль расставаться с этой вещью, в которую она поневоле вложила столько души. Казалось, вместе с этим удивительным нарядом она дарит Хельги часть себя. Стоя в темноте под землей, на границе между Тем и Этим Светом, она ощущала себя в предании, в саге, которая ничуть не хуже тех, что рассказывают об Одде Хельги. И пусть тут нет чаш из золота вместо светильников – в чашах ли дело?
Вернувшись, она устроилась на Рериковой лежанке, к которой успела привыкнуть, и закрыла глаза, пытаясь заснуть. Но против воли представляла, как Хельги с факелом в руке идет по знакомому ей подземному проходу, как проникает в пещеру, как приближается к камню и как отблеск огня падает на пылающий красочный шелк… Он увидит, как старательно она соблюдает уговор… Предслава очень надеялась, что ему понравится ее работа. Иначе она была бы сильно разочарована. И не только потому, что от этого зависит успех переговоров…
Она то проваливалась ненадолго в неглубокую дрему, то ее вновь выносило на поверхность сознания, мысли сменялись грезами, видения прошлого, настоящего и неясные надежды на будущее наплывали одно на другое… Пошевелившись, она вдруг наткнулась на кого-то; кто-то живой и теплый плотно прильнул к ней сзади, чьи-то руки обняли ее, чьи-то губы крепко прижались к ее шее. Кожу пощекотали мягкие волоски усов и бороды. В полусне у нее мелькнула мысль о Вояте, но она помнила, что он сейчас должен быть за три дня пути отсюда, даже дальше. А главное – запах: она ощущала незнакомый теплый запах тела, приятный, новый, совсем не как у Вояты. Предслава повернулась, уперлась рукой в грудь того, кто лежал рядом с ней. Пальцы коснулись чего-то очень гладкого и местами неровного; вспомнилось жуткое ощущение мелких прохладных чешуек под пальцами в ту ночь в Коростене, когда к ней под видом уже мертвого Володыни приходил Зверь Забыть-реки…
