Эта способность оказалась ограниченной. Чем дальше от себя направляла я свою проекцию, чем больше барьеров преодолевала, тем меньше получала информации. В сотне метров от нашей камеры личность — то есть сим, претендующий на то, чтобы быть личностью — мало чем отличалась от человекоподобной фигуры, которую можно было узнать главным образом по движению. На вдвое большем расстоянии я замечала только движение. Во время обследования я обнаружила несколько скоплений человеческих тел и движений, любое из них могло быть Полом и его похитителями, но узнать их было невозможно — слишком далеко.
Я разрешила своей проекции выйти наружу, пытаясь найти энергетическую тень ворот, которая оставалась даже тогда, когда сами ворота были закрыты. Я нашла нечто похожее на самом краю замка-дворца, но к этому времени моя голова гудела от боли. Я вернулась обратно к товарищам и рассказала то, что обнаружила. Я задала несколько вопросов Нанди и его ответы подтвердили мнение Орландо, который считал Нанди экспертом по путешествиям в сети. Вооружившись его указаниями, я опять попыталась найти ворота.
На этот раз это оказалось намного труднее. Я устала, голова болела, но мне нужно было проверить ворота и убедиться, что они работают. Ворота казались вполне в рабочем состоянии, но, странно, у меня не было доступа к их обычной информации. Но, самое главное, они могли перенести нас куда-нибудь прямо сейчас, все остальное не имело значения.
Я едва успела объяснить это остальным, а потом свалилась от усталости и заснула мертвым сном. Проснувшись, возможно через час, я заметила, что небольшое оживление, вызванное моими новостями, опять сменилось беспомощным молчанием, потому что пока мы сидим в тюрьме, даже самые близкие к нам ворота могут быть хоть на луне.
Несмотря на ощущение, что моя голова сделана из старого хрупкого стекла, я решила попробовать что-нибудь другое. Время бежало — и очень быстро. Я не могла позволить себе ждать, когда голове станет полегче; Дред мог появиться в любое мгновение, но я не хотела и возбуждать несбыточные надежды.
На самом деле, хотя последняя попытка оказалась сравнительно удачной, я все еще не обнаружила почти ничего полезного.
Я снова открыла себя. На мгновения я испугалась, что потеряла сноровку, потому чти стены остались твердыми и непроницаемыми, но потом подумала о !Ксаббу, успокоилась им, наконец, произошел сдвиг. Я потянулась наружу, но не в каком-то одном направлении, но в целом, разрешив моему сознанию рассредоточиться и вылететь наружу через информационные каналы. Я искала кое-что менее специфическое, чем ворота, и чем дальше я улетала от камеры, тем тяжелее было просеивать информацию.
Я уже почти сдалась, когда нашла то, что искала. Круговорот существ и передвижений на дальней стороне храма. Центр располагался в алькове, возможно в нише за настенным ковром, меня это очень обеспокоило. Вторая, и менее определенная часть плана стала очень трудной.
Запомнив, где находится это место, я всплыла на поверхность. Голова разрывалась от боли, но только вспомнив, что вынесли Нанди и Бонни Мей Симпкинс и что ждет нас самих, я заставила себя встать с пола и подойти к двери камеры, где я легла на пол, лицом к щели под дверью.
«Что ты делаешь? — обеспокоено спросила Флоримель. — Тебе трудно дышать?»
«Мне, более чем когда, нужно полное молчание, — сказала я ей. — Пожалуйста, ждите. И попытайтесь не двигаться, если хотите помочь».
Повернув ухо к щели, я прислушалась. Я слушала точно таким же способом, как тогда, когда разрешила моим чувствам улететь, но сузив фокус. Сейчас я хотела только звук, в любой форме, в которой могла воспринимать его. Я представила себе храм как двумерный лабиринт, и постаралась найти все воздушные потоки, летящие вдоль пути, который я нашла раньше. Наконец я услышала тихую возню и шепот из алькова. Описывая, как мне это удалось, я упрощаю, не из скромности — это было невероятно тяжело — но потому, что у меня нет времени описать все более подробно.
Как только я услышала ожидаемо слабые звуки, которые искала, я начала самую трудную часть. Я опять повернулась лицом к щели и тихо прошептала несколько слов, а потом последовала за ними. Увы, звуковые волны быстро рассеялись, не долетев даже до конца коридора.
Кто-то, я думаю Т-четыре-Б, слегка пошевелился у меня за спиной, но для моих жестоко напряженных чувств это оказалось рокотом океана. Я сдержалась, и не стала кричать на своих друзей. Вместо этого я попыталась еще раз.
Мне потребовалось почти два часа, и могло бы длиться вечно, если бы коридор, которым я пользовалась, не оказался почти пуст. Это все равно, как играть в самую сложную бильярдную игру во вселенной, передавая небольшую последовательность звуков из одного конца храма в другой — отражая ее от стен и заводя за углы; все зависело от почти микроскопической разнице в начальном направлении и от того, насколько мне удастся угадать направление движения ветра. И то что я, преодолевая головную боль, сумела это сделать, было исключительной удачей.
Услышать ответ было намного легче, хотя и заняло несколько мучительных мгновений. Никто, кроме меня, не мог услышать его — звук был настолько слаб, то я не услышала, а прочитала его.
«Кто это? — спросили меня. — Откуда ты знаешь имя Зунни? Откуда ты знаешь об Озлобышах?»
Трудно вести такие переговоры — могут потребоваться часы работы наугад — и опираться на истории, которые мне рассказали. Кроме того я не верила в терпение детей-Озлобышей. Все, что я хотела им сказать, я высказала в одном сообщении.
«Мы друзья Орландо Гардинера. Нас заперли в тюрьме храма. Они собираются нас пытать. Нам нужна помощь, прямо сейчас».
Ответа я не услышала. Снаружи заговорил стражник, разрушив тонкие пространственные трубки и движения.
Вот и все. Вероятность того, что они услышали мое послание и что-то смогут сделать, до смешного мала, но это единственный план, которые я смогла разработать. По меньшей мере в одном я оказалась права — дети-обезьяны действительно все еще прячутся в храме. И, несмотря на все, я сказала хоть кому-нибудь, что мы здесь, что нам нужна помощь. Нам не стало хуже оттого, что теперь наши жизни зависят от группы дошкольников. Хотя и не намного лучше.
Тем не менее, хотя Бонни Мей Симпкинс была счастлива услышать, что дети выжили, остальные не обрадовались, услышав насколько тонка ниточка, на которую я потратила столько времени и энергии, и на которой висят все наши надежды.
Я, однако, настолько устала и настолько плохо себя чувствовала, что если бы даже не Дред, а сам Сатана постучал в дверь камеры, я бы не испугалась. Я упала на пол и мгновенно уснула, несмотря на барабаны, стучавшие в голове. Сейчас я проснулась, но ничего не изменилось. Моя голова все еще болит, и страх настойчиво бьется во мне. Бедный Пол Джонас, один, подвергается бог знает каким пыткам. Остальные ждут смерти — или худшего. Мы ждем Дреда. Возможно я не добилась ничего — возможно я потерпела поражение, как ведьма. Но по меньше мере я сделала… что-то.
Если я скоро умру, то это будет небольшое утешение. Очень маленькое.
Код Дельфи. Закончить здесь.
* * *
Он был связан и абсолютно беспомощен, спина притянута к каменному столу, и он чувствовал себя так, как будто при малейшем прикосновении живот лопнет. В дымной, освещенной только факелами комнате желтое лицо Пта плавало над ним, как неяркое солнце.
— Удобно?
Пол дернулся в веревках, которые уже натерли кожу на запястьях и щиколотках. — Зачем тебе все это надо, Уэллс?
— Потому что я хочу знать. — Пта выпрямился и сказал стражнику, который связывал Пола. — Позови Узерхотепа.
— Но я сам ничего не знаю !Как ты можешь пытать того, кто не знает то, что ты хочешь от него узнать?
Роберт Уэллс покачал головой, насмешливо печально.
— О, конечно не могу. В любом случае это не настоящий мир, Джонас. Это кое-что значительно более сложное — и более интересное.
— Действительно интересное, особенно если твоему новому хозяину не понравится то, что ты сделаешь со мной, и он убьет тебя.
Его похититель рассмеялся.
— О, не беспокойся, я оставлю ему с чем поиграться. Но вначале мы попробуем несколько своих фокусов. — Послышались шаги и он поднял голову. — А, вот и главный фокусник, собственной персоной.
— Я живу, чтобы служить тебе, о Повелитель Белых Стен. — Человек мог быть молод или стар — в затемненой комнате было плохо видно, к тому же лицо незнакомца было мясистым, но гладким. Он не был толстым — хотя под необычайно белой кожей перекатывались чудовищные мускулы — но каким-то округлым, почти женственным, и с бесполым взглядом евнуха.
— Узерхотеп — особая личность, — торжественно сказал Уэллс. — Э… черт побери, что за слово? Тут есть такая маленькая змея, которая все время говорит мне в ухо и почти никогда не замолкает, я уже устал ее слушать. А, правильно, керихеб. Особый жрец.
