Зал наполняли представители богатых западных контор с женами, дочерями и любовницами. Или любовниками. Дан, по такому случаю надевший белую рубашку и костюм, занял столик в углу. Рядом пили вино несколько мужчин, которые тут же уставились на Нату.
Голубой небесный свет падал сквозь круглые окна на мозаичный пол, сливаясь с желтым светом электрических свечей, и это было символом всей теперешней моды: мешанина естественного и искусственного, натуры и техно. Подошел официант. Данислав заказал сухого вина себе, Нате шампанского. Чокнулись. На них смотрели. Глядите-глядите, сморчки старые... Еще бы — колоритная пара. Я вроде интеллигентный мальчик из приличной семьи, ну а Ната... Большинство дам здесь анемичны, воздушны, а ее правильные и крупные черты лица, смугловатая кожа, большие глаза, пышные волосы...
Ната все еще чувствовала себя неуверенно в таких светских компаниях.
— Смотри, — сказала она, толкая Данислава ногой под столом. — Вот этот... Он чего пялится?
Дан покосился туда. Гаддет Дадлиб, представитель ТАГ, ‘Турбо-Аэро-Гидро’ — более идиотского названия для корпорации трудно придумать, — ласково и отечески посматривал на него через весь зал. Увидев ответный взгляд Данислава, он поднял бокал и кивнул.
— Чего он? — прошептала Ната.
Дан пожал плечами.
— Скучает...
На стойке бара тихо позвякивали бутылки. За широкими окнами плыли белые облака и сияло солнце. Дан сидел, откинувшись на стуле, разглядывая пенометалл ‘под дерево’, полимер ‘под мрамор’, оргстекло ‘под хрусталь’.
— А кто он?
— Дадлиб из ТАГ. Кажется, к себе зовет. Хочешь, пересядем за их столик?
— Не хочу! — испугалась Ната. — Зачем с ним сидеть? А еще расскажи мне, кто они. Вот этот... — Она начала было поднимать руку, чтобы показать, но тут же опустила. Дан научил когда-то, что показывать пальцем нехорошо. — Который длинный, в очках.
Данислав рассказал. ‘Длинный в очках’ — Никита Аквидзе, пресс-секретарь из ‘Силикон Индастрис’. Милейший человек — каждой из своих любовниц, прежде чем отправить ее в отставку, дарит симпатичный домик на Апеннинах. Там, говорят, теперь целый поселок из этих домиков, а на детских площадках носятся веселые табунчики маленьких чернявых Аквидзе. Вон тот здоровый, лысый, с трубкой, — Джоб ‘Шар’ МакАстер, знаменитый драчун в боях без правил по прозвищу Бильярдный Шар. Он недавно подписал контракт с ‘Фурнитурой’. Ну, это, знаешь, которые делают ‘умную одежду’. Он теперь красуется во всех их рекламных роликах с ‘подтяжками-интуитами’, ‘ловкими галстуками’ и другой дребеденью. Та дама в колье за миллион кликов — жена самого Изи Швейберенга, хозяина ‘Майкрософта’.
Ната смотрела во все глаза.
— И ты со всеми знаком?
— Ну-у... — протянул Дан. — С некоторыми, не со всеми. Меня ж часто на подобные мероприятия приглашают, хотя я не бизнесмен и не политик... — Он запнулся. Опасная тема. Сразу же начинаются вполне резонные для нее вопросы... А кто ты? Чем занимаешься? Целый год, Даник... то есть Дан, ведь мы вместе уже целый год, ты обо мне все знаешь, я все тебе рассказала, а ты...
Она до сих пор не знала даже, как он попал в те заросли у холма с сотрясением мозга. Правда, он познакомил ее с Раппопортом, сказал, что когда-то учился у его младшего брата, а теперь Михаил Раппопорт — его шеф. Близко к истине, хотя правильнее было бы сказать, что Раппопорт-старший просто дает Дану заработать.
— Ты ведь там жил раньше?
— А? — задумавшись о своем, Дан не сразу сообразил, о чем она. — Да-да, там. Учился. Покажу тебе знакомые места.
Пол опять качнулся, в зале отдыха гулко зазвучал усиленный динамиками голос программиста, управляющего через геовэб перемещением острова (такого человека по старинке называли Капитаном):
— Наш остров приближается к автономии Университетов... Просьба всем вернуться в свои каюты, через пятнадцать минут...
Люди начали вставать. Дан с Натой тоже поднялись. Она заметила, что Дан снова ушел в себя, и, стараясь вернуть его внимание, спросила:
— Так мы их всех еще увидим?
Данислав ответил:
— Конечно. Там у «Электрикум Арт» большая вечеринка, все соберутся.
За десять дней до этого в Лама-секторе орбитального анклава «Тибет», в беседке на вершине пластикового пригорка — одного из десятка одинаковых конических пригорков, — невысокий узкоглазый мужчина произнес почти то же самое и почти с тем же выражением. В беседке сидели двое: Аша, глава корпорации «Невмешательство», совсем недавно переименованной во «Вмешательство», и его гость Жиль Фнад. Задумчивость Аши, которого еще называли ламой, хотя в общепринятом смысле ламой он не являлся, как раз и была связана с гостем. Он искоса рассматривал Фнада, размышляя, почему тот вызывает неясную тревогу.
— На своей вечеринке «Электрикум Арт» соберет множество гостей.
Глава «Вмешательства» произнес это, скрестил ноги и откинулся в кресле, позволяя ассоциативным ручейкам сплетаться в привычном потоке сознания. Соломенные подстилки, два кресла и столик между ними. Фарфоровая чашечка-наперсток, блюдце с миндалем, высокий бокал с янтарной жидкостью и вишенкой. Уют огороженной силовой изгородью беседки плывет над ядовитыми миазмами застывшего растительного хаоса. Завезенная с планеты почва уложена так, чтобы имитировать естественный природный ландшафт: топкие прогалины, болотца и озера с застоявшейся водой. Тина. Лианы и грязь. Ветер, который включается каждые два часа. Тяжелый гул вентиляторов... Клубы испарений медленно, гротескно перекатываясь, ползут в одном направлении, словно движется весь Лама-сектор, имитационный заповедник. Рассеянный теплый свет утопленных в далекий потолок круглых прожекторов, крики птиц, треск и шелест... закроешь глаза — и будто ты в джунглях экваториальной земной зоны. Откроешь — нет, вокруг пластиковые горы-малютки возвышаются над зелено-бурыми водами. Вентиляторы не спасают: воздух горячий и жирный, густой. Солнца нет, но желтые пятна прожекторов в вышине кажутся сквозь марево множеством расплывчатых маленьких солнц. Они тихо гудят.
— Не люблю восточных людей, — сказал гость Аши. — Вы слишком углублены в себя. Эта вещь большая?
Главный лама «Вмешательства» взглянул на Фнада. Странный человек. Или страшный? Шкала Иби Шаболо, бывшего старшего аналитика корпорации, надежная и проверенная ШВЛ — Шкала Выживаемости Личности, — никогда не ошибалась. Она учитывала множество параметров, от наследственности до отношения к домашним животным. Коэффициент Выживаемости среднестатистического гражданина из благополучных автономий Западного Сотрудничества чуть больше десяти процентов. Обычный полицейский — двадцать семь процентов. У солдата ОКК, объединенного корпоративного контингента, тридцать шесть, столько же и у «среднего» преступника. Охранники «Вмешательства» гордятся своим КВ в пятьдесят процентов, а у самого Аша целых семьдесят пять. Вообще свыше семидесяти — лишь у одного процента всех жителей планеты, а девяносто — у ноль целых ноль сотых процента. Специализированный боевой аякс из «Аякс-Треста» имеет девяносто девять целых и девяносто девять сотых, то есть почти неуязвим. Почти — потому что шкала, как гипербола, может бесконечно сближаться с осью Х, но так никогда и не достигнет ее.
Да, умен был Иби Шаболо, хоть и склонен к депрессивному психозу, и не зря он гордился Шкалой, своим любимым детищем. Но ждал его печальный конец. Перед тем как нанять Фнада для выполнения первого задания, ‘Вмешательство’ решило прогнать его психокарту через ШВЛ... Сто два процента. Хотя теоретически Шкала не могла выдавать результат свыше ста, даже сто не могла. Иби, мучаясь все сильнее, бесконечно проверял и перепроверял данные, теребил развед-отдел «Вмешательства», который в результате накопал о Фнаде столько, сколько не накопали полиции пятнадцати автономий, где Жиль был заочно приговорен к смертной казни. И результат изменился, шкала показал сто три процента. Но такого просто не могло быть, это противоречило всей концепции ШВЛ! — и в один прекрасный день Иби Шаболо нашли с дыркой во лбу и пистолетом в холодной руке.
Сто три, мать его, процента, думал Аша. Да целый спец-взвод аяксов не наберет столько. Такая выдающаяся живучесть должна как-то проявляться — между тем...
Между тем сидящий перед ним человек производил впечатление лишь своей неопределенностью, и больше ничем. Средний рост, среднее телосложение, среднее лицо. И еще он никогда не мигал, во всяком случае, лама ни разу такого не видел. Аше казалось, что фигуру Фнада окутывает нечто, мешающее сосредоточить на ней взгляд, подметить все обычные мелочи, из которых складывается впечатление о человеке. Это относилось ко всему: манере говорить, мимике, жестам. Будто пузырь марева постоянно перемещался в пространстве вместе с телом Фнада. Неявный человек, неотчетливый. С таким можно проговорить целый вечер, а на утро не вспомнишь ни лица, ни жестов. Ни имени. Что это за ускользающее, лишенное коннотаций слово: «Фнад»? И как такое может быть, почему же он никогда не мигает?
