И он повел их через поселок, сделанный из многих маленьких семейных лагерей. Сэм невольно спросила себя, как же так получилось: раньше он приходил в гнев при одном намеке на цыган, а сейчас он чуть ли не с религиозной радостью объявляет, что принадлежит к ним. Пока она смотрела на собравшихся ромале и те в ответ осматривали ее, она не могла не почувствовать, насколько все они были похожи на Азадора — своей цыганистостью, за отсутствием слова получше — и это казалось почти издевкой.
Мужчины с густыми курчавыми бородами, ковавшие подковы на маленьких наковальнях, и старухи, одетые в черное и болтавшие, как вороны на проводах. На краю табора некоторые другие затеяли какую-то азартную игру и деловито обирали всех заинтересовавшихся не-цыган в окрестности при помощи сухих горошин, спрятанных под быстро движущимися наперстками.
«Кажется именно из-за этого всех цыган и изгнали из старых сказок»,— подумала она.
Азадор привел их поближе к краю Колодца, где заняла место его собственная чрезвычайно большая семья. Пока он представлял ей всех своих родственников, и большинство по второму разу — настоящий парад чалс, чейс и чабос, черных сверкающих глаз и белых зубов — Сэм обнаружила, что еще немного, и она заснет, стоя. !Ксаббу, увидев это, схватил ее за руку и спросил Азадора, где она может лечь. Ее привели к одному из фургонов, и кудахчущая цыганская бабушка показала ей крошечную кровать, размером с книжную полку. Сэм захотела было запротестовать и сказать, что !Ксаббу больше нуждается во сне, чем она, но оказалось, что она уже лежит. И через несколько секунд было уже поздно что-нибудь говорить.
Если Сэм и видела сны, то, проснувшись, не помнила ни одного. Она заковыляла наружу и едва не упала с крутой лестницы фургона. Старая карга исчезла. Все цыгане лежали и спали прямо на земле, как если бы веселье продолжалось так долго, что они попадали там, где стояли. Небо за время ее сна не изменилось, осталось таким же мрачным и штормово серым.
«Я потеряла время,— с грустью подумала она.— Я потеряла утро, солнце… и все остальное».
Кто-то пел, медленно, спокойно и печально. Она обошла фургон и нашла !Ксаббу, сидящего на корточках около угасающего огня и ворошащего серый пепел концом обожженной палочки. Увидев ее, он перестал петь и улыбнулся слабой, почти призрачной улыбкой.
— Доброе утро, Сэм. Или добрый вечер.
— Даже ты не можешь сказать, да? Иногда мне кажется, что это самое долбаное место во всем мире. — Она уселась на землю рядом с ним. — Что ты чертишь?
— Чертишь? — Он посмотрел вниз. — Ничего. Я дал своим рукам свободу, а сам думал. Это как танцевать, но не так утомительно. — Он не смог еще раз улыбнуться, даже своей собственной маленькой шутке.
— О чем ты думаешь? — Она была уверена, что знает ответ, но он удивил ее.
— Жонглер. — Он оглянулся. — Но прежде, чем мы поговорим, давай пойдем в место более… — он поискал слово.
— Безопасное.
— Точно. Где мы сможет видеть все вокруг себя. — Он встал и пошел между фургонов, дымящихся углей и спящих цыган, к скале, нависавшей над лагерем. Они лезли вверх до тех пор, пока не смогли сесть на небольшом плато в конце длинного склона; фургоны остались метрах в ста внизу. Там тоже были люди, кое-кто разбил лагерь прямо на склоне — не цыгане, но обычный сказочный народ, говорящие коты и пряничные дети — и им не было никакого дела до новоприбывших.
— Ну, и что ты думаешь о Жонглере? — спросила Сэм, когда они уселись.
— Есть какая-то тайна, в отношениях между ним и Азадором, и я не понимаю ее. — !Ксаббу нахмурился. — Во первых он каким-то образом помог Азадору привести нас сюда. Потом его очень заинтересовал цыганский лагерь. Учти, что это тот самый человек, который с презрением глядит на всех — людей и не людей — кого бы мы не повстречали.
— Я знаю, — Сэм пожала плечами. — Но может быть есть простое объяснение. Он построил эту сеть. Он знает о ней то, чего мы не знаем, и не говорит нам. Он, типа того, не Мистер Благородство.
— Верно. И все-таки есть в этом что-то, что сбивает меня с толку.
Они какое-то время сидели, глядя на пробуждающийся цыганский лагерь, и на огромную толпу людей и полулюдей, окружившую Колодец, палаточный город не-совсем-людей. Странный лунный ландшафт, и Сэм в очередной раз остро захотелось домой.
— Неужели мы так и будем сидеть здесь и ждать конца света? — спросила она.
— Не знаю, Сэм. Но всегда есть надежда. Я рассказывал тебе историю о том, как Всепожиратель пришел в крааль Дедушки Богомола? Это история о надежде. Я рассказал ее Рени, потому что она — Возлюбленная Дикобраз.
— Что? — несмотря на тяжесть на сердце, Сэм захохотала.
!Ксаббу кивнул.
— Да, и Рени тоже рассмеялась, когда я рассказал ей. Дикобраз — невестка Дедушки Богомола и самая любимая для него из всех Первых Людей. И самая храбрая — даже когда сам Дедушка Богомол поддавался страху, она держала голову высоко и делала то, что необходимо. Похоже на Рени, верно?
Сэм нежно посмотрела на него.
— Ты действительно любишь ее, а?
Он какое-то время молчал, только на его лице эмоции сменяли одна другую.
— В языке моего народа нет слова, имеющего так много значений, как ваше слово «любовь», Сэм. Я очень волнуюсь за нее. Мне ее ужасно не хватает, и я очень, очень несчастлив и напуган, потому что мы никак не можем найти ее. Если я больше не увижу ее, моя жизнь будет короче и печальнее.
— Для меня это звучит так, как будто ты ее любишь. Ты бы хотел жениться на ней?
— Я хотел бы… попытаться жить вместе. Да, хотел бы.
Сэм засмеялась.
— Ты можешь быть откуда-то там, !Ксаббу, но, похоже тебе надоело быть холостяком. Ты можешь просто сказать ей об этом? Что любишь ее и хотел бы на ней жениться?
Он что-то пробурчал, но, скорее, смеясь сам над собой.
— Очень хорошо, Сэм. Ты меня убедила, все будет так, как ты скажешь.
Судя по всему, однако, легче на сердце у него не стало.
— Мы найдем ее, !Ксаббу. Она где-то здесь.
— Я должен верить, что это так. — Он вздохнул. — Я расскажу тебе историю Всепожирателя. Это страшная история, но, как я уже сказал, это и история надежды.
Сэм уселась поудобнее.
— Давай.
!Ксаббу был хорошим рассказчиком, он в лицах показывал своих героев и невольно вовлекал слушателей в действие. Он изменял голоса, говоря за разных персонажей, подчеркивал рассказ широкими жестами, танцевал, показывая, как Дикобраз подходит к дому отца, и жадно подносил руки ко рту, когда изображал Всепоглощающего, едящего все, что мог найти. Потом он распластался на земле и сказал слабым испуганным голосом Богомола, ждущего чудовище: — «О дочь моя, почему стало так темно? Ведь на небе нет туч». — И тут Сэм по-настоящему ужаснулась, видя, как ее собственные грехи возвращаются домой.
Наконец он закончил, и она заметила, что кое-кто из героев сказок, разбивших лагерь на склоне, подошли поближе и тоже слушал. — !Ксаббу, это было великолепно. Но очень страшно! — Это была не та простая сказка, которую она ожидала. Что-то могущественное и загадочное таилось за незнакомыми образами и непонятными мотивами поступков, и ей захотелось понять лучше.
— Но эта история говорит, что даже за величайшей тьмой всегда есть свет. Дедушка Богомол и его люди выжили и увидели его. — Его лицо помрачнело. — Я думал, что это моя работа — охранять их, и с ними истории моего народа. Я думал, что это то, чему я посвящу всю свою жизнь, но ничего не сделал для этого.
— Еще сделаешь, — наигранно жизнерадостно сказала Сэм, но !Ксаббу только небрежно кивнул. Она бы хотела чем-нибудь занять его, заставить забыть — хотя бы на время! — о Рени и их ужасном положении. В конце концом можно не торопиться, все равно идти некуда. — Ты можешь рассказать мне еще одну? Ты не против?
Он поднял бровь, как если бы заподозрил ее настоящее намерение, но только сказал:
— Да, но потом я хочу опять отправиться на поиски Рени. Быть может появились новые… люди, пока мы спали. — Он посмотрел на Колодец. — При виде этого места я действительно вспомнил одну историю — быть может самую величайшую историю моего народа.
— Чизз, — сказала Сэм. — О чем она?
— О Дедушке Богомоле, о том, как луна попала на небо… и о других вещах. Надеюсь ты поймешь, почему я не мог не вспомнить ее в этом месте, рядом с дырой в земле, полной звезд, плавающих в воде творения.
— Воде… Ты действительно думаешь, что это она?
— Не знаю, но она очень похожа на те картинки, которые я видел в той городской школе, в которой учился. Они показывали космос, увиденный через объективы телескопа, очень далекий по расстоянию — ну и по времени, конечно, так мне объяснили, потому что сам свет состарился, пока дошел до нас. И мне кажется, что этот Колодец очень похож на место, в котором родилась вселенная.
