подумай о том, что происходит. Ты мог бы этому противостоять. Ты бы мог…
Я ничего не ответил. Вернулся в машину, включил автопилот, задав курс обратно к госпиталю. Мне нужна была Нана. Я не мог и не хотел думать о чем-то еще. Я не хотел…
Она лежала, свернувшись в комок на самом краю постели. Я осторожно уселся рядом. На пол. В окна лился неоновой свет, и в этом свечении лицо Наны казалось совсем неживым. Серым… Меня ударило волной ярости. Подорвало… Я вскочил, заметался по комнате. Это было несправедливо! Так не должно было быть! Как же ты ошибалась, Анна, как же ты ошибалась! Как я спасу человечество, когда даже жену не в силах спасти?! Когда я не в силах ее спасти… Я подошел к окну. Злость разрывала меня на куски, рвала душу, взрывала голову. Из груди рвался крик… Но самое большее, что я мог, это тихонько застонать в кулак…
Я не услышал, как она подошла ко мне. Только почувствовал руки, что оплели мой торс. Нана уткнулась лицом мне в спину и прошептала:
– Не злись…
Я выдохнул, медленно к ней поворачиваясь, боясь поверить, что моя девочка ко мне вернулась. В последнее время этого почти не случалось.
– Я не злюсь, маленькая…
– Злишься. И я злюсь, возможно, растрачивая на это чувство остатки энергии… Мы все злимся по той или иной причине. Ной, Анна, Мат… Все люди вокруг… Кого ни коснись. И самое страшное, что мы все не осознаем, что наш гнев – это убийца любви. Убийца всего хорошего, что в нас есть…
Голос Наны слабел, как и ее ноги. Осторожно я проводил жену к постели. Помог устроиться на кровати и прилег рядом. Мы так давно с ней не говорили…
– Знаешь, что самое страшное? Гнев многолик… И лежа на этой койке, я познакомилась, пожалуй, с каждым его проявлением… Я тебя вгоняю в депрессию своей философией? – слабо улыбнулась Нана мне в бок. Я ничего не ответил и ухмыльнулся… Моя жена прекрасно знала, что с ней я был готов обсуждать все, что угодно. Даже цвет занавесок в столовой нашего дома.
– Раздражительность, вспыльчивость, злопамятство, ненависть и непрощение, – продолжила Нана, практически засыпая, – все одно к одному.
– Боюсь, что в современном мире нам этого всего не избежать… – задумчиво вздохнул я.
– Хм… Даже если альтернатива – гибель всего живого?
– Не знаю… Думаешь, нас еще что-то может спасти?
– Я могу только предполагать, что нас спасет кротость.
Нана
Эти помывки меня доконают! Я потянулась рукой к мылу, но оно выскользнуло из моих одеревеневших пальцев и закружилось по дну душевой кабинки. Створка двери отъехала в сторону. В образовавшуюся щель просунулась голова моей ненавистной сиделки:
– Может быть, я все же могу вам помочь?
– Нет! Убирайся…
– Возможно…
– Господи, да просто оставь меня в покое! – заорала я. – Неужели это так сложно сделать?!
Створка плавно вернулась на место. Аккуратно сместившись, я подхватила скользкий брусочек и провела им по груди. Сверху на голову мне лилась вода. И это было такое блаженство! Небольшая передышка для моего измученного болезнью тела. Самым отвратительным в этом всем было то, что меня запомнят такой…
– Нана… – послышался голос Якова.
– Я в душе! Дай мне несколько минут…
В последнее время я боюсь показываться мужу на глаза обнаженной. Не хочу, чтобы он видел меня такой… Тщеславие… Проклятой тщеславие, которое причиняет Якову боль – я знаю. Знаю… и просто не могу переступить через себя.
Я попыталась встать, но ноги меня не слушались, а зрение опять пропало.
– Марина… Марина!
– Да? Я могу вам помочь?
– Ты же для этого здесь, ведь так? – съязвила я и тут же заткнулась. Меня пугал тот человек, который все чаще говорил за меня. Та… другая я, теперь постоянно вырывалась из-под контроля и причиняла боль не только всем окружающим, но и мне… Той, которой я была еще совсем недавно.
Сиделка радостно улыбнулась (чему только скалится?!) и протянула мне толстую руку. Я обхватила ее, на негнущихся ногах сделала два шага к коляске.
– Пожалуйста, подай мне одежду…
Она проворно кинулась исполнять мою просьбу, а я равнодушно отвернулась к стене. Марина подала мне халат, не прекращая о чем-то болтать. Я же слушала ее вполуха.
Когда сиделка выкатила меня в палату, Яков стоял возле окна. Я не могла понять, то ли за окном было настолько серо, то ли я постепенно превращалась в дальтоника…
– Яков…
Мне пришлось окликнуть мужа, потому что он, погрузившись в свои мысли, даже не услышал шума за спиной. Это было совершенно на него не похоже.
– Нана… Привет.
Взмахом руки я отослала сиделку прочь и подъехала ближе к мужу.
– Что-то случилось? – я даже не спрашивала Якова… просто озвучивала все то, что прочитала у него на лице.
Он сел возле меня на корточки. Обхватил руками мое лицо.
– Доктор Хе говорит, что опухоль значительно увеличилась. Данные последнего обследования…
– Не оставляют мне шансов.
Комната перед моими глазами резко качнулась. Я в панике осмотрелась…
– Он так говорит, но я совершенно с ним не согласен!
Я покачала головой из стороны в сторону. С меня было достаточно лжи. Я наелась ее… Пришло время сказать правду:
– Мы обманываем сами себя, любимый. Мы просто друг другу врем!
– Нет! Послушай… Можно попробовать вырастить мозг из донорских клеток Анны…
– Наша совместимость минимальна, – шепнула я, отъезжая в коляске в сторону.
– Это лучше, чем ничего!
– Для кого лучше? – я резко обернулась. Боль ударила в висок, и на несколько мгновений я отключилась. Пришла в себя уже лежащей на кровати. Яков облегченно выдохнул, когда я открыла глаза. Так мы и сидели, сплетаясь взглядами…
Пересадка головного мозга даже в наше время была сопряжена со множеством рисков. Большими или меньшими… Наука позволяла вырастить любой орган из стволовых клеток пуповинной крови, и в таком случае опасность отторжения была минимальной. Используемые клетки принадлежали самому реципиенту, а значит, несли в себе всю полноту информации о нем. Если же образцы пуповинной крови по какой-то причине были утрачены, то риски увеличивались стократ… Иногда могли подойти образцы братьев или сестер. Не обязательно, конечно, но вероятность была. И если операция проходила без осложнений, то у реципиента была большая возможность сохранить свою личность. Сохранить душу… Наукой было доказано, что эта тонкая материя во многом определялась памятью предков. Если у реципиента и донора были общие родители – проблем практически не возникало. Если совпадал только один из них – риск возрастал, но все равно
