исполнителен. Изуродованное шрамом лицо, плохо передавало эмоции, но чаще всего носило оттенок спокойного дружелюбия. Закончив с копьём и отложив его в сторону, Двоенос стал заплетать отросшие волосы в небольшую косичку, ловко перетягивая пряди кожаным ремешком. Из-под выбившейся черной челки на Седого смотрели внимательные умные глаза.
– Ты странно говоришь иногда мухтар и тогда я перестаю тебя понимать. Я знаю, что в свои слова ты зачастую вкладываешь два смысла. Но не знаю, какой из них главный. И ещё не знаю, что скрывается между некоторыми из твоих слов.
Седой улыбнулся.
– И ты меня порой удивляешь. Иногда из твоего хлёбова я слышу речь обыкновенного босяка, но вдруг всё меняется, и ты становишься учтив и сладкогласен, как городской голова в базарный день. Из чего я делаю вывод, что ты мастер играть со словами почище моего. Но в этом, мы потягаемся с тобой позже. А сейчас скажи, готов ли ты и дальше следовать за мной, как за вожаком? Или пойдешь своей дорогой?
– Я уже сказал тебе мухтар, рядом с тобой я чувствую себя больше, чем просто бродягой.
– И?
– Да, я пойду за тобой.
Выпрямившись, Седой некоторое время смотрел в просвет между деревьями, но на самом деле вглядывался в это мгновение в самого себя. Затем, поддавшись деловитости Двоеноса, он плюхнулся на землю и начал перематывать сбившиеся от бега портянки.
– Значит так. У нас остался один пистолет с пятью патронами, твой самострел, два больших ножа и ещё эти, метательные. Кстати, сколько их всего у тебя?
– Шесть.
– Значит ещё шесть метательных ножей, один из которых ты пустил на копьё. Не густо. Но лучше, чем ничего. Ещё у нас нет ни топора, ни лопаты, нет тёплой одежды и совсем нет еды. Какой напрашивается вывод?
– Нам нужно пополнить запасы? Я угадал, мухтар?
– Угадал.
– Мы пойдем в город? Но нам нечего дать горожанам. Остается только попытаться украсть у них.
– Ага. А это небезопасно. Нас повесят, если поймают. Да и вообще, скорей всего стража подпустит нас к периметру не ближе, чем на расстояние прицельного выстрела. Кому нужны бродяги, у которых нет на обмен и дохлой белки? Такие, не приносят в город ничего, кроме неприятностей. Нет, парень… Мы пойдём совсем в другое место и там возьмём всё, что нам нужно. И даже больше. Я давно должен был на это решиться.
– Куда мы пойдем? И как далеко это место?
– Оно не близко. Два дня пути. Чуть меньше, если поторопимся. Будем идти быстро и есть на ходу, что придётся, не тратя время на охоту. А насчёт самого места, скажу одно – тебе там понравится. Точно понравится. Вот увидишь. Пошли.
И Седой, натянув сапоги и одернув куртку из оленьей кожи, зашагал на запад.
***
Странно не ощущать своего тела. И вообще странно осознавать, что у тебя его больше нет. Ну, по крайней мере настоящего тела. Того, к которому ты привык. Редуцированный придаток, в котором находится сейчас мозг – не в счёт. Не менее странно помнить, что когда-то ты был существом с примитивными желаниями и элементарными плотскими потребностями. В которых более не нуждаешься. Но совершенно, до невозможности странно, что тебя всё это абсолютно более не волнует. Потому, что ты – ЧИСТЫЙ РАЗУМ.
Ещё мгновение назад он был всего лишь напуганной тварью, псевдосущностью, которую сжали и впихнули в пространство живой черепной коробки, навечно замуровав в ней, а теперь становился настолько велик, настолько выше всего произошедшего, что подобные мелочи переставали иметь какое-либо значение. Словно мизерную каплю выплеснули в бассейн. И вот капля растекается, смешивается с наполняющими бассейн водами, становится частью большего. Самим БОЛЬШИМ. Бассейн уже мал…
Но где-то есть целый океан. Огромный и сейчас кажущийся бесконечным. Океан, которым он может стать, и который может стать им. Нужно только время. А у него времени теперь предостаточно. Ведь он умеет ждать.
Фаза ОДИН завершена.
В отсек Этана-Думузи вошел рокан в легком коконе, предназначенном для пребывания в защищённых помещениях. На груди у него красовался маркер – «Грифон/группа «Прима». Таким образом, прибывший имел особый статус, а значит, мог сделать доклад, не являясь лично, а воспользовавшись ментальной связью, хоть это и стало бы грубейшим нарушением норм древнего этикета. Несмотря на то, что традиция формально была соблюдена, от Думузи не ускользнул тот факт, что «грифон» не стал склонять голову в ритуальном поклоне.
«– Заносит. Как же заносит этих пронырливых умников из «Примы»! Как оскорбительно порой их поведение!» – подумал Думузи, но замечание делать не стал. Это было ниже его достоинства. Он просто запомнил эту ошибку, которая могла со временем стоить зарвавшемуся выскочке карьеры.
– Я слушаю.
– Думузи, подключение маны, с условным названием «Энка», к Большому блоку – прошло успешно. Блок принял Энку и Энка влился.
– Он сопротивлялся?
– На удивление – нет. Все прошло без осложнений.
– Не похоже на Энку.
– Да, Думузи. Обычно так легко вливаются только те, кто добровольно готовился к этому процессу. Наши эмиссары месяцами проходят специальные тренинги, открывая разум для слияния. Но даже у них в последний момент может возобладать инстинкт самосохранения и тогда нам приходится принудительно подавлять их сопротивление к поглощению Большим блоком. Тем удивительнее выглядят результаты последнего подключения. Надо сказать, что все специалисты группы «Прима» поражены.
До сих пор Думузи слушал собеседника с невозмутимостью статуи, но при этих словах лицо его на мгновение осветила эмоция, которую можно было охарактеризовать, как улыбку. Она была лёгкая, едва заметная, словно рябь на воде создаваемая движением воздуха. Однако Думузи тут же, привычным усилием воли, подавил пробудившееся чувство, сформировав из мимических мышц прежнюю безликую маску.
– Я тоже в недоумении. Но это был ЭНКА. А уж он, как никто другой умел озадачить.
***
Здание, стоявшее на холме, поодаль от мёртвого города, просело и обвалилось. Некогда величественное, теперь оно почти сровнялось с землей. Уцелели только толстые внешние стены, напоминавшие сейчас земляные валы, да засыпанные обломками нижние подземные этажи – всё, что осталось от некогда величественной цитадели. Через пролом в восточной стене, открывался вид наружу, на пологий склон и ручей, бежавший у подножия холма. А изнутри, возле пролома, притаился колёсник, так ловко задрапированный куском «фантомной» ткани, что с пяти метров его уже нельзя было разглядеть невооружённым глазом. Из второго куска «фантомки» (так эту ткань называли между собой «дальняки»), Нам и Абза соорудили не то навес, не то подобие палатки, втиснув это сооружение между стеной и машиной. Места четверым
