Макс Барри - Человек-машина

В детстве мне хотелось быть паровозом. Желание казалось вполне рядовым, хотя другие ребята больше любили играть с паровозами, чем притворяться ими. Им нравилось соединять рельсы так, чтобы паровозы не падали. Им нравилось наблюдать за тем, как паровозы проходят сквозь туннели. А я делал вид, будто мое тело — две сотни тонн безудержной стали. Воображал, что весь состою из клапанов, вентилей и гидравлических компрессоров.

— Ты о роботах? — спросил Джереми, мой закадычный приятель. — Хочешь, поиграем в роботов?

Но я имел в виду совершенно другое. У роботов квадратные глаза, резкие движения, обычно они желают уничтожить все живое. Вместо того чтобы заниматься каким-то одним порученным делом, они берутся за все подряд, и в результате толком не выходит ничего. Ширпотреб. Мне не нравились роботы, я считал их неправильными машинами.

Проснувшись, я потянулся за телефоном, но его не оказалось на месте. Я шарил по тумбочке между грудами бумажных книжек, которые больше не читаю, поскольку от электронных пути назад не бывает. Нет телефона. Тогда я сел, включил свет и сунулся под кровать: вдруг телефон как-то умудрился ночью упасть и хитро отскочить? Толком не пробудившись, сквозь пелену перед глазами я водил руками по ковру в надежде найти пропажу, истошно кашлял от поднятой пыли, но попыток не оставлял. «Может, меня обокрали?» — мелькнула мысль. Но я бы встрепенулся, вздумай кто утащить мой телефон. Подсознание бы не допустило.

Я пошел в кухню. Вернее, кухоньку. Квартирка тоже невелика. Зато чистенькая: я не готовил сам. Так что заметил бы телефон, однако — нет. Я заглянул в гостиную. Иногда я играл с телефоном, сидя на диване перед телевизором. Возможно, телефон завалился между подушками, лежит там тишком-молчком. Меня пробрала дрожь. Неудивительно — в голом-то виде… Шторы были раздвинуты, окно смотрело на улицу. А улица смотрела в окно. Снаружи то и дело прохаживались собачники, спешили в школу дети. Меня снова пробрала дрожь. Надо бы что-нибудь на себя накинуть, спальня — в двух шагах, но телефон мог прятаться еще ближе. Он мог быть совсем рядом! Прикрыв руками пах, я метнулся к дивану и разбросал подушки. Сердце екнуло: внизу поблескивал черный пластик. Всего лишь пульт от телевизора. Я встал на колени и прощупал щель под диваном. Задницу щекотали первые лучи утреннего солнца. Надеюсь, за окном никого.

Кофейный столик был совершенно пуст, все пространство под ним оккупировали справочники, которых не касалась рука человека со времен появления «Гугла». Телефонная книга, например. Только подумайте, телефонная книга! Три миллиона вязанок из мертвых деревьев навалены стопкой, как памятник неэффективности бумаги в качестве носителя информации. Нет телефона. Я присел. Залаяла собака. Впервые в жизни я пожалел о том, что не имею стационарного аппарата. Можно было бы позвонить себе на мобильный. Я окинул взглядом верх телевизора. Пусто, но, может быть, забытый там телефон свалился назад из-за слабого подземного толчка? Пересекая комнату, я встретился взглядом с заоконной джоггершей. Лицо ее скривилось. Надеюсь, от усердия. За телевизором я обнаружил цивилизацию кабелеобразных. Нет телефона. На лавке в кухне его тоже не оказалось. Так же как и на прикроватной тумбочке, столе и в прочих ранее обследованных местах. У меня уже зубы стучали от холода. Я понятия не имел, какая сегодня будет погода. Возможно, пойдет дождь, повысится влажность — понятия не имел. Да, у меня был настольный компьютер, но он загружался целую вечность: больше минуты. Придется выбирать, что надеть, не обладая всей информацией. Безумие какое-то.

Я принял душ. Иногда для того, чтобы разрешить проблему, нужно перестать о ней думать. Отстраниться. Я стоял под струями воды, вспоминая свои действия прошлым вечером: работал допоздна; вернулся домой около двух; скорее всего, не ужинал, направился прямиком в спальню и там заснул, ни разу не прикоснувшись к телефону. Я понял: он остался в машине. Логично. Я выключил душ: с мылом или шампунем помыться не успел, но под струей стал чище процентов на восемьдесят. Сойдет. Препоясав чресла полотенцем и взяв из кухни ключи, я вышел из квартиры. Ступени ледяные. Я чуть было не потерял полотенце, пока открывал дверь в подземный гараж. Автомобиль стоял на шестой площадке, но я уже видел, что крепеж пуст. Тем не менее машина мне пискнула, разблокировалась, и я залез внутрь покопаться между сиденьями. Не могло быть такого, чтобы я доехал до дому, не сунув телефон в крепеж. Или могло. Иногда я оставлял его в кармане и вспоминал, что он там, когда, уже заглушив мотор, машинально тянулся к привычному месту на «торпеде». Да, случалось и такое. А прошлой ночью я был утомлен. Ничего удивительного. Телефон мог прятаться где угодно. Абсолютно где угодно.

Пока я всматривался сквозь лобовое стекло в бетонную стену, до меня наконец дошло: телефон остался на работе. Я выложил его из кармана: в четвертую лабораторию нельзя вносить электромагнитное оборудование. Он лежит на столе. Любой может взять. Нет. Вокруг — камеры. Никто не прикарманит мой телефон. Особенно если приеду пораньше. Я потянулся за телефоном, чтобы узнать, который час, и застонал. Все равно что зрения лишили. Тут же вставил ключ зажигания, но вспомнил, что одет лишь в полотенце. Я замешкался, потом вынул — вырвал — ключ, вылез из машины, поправил полотенце и устремился вверх по лестнице, перескакивая через ступеньки.

Я выехал из гаража, вцепившись в баранку так, что побелели костяшки. Солнце жарило сквозь лобовое стекло — глумилось над моим свитером. Слишком тепло оделся. А вот и точка, где надо решить, как ехать дальше: по проспекту или вокруг парка. В полном неведении о пробках. Прошло уже несколько часов, а я еще не читал новостей. Могла начаться война. Могло разразиться землетрясение. Впервые за несколько лет я включил радио, и оно забубнило о коврах по сниженным ценам, о несказанных преимуществах радиорекламы и о том, не хочу ли, мол, я выиграть тысячу долларов. Я изумленно покосился на магнитолу и выключил. Мне было плохо без телефона. И не то чтобы не хватало каких-то его конкретных функций — скорее свободы действий. Телефон много чего умел.

Проспект, естественно, стоял в пробке. И я вместе с ним. Обменял неведение на потерю времени. Свернув наконец в ученый квартал, я помчался мимо лабораторий и машинных цехов. Впереди над рекой возвышался восьмиэтажный комплекс корпорации «Лучшее будущее»: полдюжины соединенных друг с другом зданий, широкая лужайка при входе и колючая проволока повсюду. Под землей — еще много чего, но вам это знать ни к чему. На проходной я выронил пропуск, пришлось выйти из машины, поднять его с бетонки. Охранник вылез из будки; я отмахивался как мог, поскольку в беседах нуждался меньше всего.

— Доброе утро, сэр. — Он таки подошел.

— Вот она. — Я прокатал карточку, шлагбаум поднялся.

— Все в порядке?

— Да. Просто уронил.

Я попытался стянуть с себя свитер, и пропуск застрял в рукаве, снова выпал. К моменту, когда я выпутался, охранник уже протягивал его мне:

— Денек-то жаркий.

Я взглянул на него. Он вроде как намекал на ошибочный выбор одежды. А может, нет. Я открыл было рот, чтобы потребовать объяснений, но вовремя сообразил, что все это не имеет ровно никакого значения. Взял карточку, забрался обратно в машину и устремился в нутро «Лучшего будущего».

Я прокатал карточку еще дважды — у лифта и перед корпусом А. Прокатывание карточек — наше все. В «Лучшем будущем» без этого и в туалет не сходить. Однажды у сотрудницы карточка глюкнула, так ей пришлось просидеть в коридоре четыре часа. Притом что мимо за это время прошла масса людей, никто из них не имел права ее выпустить. В «Лучшем будущем» не было преступления страшнее, чем провести кого-либо по своей карточке. За такое увольняли. Той тетке помогли чем сумели: принесли еды и воды, пока служба безопасности проверяла ее биометрические данные.

Я миновал холл, который уже наполнялся молодежью в белых халатах и менеджерами постарше в костюмах и юбках. У главного лифта стояла темноволосая девушка. Из маркетинга или, может, из отдела кадров. Кнопка вызова уже горела, и я потянулся нажать ее снова, но замер на полпути — это же неразумно. А потом все равно нажал: хуже не будет. Делать-то всяко было нечего. Отступив назад, я заметил, что девушка уставилась на меня, и отвел глаза. Потом сообразил, что она улыбается, и повернулся к ней, но было поздно: она уже не смотрела. Я полез в карман за телефоном. Застонал.