Тимофей Царенко
Бессистемная отладка. Реабилитация
Любое использование материала данной книги, полностью или частично, без разрешения правообладателя запрещается.
© Т.П. Царенко
© ООО «Издательство АСТ», 2015
– Здравствуйте, Олег. Как вы себя чувствуете?
Я открыл глаза и еле устоял, ухватившись за спинку стула, стоящего передо мной. Огляделся. Нахожусь в кабинете. Вокруг стены, обшитые деревом, темно-зеленый ковер, потолок, тоже деревянный, покрытый мозаикой геометрических рисунков. На стенах торшеры, выполненные «под старину». Внутри каждого светящийся шарик. За приоткрытым окном, расположенным у правой стены, хвойный лес. В центре кабинета покрытый зеленым сукном стол. За столом сидел коренастый мужчина, лет пятидесяти на вид, его русые волосы были изрядно тронуты сединой. Крупный нос, массивная челюсть, внимательные серые глаза и тонкие губы выдавали в нем человека властного и не обделенного интеллектом. К тому же, судя по одежде, мужчина не бедствовал – на незнакомце была белая рубашка с воротничком-стойкой и жилетка темно-коричневого цвета с крупными серебряными пуговицами.
– Спасибо. Вроде неплохо.
– Присаживайтесь, нам предстоит долгий разговор.
Я сел на обитый бежевой тканью стул, стараясь скрыть недоумение. Судя по всплывающим и очень неприятным воспоминаниям, я не мог тут оказаться.
– С кем имею честь?
Я начал разговор чисто на автомате. Как сказал бы мой хороший друг, «профессиональная деформация налицо».
– Арсеньев Михаил Евгеньевич, глава центра реабилитации корпорации «Наномед», департамент здравоохранения первого сектора. Скажите, Олег, каково ваше последнее воспоминание?
Я криво усмехнулся. В памяти вспыхнуло тонкое жужжание, и я снова увидел дикую, невозможно страшную картину того, как в теле внезапно образуются рваные дыры. Сначала в районе живота, потом в районе груди, раскрывая грудную клетку, потом куда-то в сторону отлетает левая рука, оторванная в районе плеча. Слышу, как тонко и страшно кричит Лена… Я делаю два шага и падаю на залитый моей кровью асфальт. И последняя, глупая мысль: «Разрывные, крупный калибр». А потом темнота. Такое не лечится.
– Я умер?
– Хороший вопрос. Технически – да. Девятнадцатого июня две тысячи семнадцатого года было выписано свидетельство о смерти Филина Олега Петровича. Причина смерти – множественные пулевые ранения, несовместимые с жизнью.
– А тогда почему… Вы не очень похожи на апостола Петра. И больницу это слабо напоминает. – Я махнул рукой, указывая на обстановку. – Или это все же загробный мир?
– Можно сказать и так, – мой собеседник слегка улыбнулся. – В момент смерти вступил в силу пункт семнадцать вашей расширенной медицинской страховки. Ваш мозг был заморожен и помещен на хранение до того момента, как станет возможным оживление в том или ином виде. Это было еще на заре становления нашей корпорации.
– И? Меня оживили? Тогда почему я не в медицинском центре?
– Оживили. Сейчас вы находитесь в виртуальном пространстве нашего реабилитационного центра.
Я посмотрел на свою руку. Вроде моя. Взъерошил волосы, укусил себя за костяшку пальцев. Почесал нос. Подергал ворот рубахи. Обратил внимание на свою одежду. На мне была белая рубашка, брюки кремового цвета и коричневого цвета замшевые туфли. Никаких необычных ощущений не заметил. Хотя нет, одно было. Курить не хотелось.
– А физически я кто? Или, скорее, что? Мозг в баночке?
– Уже нет. Ваше сознание было перенесено на кремнийорганический носитель.
– А мозг?
– Утилизирован.
Я вскочил. Стул с глухим стуком упал на пол. Я программа? Скрипт, набор байтов, или что у них там сейчас в информатике? У меня даже ДНК нет. Охренеть! Матрица! Нет, хуже!
Я вспомнил второй курс университета. В аудитории полно студентов и преподавателей. Выступал японец, профессор Хироси Исигуро. Рассказывал о будущем кибернетики. Во время лекции встал вопрос об отличии человека от робота. Профессор заявил, что его нет. Из зала раздался вопрос:
– Как так? Поясните свою мысль! Это ведь…
– Ну, вот смотрите. Вы повредили руку, ее заменили протезом. Вы от этого стали роботом?
– Нет!
– Прошло время, заменили вторую руку, ноги, сердце, печень. Вы ведь до сих пор человек?
– Да, человек.
– Один орган, другой, третий. В результате вы стали механической оболочкой с черепом, фаршированным мозгом. Но вы ведь не стали роботом?
– Нет, я остаюсь человеком, скорее киборгом, но все-таки человеком! Мозг ведь у меня мой, и самосознание мое.
– А вот теперь смотрите, ваши нервные волокна в мозге поизносились, и крохотный кусочек этого волокна заменили искусственной тканью. Вас это сделало роботом?
– Да нет вроде… – голос теряет уверенность.
– Одно волокно, второе, третье, без нарушений функций работы. Теперь ваш мозг полностью состоит из пересаженных искусственных материалов. Вы еще человек?
Аудитория молчит.
– А теперь я делаю полную физическую копию вашего носителя и делаю «копировать – вставить». И где вы настоящий?
Тишина в аудитории стала не просто полной, а гробовой. В этот момент я заметил, что перестал дышать, и со свистом вытолкнул воздух из легких. Лекция продолжилась. Потом меня приглашали на практику к профессору по программе обмена, как перспективного студента. Я честно сказал в отделе иностранных связей, что считаю Исигуро психом и пусть к нему на практику едет кто-то другой, чем очень сильно расстроил и ректорат, и кафедру. Все-таки профессор оказался прав.
– Простите, прав в чем?
Видимо, последнюю фразу я произнес вслух.
– Да так, был в двадцать первом веке один интересный японец, Хироси Исигуро, он в чем-то предсказал данную ситуацию. Чертов пророк.
– Вы хотите сказать, что знакомы с профессором Исигуро?
– Был у него на лекции, – и тут меня осенило: – А какой нынче год?
– Две тысячи триста семьдесят пятый.
– Твою ж…
Я сел прямо на пол. Триста пятьдесят восемь лет… А как же мама, папа, сестры? Как же Лена, в конце концов?
– Зачем?
– Извините, что зачем?
– Зачем вы меня оживили? Зачем вам парень, возможно даже умный, но со знаниями четырехвековой давности? Меня отрыли местные археологи в забытой морозилке? Там у меня были мечты, планы, девушка, будущее. Что тут есть у меня? Несколько терабайт на жестком диске? Моток проволоки вместо мозгов? Да у меня даже потомков нет! Не говоря уже про все остальное. Память? Знания? Могли ведь просто скопировать.
– Не надо отчаиваться, молодой человек!
– Я старше вас лет на триста.
– Всего лишь на сто девяносто шесть лет. А на ваш вопрос я могу ответить. Только скажите мне, вам не нравится жить?
– Нет, почему же. Жить мне как раз нравится. Жить, дышать, есть, пить, напиваться, трахаться, мне нравится курить. Я семью хотел, сына воспитать. Смотреть, как он растет. А что у меня тут будет? Программа с возможностью наследования данных?
Арсеньев молча открыл ящик стола и кинул мне пачку сигарет со встроенной зажигалкой. На пачке не было никакой маркировки. Я закурил. Прошло несколько минут, сигарета дотлела до фильтра. Я затушил ее о ковер и поднялся, вдыхая запах паленой шерсти.
– Все не так плохо. Отвечу по пунктам. Первый вопрос – зачем вас оживили. Три года назад было принято несколько законов, и теперь гражданин федерации имеет право на бесконечное продолжение жизни. Согласно одному из них, любой человек, не погибший в результате физического разрушения головного мозга, а точнее, некоторых его участков, подвергается оцифровке и помещению в любую, на его выбор, виртуальную реальность. В результате такой формулировки под действие закона попали и давно умершие граждане, заключившие контракты на заморозку за всю историю существования федерации. Далее, прямые потомки у вас имеются. В данный момент их более семисот человек. Ваша невеста сохранила образец вашего ДНК и выделила необходимый для искусственного оплодотворения генный материал. В результате ваши потомки стали прямыми наследниками созданной вами компании. За последние три сотни лет она развилась и представляет собой крупную корпорацию, которая занимается терраформированием Марса. Также для любого гражданина имеется возможность воссоздания физической оболочки и переноса в нее сознания. Но тут не все так просто.
– И при каких условиях это возможно?
– Социальная значимость выше трехсот единиц, участие в специальных программах, личный капитал более трех миллиардов универсальных энергоединиц или интеллектуальный уровень больше четырех сотен по шкале Лесинского.
– И в чем проблема? Мои наследники являются владельцами крупной корпорации. Разве у них нет денег, чтобы оживить любимого деда? Я думаю, что с нынешним уровнем развития технологий мой сын, возможно, жив. Или даже его мать.
