class="p1">— Ничего. Выдержим. Самолет изолирован.
— Снижайся, черт возьми! — Гневно, с трудом. — Так низко, как только сможешь.
Соколов бормотал что-то по-русски, какую-то молитву, которой Дом не мог расслышать сквозь рев двигателей.
— Снижайся!
***
— Гэбриел. — Тане казалось, ее голос звучал так по-детски. Нет, не по-детски — беззащитно. Больше не осталось игр, ролей, прикрытий. И ей это не нравилось.
Но если ей нужна самая искренняя версия себя, чтобы убедить Гейба Причарда помочь, то именно такой она и будет.
Гейб взглянул на нее, вдыхая душный аромат благовоний. Оранжевые искры плясали в его глазах.
— Я...
Конструкт — то, что от него осталось, — ожил, грохоча кварцем и проволокой. И его хрустальные глаза — шары, охотящиеся за Носителем, вполне конкретным Носителем, — загорелись.
Пальцы Гейба сплелись с Таниными.
***
— Ниже, проклятье, спускайся ниже, ниже...
И стал свет.
***
Конструкт висел в центре круга безвольно, как марионетка. Только его держала не рука — а песнопения. Тане не нужно было знать язык: она чувствовала слова, они звучали в ней, подобно музыке, оставалось лишь открыть рот и позволить им излиться.
Рука Гейба горела в ее руке, сжигая омертвевшую кожу, огонь распространялся по ее конечностям, передавался Наде, стоящей с другой стороны. Его элементаль на вкус был как металл, как отрава, как густой серебристый алкоголь в ее крови. Он просачивался в ее сознание, облачая ее слова в ртуть.
Золотые нити вырывались из глоток поющих. Сплетались вокруг парящего конструкта, его кварцевых суставов, хрустальных глаз, даже огрызка сигары. Жестокий ветер дул вокруг них, набирая скорость. Хлестал по их одежде и волосам. Подталкивал их к эпицентру бури.
Когда ветер достиг потолка, конструкт поднялся выше. Конечности куклы задергались, хрустальные глаза завращались, как у испуганной лошади.
Рука Гейба стала Таниной, его элементаль стал всеми ими, свивая тонкую паутину магии. Две силовые линии и сила элементаля активировали заклятье: Таня втайне гадала, не разорвет ли ее на части эта чистая энергия. Слишком поздно. Она стала воздухом и ртутью, кварцем, хрусталем, золой, стала булавочной головкой на карте, которая связывала все эти предметы с холодным альпийским воздухом по ту сторону заклятья. Она почти видела алюминиевый каркас самолета в паузах между словами. Шахматные фигуры, разлетевшиеся по салону. А затем внезапное падение давления, когда буря сошлась в...
***
Мир закружился, а потом выровнялся. Дому казалось, что рядом кричит какой-то мелкий перепуганный зверек. Но сам он оставался Домом. Он был жив. Он вращался, вдавленный в приборную панель, но был жив.
Он сморгнул слезы с глаз, выпрямился. Летчик повис на ремнях безопасности со сломанной шеей. Блевота, слюна, кровь текли у него изо рта. Бедолага, видимо, прокусил язык, помимо прочего.
— Блядь, — выругался Дом, но не услышал свой голос.
За окнами самолета тучи клубились и горели. Он на них не смотрел. Не хотел видеть то, что ожидал там обнаружить. Буря была не естественного происхождения. Это снова проклятый Лед. Давят. Вечно они давят. Завистливые ублюдки. Они призывали тварей в ночь, чудовищ в бурю, жутких извивающихся змей в сумеречное небо.
А самолет снижался.
Дом убрал мертвого пилота со штурвала. Пока он это делал, живот у него сводило. Самолет кружился. «Проклятье, проклятье». Он потянул штурвал, повернул — нет управления. Нельзя даже контролировать вращение. Заело. Он рискнул посмотреть в окно: терпимо, если не пялиться на тучи — самолет был высоко, но падал быстро, носом в землю, вращаясь вокруг своей оси.
Самолет уже не спасти, поздно. Ладно. Ладно. «Повтори это достаточно раз, и убедишь себя, что... Что сделано, то сделано. Доставай парашют».
Он ощутил странную невесомость, когда забрался на спинку кресла пилота, прыгнул, схватился за дверь кабины и подтянулся, болтая ногами. Тяжело дыша, вскарабкался на гермошпангоут и замер. Оставались считанные секунды.
Парашюты висели в хвостовой части самолета, рядом с сиденьями. Чтобы добраться до них, пришлось бы карабкаться вверх пять метров в этом вращающемся гробу. Он бы не успел. Самолет разобьется в лепешку в какой-то глуши в Западной Германии, и Дом вместе с ним.
Тут позади него выбило запасный выход. Он услышал это даже сквозь высокий, тонкий звериный крик. «Не сдавайся. Развернись». Соколов стоял у открытой двери, с парашютом за спиной, наготове. Ну конечно. Он-то был пристегнут рядом с парашютами. Он не вырубился. Полно времени, чтобы схватить парашют и прыгнуть.
Пламени нужен этот бедолага: идеальный Носитель, покладистый, робкий. Служители знали траекторию полета, они окажутся здесь прежде, чем ЦРУ задействует местные власти.
«Твой долг выполнен. Будь пешкой. Пожертвуй собой».
Но Соколов дрожал у двери. Дом уже видел такое: боится прыгнуть, даже зная, что, оставшись, точно погибнет.
Дом заставил себя встать на ноги, пробрался вдоль гермошпангоута к Соколову, схватил его одной рукой за плечи и перерезал старику горло ножом.
Кровь хлынула Дому на руки и рубашку. Она обжигала. Магия? Вина? Нет времени разбираться. Соколов разинул оба рта. Дом сорвал с него парашют, пристегнул ремни и нырнул в безумное волшебное небо.
***
Что-то изменилось вокруг Тани. Моргнув, она поняла, что проблема в комнате. Ее перекосило. Нет, не ее — саму Таню. Ее щека отчаянно пульсировала, соприкасаясь с холодным бетонным полом. Тысячи ранок жгли лицо, и, когда она утерлась, на руке остался след из каменной крошки и крови.
— Таня. — Гейб подполз к ней, потряс за плечо. Пот катился по его вискам.
Вокруг стало светлее, но разве свечи не погасли? Она попыталась оглянуться, найти источник света. Больно водить глазами. Она захлопнула их со стоном.
— Таня. — Это уже Надя. — Танюшка. Ответь мне.
— Все нормально. — Голос Джордан, дымный, надтреснутый. — Стопка водки — и придет в себя.
Таня перекатилась на живот и постаралась сесть на корточки. Рука Гейба упала с ее плеча, он отпрянул.
Таня перенесла вес на пятки, все еще скрючившись, и попробовала снова открыть глаза.
Остатки карты тлели в центре ритуального круга. А поверх нее — она взглянула украдкой — конструкт. Безжизненный и окончательно разбитый.
Таня сглотнула ком в горле. Во рту ощущался привкус ядовитого металла.
— Максим Соколов мертв.
***
Зерена стряхнула пепел с сигареты и нажала тангенту радиостанции крашеным ногтем.
— Призрак запрашивает сводку.
— Нечего сообщать, Призрак. — Строгий голос американца на том конце. — Скоро мой сигнал пропадет.
— Ничего? — рявкнул Карел из-за плеча Зерены. — Они ведь должны были приземлиться два часа назад!
Зерена
