— Там мой конец, — жалобно сказал Азадор. — Как и было предсказано. Я это чувствую.
— Ты чувствуешь свой собственный страх, — ответил Жонглер. — Нельзя ничего добиться, если не преодолеешь свой страх. — Он поколебался, но все-таки положил руку на плечо Азадора — более или менее человеческой жест, который удивил Сэм чуть ли не больше, чем напугал цыгана. — Пошли, Ты нужен нам. И я уверен, что твой народ тоже нуждается в тебе.
— Но?..
— Даже смерть можно обмануть, — сказал Жонглер. — Разве я не рассказывал тебе об этом?
Азадор покачнулся. Сэм почти видела, как он слабеет. Она даже спросила себя, а хочет ли она, чтобы он сдался?
— Очень хорошо, — со вздохом сказал он. — Я пересеку реку.
— Настоящий мужчина. — Жонглер сжал плечо Азадора. Старик казался возбужденным, даже взволнованным, но Сэм никак не могла понять, почему. Ее недоверие опять вспыхнуло ярким пламенем, но Жонглер уже вел Азадора на мост.
Сэм и !Ксаббу пошли в нескольких шагах сзади. Через минуту они очутились под крышей моста. Там царила такая темнота, что полумрак, оставшийся снаружи, казался по сравнению с ней светом яркого полдня. Сэм обнаружила, что ее физически тянет к единственной точке серого света, трепетавшей далеко впереди них, другому концу моста. Ее шаги эхом отдавались в маленьком тесном пространстве. Мост под ней опасно скрипел.
— Погоди, — сказала она. — Если это свет с другого конца моста, почему мы не видим перед собой Жонглера и Азадора?.. !Ксаббу? — Она остановилась. — !Ксаббу?
Она не слышала ничего, кроме тяжелых ударов сердца и мягкого потрескивая деревянного настила моста под ногами. Темнота, близкая и тяжелая, сгустилась вокруг нее, как живая. Она вытянула руки в стороны, в поясках стен моста, но пальцы нащупали только холодный воздух. В панике она пошла вперед, или, по меньшей мере, туда, где был перед — сначала медленно, но ее осторожные шаги быстро превратились в бег трусцой, а потом в опасный стремительные бег.
И прямо в объятия чего-то, сильного, как боль, и холодного, как сожаление.
Оживший страх сжал ее огромным темным кулаком. В долю мгновения смертельный холод зарылся в нее, замораживая все тело несуществованием, пока от нее не осталось ничего, кроме крохотного мерцающего огонька — мысли, дыхания, сражающего против все побеждающей пустоты.
«Я уже чувствовала все это раньше — в храме посреди пустыни. Но я не помню как… как плохо!..»
Она была не одна. Каким-то образом она чувствовала !Ксаббу и даже Жонглера, как если бы от нее к ним тянулся через темноту ненадежный и исчезающий канал связи — !Ксаббу тонул в пустоте, Жонглер кричал в тенях, хватаясь за темноту, как если бы пытался придать ее более подходящую форму; но это был только проблеск, мгновение. Потом все остальные исчезли, и она осталась одна, умирающая искорка.
«Дай мне уйти»,— подумала она, но вокруг не было ничего, что могло услышать ее или хотело услышать.
Сила, которая держала ее, начала сжиматься сильнее, потом еще сильнее, пустота обхватила ее и утащила вниз…
Это оказался парк около их старого дома — место, которое она не видела много лет, но чьи качели и горки были так же знакомы, как собственные руки. Она сидела на траве на краю детской площадки, солнце ярко сияло, и ее голые, загорелые до черноты ноги, видневшиеся из кучи бледного песка, походили на обломки кораблекрушения, торчащие из замерзшего океана.
Рядом с ней сидел Орландо. Не герой-варвар Орландо, или даже не высохший сморщенный ребенок, которым она иногда представляла его себе в самых мрачных мыслях с тех пор, как узнала о его болезни, но тот Орландо, которого она однажды придумала — темноволосый подросток с тонким серьезным лицом.
— Он не хочет тебя, — сказал Орландо. — На самом деле он вообще больше ничего не хочет.
Сэм уставилась на него, пытаясь вспомнить, как она оказалась здесь. И вспомнила только то, что Орландо мертв, и, значит, не слишком-то вежливо с его стороны являться к ней.
— Я думаю, что тебе лучше уйти, если сможешь, — продолжал он, потом наклонился и вывал из земли длинную травинку.
— Уйти?..
— Туда, где ты была. Он не хочет тебя, Сэм. Он не понимает тебя. Я думаю, он уже перестал пытаться.
Земля содрогнулась — тихонько, но Сэм ягодицами чувствовала, что кто-то ударил по миру, очень сильно, хотя и далеко от того места, где они сидели.
— Я боюсь, — сказала она.
— Конечно боишься. — Он улыбнулся. Именно такой перекошенной улыбкой, которую она себе всегда представляла. — Я бы тоже боялся, если бы был жив.
— Значит ты знаешь?..
Он поднял травинку и сдул ее с пальцев.
— На самом деле я не здесь, Сэм. Если бы я был здесь, то называл бы тебя «Фредерикс», верно? — Он засмеялся. Его рубашка, на которую она не могла глядеть без жалости, была застегнута не на те пуговицы. — Ты говоришь сама с собой, знаешь ли.
— Но откуда я знаю, что… что он думает?
— Потому что ты внутри его, сканмастер. Мне кажется, ты можешь сказать, что проникла в его сознание, в его сны. И сейчас это далеко не самое лучшее место.
Почва опять содрогнулась, на этот раз более отчетливо, как если бы то, что было под ними, обнаружило, что связано и попыталось порвать веревки. Качели стали медленно раскачиваться.
— Но я не знаю, как уйти! — сказала она. — Я ничего не могу сделать!
— Всегда можно что-то сделать, — возразил он с печальной улыбкой. — Даже если этого недостаточно. — Он встал и стряхнул пыль с коленей. — Я должен идти.
— Только скажи, что делать!
— Я знаю то же самое, что и ты, — объяснил он, потом повернулся и пошел сквозь траву и зеленое поле, намного больше того, которое она помнила. Несколько мгновений его слегка нескладная фигура уменьшалась, пока она не прочувствовала, что может вытянуть руку и схватить его.
— Но я не знаю ничего! — крикнула она.
Орландо обернулся. Потемнело, солнце скрылось за облаками, она с трудом видела его.
— Он боится, — сказал Орландо, серьезно глядя на нее. Почва закачалась, Сэм слегка подбросило в воздух, но Орландо не шелохнулся. — Запомни, он по-настоящему боится.
Она попыталась броситься за ним, но земля под ее ногами начала проваливаться, и она не могла ступить и шагу. Какое-то мгновение она думала, что может удержать равновесие и схватить его прежде, чем он исчезнет — она всегда быстро бегала, а он, разве он не был калекой, в конце концов? — но нечто, огромное и черное, появилось из-под поверхности мира, пробив рассыпающуюся землю как кит, выскакивающий из темных глубин океана, и Сэм бросило в опадающую, рушащуюся бездну.
Наконец она сообразила, что быстрый скрип, резавший уши — это ее собственное испуганное дыхание. Она почувствовала, что лежит, вся в грязи. Она не хотела глядеть, боясь, что увидит нечто, смотрящее на нее, такие же большое, как и Создатель.
Рядом с ней кто-то тяжело вздохнул, и она рискнула открыть глаза.
Она лежала на спине под лилово-серым небом, еще более мрачным чем то, что протянулось над лесом. Земля под ней казалась достаточно твердой и настоящей. Они находились на склоне, окруженном холмами, выглядевшими как корона из черных гор, без малейшего зеленого пятна.
Сэм села. !Ксаббу лежал рядом с ней, упершись лицом в землю, его грудь поднималась и опускалась так, как если бы у него был инфаркт, горло душили рыдания. Она подползла к нему и обняла обеими руками.
— !Ксаббу, это я! Сэм. Поговори со мной!
Рыдания стали тише. Она почувствовала, как его небольшое тело вздрогнуло под ее руками. Наконец он успокоился и повернулся к ней с мокрым от слез лицом. Какое-то мгновение он, казалось, никак не мог понять, кто она такая.
— Прости, — сказал он. — Я подвел тебя. Я никто.
— О чем ты говоришь? Мы живы!
Он уставился на нее, потом тряхнул головой.
— Сэм?
— Да, Сэм. Мы живы! Боже мой, я не думаю… не знаю… но я сделала, и я совершенно забыла, как это больно. Мы были в храме, вместе с Орландо, то же самое… — Тут она сообразила, что !Ксаббу глядит на нее, не понимая ни слова из ее болтовни. — Не имеет значения. Я так счастлива, что мы здесь. — Она горячо обняла его, потом помогла сесть. На ней все еще была позаимствованная цыганская одежда, как и на нем. — Но где мы?
Прежде, чем он ответил, они услышали крики снизу. Поднявшись на ноги, они осторожно спустились вниз по темной обваливающейся земле и нашли Феликса Жонглера, лежащего на склоне маленького холма. Он лежал на боку, с закрытыми глазами, и извивался, как уж на сковородке.
