— Гип — это главный инженер программы, — поправил он меня. — Программы, а не проекта…
Школа, где училась моя дочь, располагалась недалеко — десять минут ходьбы. Мы пришли, и наша беседа прервалась. Работа мне предстояла обычная: сделать свет в мужском туалете. Мальчишки вечно лампу дневного света портили, чтобы по вечерам, когда музыкальные и спортивные секции, можно было вставать ногами на унитаз, подтягиваться по трубе и заглядывать в щель между потолком и перегородкой. По ту сторону перегородки был, разумеется, женский туалет. Если света нет — тебя не видно, а ты видишь все. Короче, какие-то гаденыши догадались стартер из лампы выдергивать, поэтому не реже одного раза в неделю мне приходилось эту детальку возвращать на место.
Первое из дел отняло ровно минуту, но было и второе. Пожарный требовал, чтобы в коридоре возле компьютерного класса я сделал скрытую проводку, как полагается. Чем я и занимался последние два дня — выдалбливал канал в шве кирпичной кладки, куда должны лечь провода. Долбить стену, конечно, не входило в мои обязанности, ведь я электрик, а не штукатур, и в другой школе я бы плюнул на них всех, которые требуют от людей бесплатного трудового энтузиазма, но здесь училась моя дочь. Будет исполнено, пообещал я завхозу. Единственное условие — пусть потом заштукатуривает кто-нибудь другой. Рабочий по зданию, говорю, уже опух от безделья, вложите в его руку шпатель вместо стакана…
Я привел своего юного спутника в компьютерный класс и предложил:
— Садись, играй. Хочешь?
Работал кружок по основам информатики. Если можно так выразиться. Старшеклассники группировались по двое-трое вокруг ярких экранов и вели с процессором фирмы «Диджитал» всевозможные смертельные схватки, а преподавательница отсутствовала — за порядком следил ее брат-студент.
— Мне нельзя, — ответил мальчик.
— Не стесняйся, здесь все играют. Я Сашу попрошу, он тебе отдельный компьютер подключит, вон тот, возле сейфа.
— Мне нельзя, — тоскливо повторил он. — Вы не понимаете.
— Что тебе нельзя?
— Я не имею права садиться за дисплей. Я постою и посмотрю, можно?
Он стоял все время, пока я был в коридоре. Забравшись на стремянку, я сотрясал школу монотонными ударами молотка о зубило, а когда слезал, чтобы передвинуть лестницу, то изредка заглядывал в класс — из любопытства. Он ни разу не присел. Он смотрел, как другие развлекаются. Кто-то бил по клавишам, кто-то азартно ерзал на стуле. Насыщенные цветом экраны вспыхивали и гасли, меняя картинки — они жили собственной жизнью. А гость только смотрел. Что за блажь, думал я, стряхивая пыль с халата, что за новая «фишка»? В каком смысле — «не имею права»? Кто и зачем мог запретить человеку сидеть за компьютером, и почему нельзя было нарушить запрет, если никто об этом не узнает, и в чем тут, вообще, смысл? Очередной заскок, думал я то ли с жалостью, то ли с раздражением. Необъяснимое поведение мальчика мешало мне спокойно работать, вынуждало торопиться. А о чем думал он, почему не уходил, почему ждал меня?
Я был занят час с небольшим. Когда же я пришел забирать гостя обратно, оказалось, что руководительница кружка уже вернулась. Баловство кончилось, голос женщины профессионально звенел:
— Ну, кто нам объяснит? Если мы сложим двести и двести, сколько получим? Четыреста! А машина выдает только сто сорок пять! Ну-ка, где ошибка, кто знает?
Народ весело переглядывался. Преподаватель привычно сердилась:
— Всех повыгоняю! Целый год Паскаль мусолили!
— Разрядная сетка переполняется, — тихо сказал мне парень. Его услышали, и наступило общее молчание. — В их программе формат данных задан как BITE, значит, под результат отводится всего восемь двоичных разрядов, — продолжал он еще тише. Он говорил для меня, для меня одного. — Машина суммирует до 255 и обнуляет регистр. Остается 145. Нужно заменить BITE хотя бы на INTEGER, это элементарно.
Лица юных программистов выражали сложные чувства, среди которых уже не было шкодливой радости. Да, красиво мы ушли. Напоследок я предупредил руководительницу кружка, что в понедельник вынужден буду обесточить компьютерный класс. Потом мальчик помог мне унести все барахло в комнату рабочего по зданию, и мы покинули школу.
Не знаю, имело ли какое-нибудь значение, что дорогу нам перебежал здоровенный котище? Не черный, просто темный. Я, конечно, не суеверен, но незаметно перекрестил арку и на всякий случай поздоровался с подлой тварью: здравствуй, говорю, котик, симпатичный ты мой, говорю, — как известно, это помогает избежать грядущих неприятностей.
— Вы что, любите кошек? — удивился мой спутник.
— Зачем? — ответно удивился я. — Собак. Мы предпочитаем собак, но заводить их больше не хотим. Был печальный опыт. А ты?
Он не любил ни собак, ни кошек. Вернее, не любил он только кошек, а к собакам был абсолютно равнодушен. Есть люди, которые любят кошек и терпеть не могут собак, и есть люди, у которых все наоборот. Мальчик не относился ни к тем, ни к другим, но означает ли это хоть что-нибудь, кроме того, что вот такой уж он человек? Из всех домашних животных он отдавал свое сердце крысам… Крысам! Я был потрясен, когда понял, что это не вранье и не шутка. «Вы просто не знаете, — горячо объяснял он мне, — руки у них — как настоящие, маленькие такие, розовые, с розовыми пальчиками. И ножки тоже. А пальцев — ровно четыре! Не смейтесь, я считаю не с нуля, а с единицы. И лица у них тоже почти как у нас с вами…» Мальчик искренне полагал, что крысы — это будущее человечества (надо же такое выдумать!) На самом деле, мне кажется, он любил не крыс, а все-таки будущее. Он постоянно думал о будущем, не прерываясь ни на секунду. Редкое и ценное качество, но вряд ли это безвредно для здоровья. Вряд ли.
— Как твои успехи в учебе? (Мы продолжали беседу). Похоже, у тебя высокая квалификация.
— Нет, у меня плохо по физике. Я не разбираюсь, как в двухмерном мире существуют, например, позитроны, фотоны и так далее.
— Странные у вас требования. Во всем остальном ты уже разбираешься, да?
— И еще никак не могу рассчитать, какова энергия, за счет которой происходят такие жуткие изменения структуры Галактики…
Я веселился, а он огорченно вздыхал. Какие, интересно, изменения происходят в структуре Галактики, мог бы я уточнить, пряча насмешку. И что же нам теперь делать, мог бы я притворно испугаться. Однако не стал. Наверное, пожалел ребенка. Или себя. Тем более, его нелады с физикой оказались серьезнее, чем казалось поначалу. Ведь он (стыдно признаться!) до сих пор не смог понять: есть ли у хаоса цель, или только ограниченный набор функций? Смех смехом, а ему действительно было стыдно. «Причем здесь физика? — возражал я. — Скорее, философия. Главный вопрос бытия». — «Хаос — это термодинамика, — убеждал он меня, несмышленыша. — А термодинамика — один из разделов физики…» Воистину, даже просто умным быть вредно для здоровья!
— Кстати, почему тебе нельзя подходить к компьютеру? — наконец вспомнил я. — Может, расскажешь? Я умею хранить чужие секреты.
Он долго молчал, прежде чем признаться:
— Я поклялся.
— Ого! — сказал я. — Черт возьми! Кому и в чем?
Он не ответил. «Герой дня оставил вопрос без комментариев», — пишут в таких случаях. И до самого дома мы не смогли найти другую тему для разговора, так и брели, молчали. Ишь ты, обиженно думал я. Щенок щенком, а туда же — «поклялся». Тайна, зарытая в землю, рыцарский роман… Если честно, этот парень нравился мне безумно. Неведомая клятва, любовь к крысам и информационным технологиям, безрассудные поиски отца и даже замена десятичного мира восьмеричным — все это ломало мою окостеневшую душу. Рядом со мной шагал истинный романтик. Новый романтик. Было в нем что-то, чего не было во мне. И тогда я спросил его о том, что мучило меня все время, пока мы путешествовали в школу и обратно. Я решился спросить, потому что понял — с таким человеком можно говорить о чем угодно, не опасаясь причинить ему боль.
— Ты что, один остался? Есть у тебя бабушка-дедушка? Или сестра, брат?
— Старший брат был, — равнодушно отозвался мальчик.
— Что значит — был?
— Погиб. Убили на войне.
— На ка…какой войне? — Я остановился, забыв идти.
— В боях за Грозный, в июле.
Это было слишком. Чересчур. Запредельно. В июле — значит, совсем недавно, два месяца назад… Что за демон играет с несчастной семьей, думал я, понимая, что никаких вопросов больше задавать не захочу. Какие тут могут быть вопросы? Разве что один, спустившийся с высших сфер термодинамики: «Есть ли у хаоса цель или только ограниченный набор функций?»
Я пошел домой, а мальчик остался, сказав, что еще погуляет, поиграет с моей дочкой. Дочь была на детской площадке, качалась на качелях. Возвращайтесь вдвоем, сказал я в ответ, жена блинов напечет, приходи, не стесняйся. Вот такие последние слова он услышал от меня, до того как исчез.
