– Не люблю этого хорька, – нахмурилась Гаугар. – Он всегда нас здесь встречает. Рано или поздно мои ребята начинают играть на будущий заработок. Каждый хочет привезти жене побольше, но в итоге мне приходится раздавать подзатыльники, чтобы они не спустили последних штанов. Нутром чувствую – натягивает![44]
У невольников не могло быть законных жён, их называли хозяюшками, но Гаугар упрямо говорила – жёны.
Оторвав мясистый плавник, она угостила Мыша. Ладонь у неё была широкая, как сковородка. И такая же твёрдая.
Мать Кендарат присмотрелась к игравшим.
– Натягивает, – кивнула она.
– Но как?..
Жрица повернулась к Волкодаву:
– Сходи туда, малыш. Пусть этот бессовестный уйдёт отсюда и больше не возвращается.
Венн молча поднялся.
Гаугар посмотрела ему в спину и бросила кошке кусок рыбьей кожи с хвостом.
– Не убьёт? – спросила она. – Я слышала, хорёк засылает от выигрыша столичным ворам. Намаешься замиряться потом.
Впрочем, в её взгляде не было настоящего беспокойства.
Мать Кендарат развела руками и прикрыла глаза:
– Я никогда не упускаю случая его испытать…
Волкодав подошёл к игрокам. Орехи в Халисуне росли очень вкусные и крупные, с яблоко. Твёрдая скорлупа состояла из двух ровных половинок, люди победней использовали их как чашки. Скорлупки шустро ёрзали по доске, направляемые опытными руками… Вот только горошина ни под одной из них не перекатывалась. По мнению Волкодава, этого не услышал бы только глухой.
– О, северянин, – обрадовался венну черноволосый рубщик. Он только что проиграл монетку, мелкую часть тюка, называвшуюся коробочкой, и, думая отыграться, поставил ещё две. – Новичкам счастье! Перевернёшь мне скорлупку?
Ладонь венна прижала крайнюю чашечку.
– Открывай, – насмешливо хмыкнул игральщик.
Волкодав поднял на него глаза, и улыбка почему-то увяла.
– Скажите этому охотнику жильничать[45], чтобы сам открыл две другие…
Делать нечего, игральщик повиновался.
– Моя взяла! – обрадовался черноволосый.
Игральщик с ненавистью посмотрел на Волкодава и полез за деньгами. Венн подождал, пока он отдаст выигрыш, и поднял оставшуюся скорлупку. Под ней было пусто.
Доска вместе с чашечками полетела в очаг, натягалу схватила сразу дюжина рук. Вытрясли и горошину из рукава, и все деньги из поясной сумки. Иные считали каменотёсов доверчивыми простаками, но тот, кто отваживался обирать их без правды, мог накликать беду.
Волкодав вернулся на свою подстилку и уселся доедать кашу.
– Когда тебя подгоняют, работается скверно, – провожая глазами растерзанную фигуру, исчезающую за дверной полстью, невозмутимо продолжила свой рассказ Гаугар. – Великое Тело воздвигли на медные шары, катившиеся в переносных желобах. Его без промедления облепили малые рубщики: Тело должно было прибыть в Гарната-кат уже готовым к ваянию. Мы шли рядом, потому что наша работа была кончена. Потом левый жёлоб лопнул, шары один за другим уходили в песок, глыба стала крениться. Кто-то падал с неё, кто-то спрыгивал сам. Хетар услышал крик и бросился на подмогу. Камень продолжал двигаться… Хетар вытащил двоих, но сам оступился в рыхлом песке. Его придавило. Когда мы подоспели, его было уже не спасти. Завтра я покажу вам могилу.
Переборы струн сделались громче.
Прославлен в народах владыка Мавут!
Восток и закат ему славу поют.
На полдень и полночь людская молва
Разносит о нём золотые слова.
Когда за рекою случился пожар,
Оттуда послали в соседний Нардар…
– Что такое Нардар? – заорал лихой голос.
Волкодав невольно поморщился. Песня, как и сами мавутичи, сразу ему не понравилась, но мало ли что ему могло не понравиться? Будто не выслушивал он в своей жизни ещё чего похуже. А вот перебивать певца – самое последнее дело. Он ждал, что крикуну немедленно заткнут рот, но ошибся. В ответ раздались такие же наглые голоса:
– А это дыра между болотами и горами, до того нищая и захудалая, что никто не знает, в какой она стороне!.. Йярр-рхаа!
И слышит от верных владыка Мавут,
Что Мария Лаура править зовут…
– Кто такой Лаур? – воинственно прокричал сам же певец.
– Это младший в семье незаконнорождённых, где принято жениться на потаскухах! Йярр-рхаа Мавут!
Волкодав опустил ложку.
Вот едет нардарец по тёмным горам,
И надо ж, какой приключается срам:
Оставшись на пир в деревеньке одной,
Наутро правитель свалился больной.
Неужто и вправду ему суждена
Бездарная смерть от плохого вина?
– Нардарское-то чем провинилось? – буркнула Гаугар.
В ярко-голубых глазах мастера мерцали опасные огоньки.
Могучий Владыка подъемлет своё
Испытанное боевое копьё,
Водой ключевой омывает клинок —
И вот скороход распростёрся у ног.
«Мой сын! К благородному следуй врагу
Да собственных сил не щади на бегу!»
Послушный гонец принимает фиал
И мчится вперёд, как Мавут приказал…
– Кто такой Мавут? – громко спросила мать Кендарат.
– Это облезлый кот, вообразивший себя шулхадом всех тигров!.. – предчувствуя славную потеху, задорно откликнулась Гаугар.
Воцарилась мгновенная тишина. Потом…
Иригойен даже не успел испугаться. Железная пятерня сгребла его за шиворот и отшвырнула под стену, где он и скорчился, прикрываясь руками.
И понеслось!..
Мавутичи ринулись на оскорбительниц прямо через очаг, топча и раскидывая угли. Волкодав сорвался с места, как будто взлетев прямо с войлока, на котором сидел. Гаугар, широко улыбаясь, схватила в каждую руку по тяжёлой глиняной кружке. Её каменотёсы дружно вскочили, выглядело это так, словно ожили и пришли в движение гранитные скалы Канары. Мать Кендарат осталась сидеть, лишь повернулась навстречу нападавшим. Первый же наскочивший на неё необъяснимо промахнулся с ударом и косо, потеряв верх и низ, вбежал в стенную решётку. Иригойен близко увидел его вытаращенные глаза. Если бы он не наблюдал, чем при каждом удобном случае занимались жрица и венн, он тоже решил бы, что она лишь взмахнула руками навстречу. Гаугар, расколотив обе кружки, вполне обходилась голыми кулаками, мавутичи от неё отлетали. С лица мастера не сходила улыбка. За очагом слышался вой. Дюжий мавутич, убедившись, что преподанное Владыкой почему-то не приносило быстрой победы, достал нож и нацелил его в спину одному из каменотёсов. Теперь бесчестный задира бился то ли в припадке, то ли в неистовой пляске. И выл, словно его на кол сажали. Волкодав взял нож из онемевшей руки и бросил в очаг: доставай, кому охота.
Такое уже нельзя было объяснить случаем, как, может быть, казалось принявшим милосердие Кан от рук Её жрицы. Вопли мученика стали последней каплей. Мавутичи снесли входную полсть, скрываясь в ночи.
Иригойен на четвереньках выполз из-под стены, чувствуя себя ничтожным и бесполезным. Гаугар вытерла руки о штаны и как ни в чём не бывало кивнула матери Кендарат:
– А о вольной для Хетара ты даже не беспокойся. Старший назиратель – сам из наших, вольноотпущенник. Он всё устроит.
Это была самая настоящая «косатка», о каких Серые Псы немало слышали от соседей-сольвеннов, но сами до тех пор не видали. Она мягко ткнулась острым носом в песок, и на берег вышли сегваны.
Суровые лица, исхлёстанные ветрами солёных морей, отмеченные укусами холода и боевыми рубцами. Цепкая походка людей, проводящих на корабле гораздо больше времени, чем на сухом берегу. А осанка и особые, безмятежные взгляды говорили о том, что на «косатке» приплыли вовсе не рыбаки.
Сегваны и не скрывали того, что они были воинами.
И они понимали, конечно, что их появление не прошло незамеченным.
Они даже не пытались таиться, потому что это было всё равно бесполезно. Шли по Светыни открыто и возле деревни тоже высадились ясным днём.
Серые Псы встретили их на берегу. Одни мужчины и парни, все при оружии. Равно готовые и к немирью, и к миру, стояли и молча разглядывали пришельцев, ожидая, что скажут.
Вот вперёд вышел плечистый светлобородый сегван. Он воздел правую руку, но не тем резким движением, которым, наверное, бросал в бой не умеющих отступать молодцов. Высоко поднятая раскрытая десница лишь означала, что он пришёл с миром.
«Приветствую вас, сыновья славных матерей», – раскатился над тихим берегом рокочущий голос. Веннская молвь была явно непривычна гостю, но говорил он не сбиваясь, твёрдо и раздельно произнося каждое слово.
«И тебе мир по дороге, сын славной матери», – неспешно отозвался большак.
